Три гроба - Джон Диксон Карр

вам честно сказать: забудьте об этой мысли. Не знаю, с чего вы это взяли. У него правда было двое братьев. И они находились в тюрьме. – Он снова улыбнулся. – Они не совершили ничего ужасного. Их арестовали за преступление, совершенное по политическим мотивам. Полагаю, в те годы многие горячие головы сидели за такие проступки… Забудьте о двух братьях. Они давным-давно умерли.

В комнате стало так тихо, что Рэмпол услышал потрескивание дров в камине и прерывистое, с присвистом дыхание доктора Фелла. Хэдли посмотрел на Фелла, глаза которого были закрыты. Потом Хэдли посмотрел на Дрэймана, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица так, будто тот мог его разглядеть.

– Откуда вам это известно?

– Гримо сам рассказал мне, – ответил старик, сделав акцент на имени. – Кроме того, в то время об этом трубили во всех газетах от Будапешта до Брассо. Вы легко можете найти этому факту подтверждения. – Он говорил будничным тоном. – Они умерли от бубонной чумы.

Хэдли был сама учтивость:

– Конечно, если у вас есть неопровержимые факты, подтверждающие это…

– Вы обещаете, что не будете ворошить никакие старые скандалы? – Взгляд этих пронзительно-голубых глаз было трудно выдержать. Дрэйман сжал и разжал костлявые руки. – Если я расскажу вам все подробно и вы получите свои доказательства, вы не будете беспокоить мертвецов?

– Все зависит от того, что вы нам сообщите.

– Очень хорошо. Я расскажу вам о том, что видел собственными глазами. – (Рэмпол про себя отметил, что воспоминания тяжело давались Дрэйману.) – Ужасно это все было. Мы с Гримо больше никогда об этом не заговаривали. По обоюдному согласию. Но я не собираюсь вам врать и говорить, будто забыл какие-то детали.

Дрэйман молчал так долго, постукивая кончиками пальцев по виску, что даже терпеливый Хэдли уже был готов поторопить его. Но тут старик продолжил:

– Простите, джентльмены. Я пытался вспомнить точную дату, чтобы вы могли во всем удостовериться. Мне на ум приходит только, что это было либо в августе, либо в сентябре тысяча девятисотого… Или девятьсот первого? Как бы то ни было, мне тут подумалось, что стоит начать в стиле современных французских романов. К примеру, так: «Однажды холодным сентябрьским вечером, в году 19…, по дороге мчался одинокий всадник – и какая это была дьявольская дорога! – ехал он по труднопроходимой долине близ юго-восточных Карпат». Потом можно будет пуститься в пространные описания диких пейзажей и так далее. Я был тем самым всадником. Намечался дождь, и мне хотелось достичь Траджа до наступления темноты.

Он улыбнулся. Хэдли дернулся, проявляя нетерпение, тогда как доктор Фелл, наоборот, даже открыл глаза. Дрэйман не заставил себя долго ждать:

– Я так упорствую в создании атмосферы романа, потому что тогда у меня было именно такое настроение, и это многое объясняет. Я был в романтическом байроническом возрасте и горел идеями о политических свободах. Я ехал верхом на лошади, вместо того чтобы идти пешком, поскольку думал, что мой силуэт хорошо смотрится со стороны. Мне доставляло удовольствие носить с собой пистолет, который должен был защищать меня от (мифических) разбойников, и четки для защиты от призраков. Даже если там и не было на самом деле никаких призраков и разбойников, меня все равно пугали и те и другие. Было что-то сказочное в дикости и темноте этих холодных лесов и долин. Даже обжитые людьми места выглядели странно. Дело в том, что Трансильвания с трех сторон окружена горами. Для глаз англичанина ржаное поле или виноградник, поднимающиеся вверх прямо по крутому склону холма, – неожиданное зрелище. Равно как и красно-желтые костюмы, пропахшие чесноком постоялые дворы, а в более суровых местах – холмы, состоящие из одной соли.

Как бы то ни было, я как раз продвигался вперед по змеящейся дороге в той самой суровой части страны; надвигалась гроза, и на многие мили вперед не было никаких постоялых дворов. Местным везде чудился дьявол, крадущийся вдоль заборов, – у меня тоже мурашки бежали по коже, но имелись и более веские основания для страха. После жаркого лета разразилась эпидемия чумы и теперь кружила по этой местности, как туча мошкары, не взирая на холодную погоду. В последней деревне, которую я проезжал (не помню названия), мне сказали, что она особенно свирепствует на соляных рудниках, которые лежат впереди, в горах. Однако я собирался встретиться со своим английским другом в Традже, он тоже был туристом. Также мне хотелось поглядеть на тюрьму, которую назвали в честь семи белых холмов, вздымающихся позади нее, словно низкие горы. Поэтому я продолжил свой путь.

Я знал, что нахожусь где-то поблизости от тюрьмы, потому что впереди виднелись те самые белые холмы. Уже темнело, трудно было что-то разглядеть, ветер гнул деревья – и тут я увидел ложбину с тремя могилами. Было заметно, что их выкопали недавно, потому что рядом с ними все еще виднелись следы, однако вокруг не было ни души.

Хэдли нарушил странную атмосферу, которую начал создавать этот грезящий наяву голос.

– Похоже на место, изображенное на картине, которую мистер Гримо купил у Барнаби, – сказал он.

– Я… я не знаю, – ответил Дрэйман, явно озадаченный. – Правда? Я не заметил.

– Не заметили? Вы не видели картину?

– Я плохо ее разглядел. Только общие очертания – деревья, обыкновенный пейзаж…

– И три надгробия.

– Я не знаю, чем вдохновлялся Барнаби, – отрешенно отозвался старик, после чего потер лоб. – Бог ведает, я никогда ему об этом не рассказывал. Наверное, это случайность. Над этими могилами не было никаких надгробных камней. До них никому не было дела. В землю просто воткнули три креста из палок.

Глава десятая

Кровь на сюртуке

– Так вот… Я продолжал сидеть в седле и разглядывать эти могилы, испытывая не самое приятное чувство. Черно-зеленый пейзаж, белые холмы вдалеке и свежие могилы, казавшиеся заброшенными. Но жутко мне было не от этого. Я задумался: если это могилы тюремных узников, почему их выкопали так далеко? В следующий миг моя лошадь встала на дыбы и чуть не сбросила меня. Я с трудом удержался в седле, огибая дерево; оглянувшись назад, я понял, что так испугало лошадь. Холмик на одной из могил поднимался и осыпался. Раздался треск, земля зашевелилась, и наружу высунулось нечто темное. Это была всего лишь рука, пытающаяся зацепиться за поверхность пальцами, но ничего более жуткого я в жизни своей не видел.

К тому времени в ужас пришла не только лошадь, но и я сам. Я не осмеливался спешиться, боясь, что лошадь ускачет прочь, бежать самому мне было