Тройка - Степан Чепмэн

Дора пошла на меня с кухонным ножом. Что за женщина! Она, наверное, держит его в сумочке, чтобы чувствовать себя в безопасности в темное время суток. И теперь она защищала свое потомство этим куском нержавеющей стали. Она воткнула блестящее лезвие глубоко в мое тело и прокрутила. Прекрасно! Мне бы такую мать.

Но с такой штукой, как я, так просто не справиться. Мои кровеносные сосуды уворачивались от лезвия ножа с легкостью изюма в пудинге. Чтскго, конечно, вывалилось наружу, но это только увеличило мой голод.

Дора отпустила рукоятку ножа, отскочила от меня в сторону и чуть не споткнулась о мальчика.

— Отойди! — крикнула она ему.

Эта Дора была великолепна. Мне захотелось поглотить ее с вишенками на сосках и мятными леденцами между пальцами ног. Я достала ее нож из своей шеи и направила его на нее.

Она и ее ублюдок вместе рванулись к двери, и на этот раз она об него споткнулась. Воспользовавшись этим, я прыгнула и приземлилась ей на спину. Дверь захлопнулась за спиной мальчика.

Я боролась изо всех сил, пытаясь придавить ее к полу. Она выбила нож из моей руки, уперлась ногой мне в живот и, оттолкнувшись, освободилась. Изгибаясь, доползла до стиральной машины и прислонилась к ней спиной.

Ее губы беззвучно шевелились, но глаза были совершенно пустыми, как будто она покинула прачечную, оставив там лишь свое тело.

Я постаралась собраться с мыслями. Червяк прополз по щеке и попытался вкрутиться под глазное веко. Я сбила его пальцем, и в знак протеста он забил крыльями.

Пары бежевых крыльев прорезались по всей его спине. Другие черви тоже обзавелись зарослями легких антенн. Мотыльки. Я вырастила выводок червей-мотыльков.

Это была не моя идея. Они просто внезапно выскочили. В принципе я была разумной девочкой. Просто нужна была хорошая женщина, чтобы меня успокоить. Да, чтобы она легла на меня сверху, и успокоила, и не дала мне развалиться.

Моя стиральная машина переключилась на режим полоскания.

Я подползла к Доре и попыталась успокоиться. Не хотелось ее торопить. Можно по-плохому, но можно и по-хорошему. Я стала на колени около Доры и обняла ее какими-то из своих рук. Мы будем счастливы втроем, Дора, Алекс и я. Годы спустя мы будем смеяться, вспоминая этот день, и между нами будет полное согласие.

Я положила голову ей на плечо, чувствуя себя очень хрупкой. Как будто я стояла на краю утеса около океана и любой порыв ветра мог сдуть мое тело в облако мотыльков и стрекоз, копошащихся муравьев и извивающихся угрей. Но ветер не мог достать меня в той тесной и затхлой прачечной. Поэтому моя плоть осталась на костях.

Она была мне необходима. Я умирала от голода. Дюжины неизвестных ранее новых гланд выросли у меня в мозгу. Без моего на то согласия.

Дора и головы не повернула. Она не хотела смотреть на меня. Она была на какой-то другой планете. Я постучала лбом ей в плечо. Слезы потекли из всех моих глаз. Но Дора умерла для этого мира. Она теперь была не вкуснее мертвых равиоли.

Я отодвинулась и попыталась поймать ее взгляд. Если она не будет обращать на меня внимания, я не смогу ее съесть. Водянистый комок прогремел вверх по моей шее, надувая бугры из ярко-голубой кожи, покрытой красными прыщами, с выпирающими из нее белыми хребтами. Я завизжала свою голодную песнь и погрозила Доре клацаньем челюстей и плевками аммиачной слюной.

Я приблизила к ней лицо. Показала, как яд капает с мандибул. Но она не боялась меня.

Не слишком ли я суетлива? Мне хотелось все сделать правильно.

Я потрясла кулаками в ее направлении. Мои кулаки грохотали, как бобовые стручки, светились, как светляки. Она смотрела прямо сквозь меня.

Мой мозг бродил комками чернильного раздражения. Швы моего черепа чуть не разошлись под огромным давлением спинномозговой жидкости, в то время как кора головного мозга сжалась в бледно-лиловую губку, твердую, как кость. Я зашипела на противную розовую женщину, и мои квадратные кости раскрылись. Глотка наполнилась непрошеными зубами — акульими, крысиными, змеиными… Кожа задвигалась от деформаций.

Белый разряд разрезал небо снаружи, разбросав сияние по веткам сосен. Сверху прогрохотал гром.

В прачечной раздался выстрел из дробовика. Дробь попала в одну из машин и срикошетила по комнате. Я отпрыгнула от Доры и выгнула голову в сторону двери.

Там стояла женщина в красном платье и с черными как смоль волосами и целилась в меня из ружья. Прищурившись, держа спину прямо, прижав приклад к плечу, очень профессионально. Я узнала ее. Это была та мексиканка, Ева, из кегельбана.

