Конец смены - Стивен Кинг

— Тут что-то случилось? Такое впечатление, что все на ушах стоят.

Они колеблются и переглядываются.

— Не можем говорить, — говорит первый практикант. У него на лице еще осталось немного юношеских прыщей, и на вид ему лет семнадцать. Ходжес вздрагивает, попытавшись представить, как этот паренек ассистирует в операции, более сложной, чем извлечение занозы из пальца.

— Что-то с пациентом? Может, с Хартсфилдом? Я спрашиваю лишь потому, что раньше служил в полиции и вроде как отвечаю за то, что он попал сюда.

— Ходжес? — спрашивает второй практикант. — Это ведь ваша фамилия, да?

— Да, это я.

— Вы его поймали, не так ли?

Ходжес сразу соглашается, хотя если бы это дело вел он сам, то Брейди убил бы в зале «Минго» значительно больше людей, чем тогда у Городского Центра. Нет, это была Холли с Джеромом Робинсоном, это они остановили Брейди, прежде чем он успел активировать свою самодельную пластиковую взрывчатку.

Практиканты переглядываются снова, и первый говорит:

— Хартсфилд такой же, как и был, овощ овощем. Это сестра Рэтчед.

Второй толкает первого локтем:

— О покойных плохого не говорят, болван. Особенно когда тот, кому скажешь