И тут она отстрелила мне одну из рук.

— Только так можно привлечь твое внимание, — сказала она.

Я пыталась ей ответить, но изо рта вылетало только какое-то жалобное хныканье.

— И так, зачем надо было меня бросать? — потребовала ответа она. — В чем причина? Он тебе больше нравится? Поэтому?

Хнык, хнык, хнык, отвечала я. Она разрядила ружье мне в лицо и грудь, и силой удара меня опрокинуло навзничь.

Ева подошла ко мне.

— Ни с места, — сказала она. — Замри. Я знаю, зачем ты пришла ко мне. И я дам тебе то, что тебе нужно.

И она отстрелила мне голову. Молния сверкнула снова за ее спиной.

Я собрала под собой все ноги, которые смогла найти, и нацелила себя на Еву.

— Ты просто хочешь умереть, — говорила она. Голос ее звучал низко и успокаивающе, в то время как она перезаряжала ружье. — Ты просто ищешь освобождения. Я знаю об этом все, Наоми. Я могу помочь тебе.

Ева сделала еще один выстрел, и одновременно с этим я прыгнула на нее. Заряд дроби встретил меня в полете. Пол покрылся рваными кусками черепа. Я врезалась в Еву и сбила ее с ног.

Я не возражала против разбитого черепа. Череп и мозг мне несложно было вырастить обратно с той же скоростью, с какой она их отстреливала. На моей спине уже появились новые черепа, швы на них разошлись, как гранатовая кожура, и оттуда полезли мозговые черви, отряхивая порошок с крыльев и двигая маленькими легкими усиками.

Я держала ее под собой, пока мои мозги пробивались на стеблях, ощетинившись спинными нервами, как подсолнухи с щупальцами. Мои черви влезли ей в уши и вкрутились под язык, меняя всю проводку.

Я услышала, что Ева задыхается, причем услышала ее собственными ушами. Мне стало понятно, что пересадка будет удачной.

Мы кое-как поднялись и пошли, все втроем. Наши спины соединялись в шести бедрах, и мы ковыляли боком, прихрамывали и подпрыгивали на пути наружу, под мокрый ветер.

Избегая тротуара, мы скрылись в высокой траве и карликовых березках. Мы выплюнули дорожку серебристой слизи, кусочки красного шелкового платья и зеленого комбинезона. Мы заползли под груду опавших листьев, свернулись калачиком и дрожали. Мы прятались от солдат.

Все закончилось самым печальным и мерзким образом. Я чувствовала себя грязной. Они чувствовали себя изнасилованными. Нужно было обойтись с ними поласковей. Но теперь было уже поздно.

Наши тела гнили. Газ разложения пузырился из нашей осевшей рыхлой плоти, бесформенно раздувая ее. Затем газ нашел выход, и постепенно мы опали и стали напоминать кусок бисквитного торта, которому никогда уже не подняться.

Разве я многого хотела от этого мира? Быть молодой женщиной без особых талантов. Играть в слова и делать картофельный салат. Чтобы мой парень пересказывал мне фильмы. Это было все. Не так уж и много. Но разве этот мир когда-нибудь оставлял меня в покое?

Оставит ли он вообще меня когда-нибудь в покое?

— Ева, что ты здесь делаешь? — спросил Алекс.

— То же самое, что и ты. Как ты думаешь, есть возможность изъять нас хирургическим путем?

— Перестаньте надо мной смеяться! — взмолилась я. — Это не смешно!

— Бедная Наоми! — сказала Ева. — Ты думаешь, что мы так шутим, что нам смешно? Нет, Наоми. Нам не до развлечений.

— Ты слышала шутку о каннибале, который нашел способ избавиться от трехсот фунтов уродливых телес?

— Съел свою жену? — предположила я.

— А, так ты слышала. А кстати, сколько тебе самой лет?

В конце концов эти их шутки меня довели. Мне нужно было поспать, но постоянно слышался их треп. Пришлось их выблевать. Я заставила их найти свою собственную кучу листьев. Но все равно продолжала слышать разговор.

И с тех пор я его слышу.

Я поглубже закопалась в грязь, чувствуя себя улиткой без раковины, розовой, мягкой и липкой. Я сделала череп, чтобы держать внутри мозг, но их голоса продолжали входить и выходить у меня из ушей, хихикая и преследуя друг друга в темноте.

Трупные мухи отложили свои яйца в моем беспомощном сердце. Оно начало жужжать и кишеть трилобитами. Спасения не было.

Пришли солдаты с голубыми фонарями, мегафонами, прожекторами, винтовками с оптическим прицелом, пуленепробиваемыми жилетами и гранатами со слезоточивым газом. Они шумно искали нас в течение, как мне показалось, нескольких дней. Одного за другим нас вытащили на холодный жестокий свет дня.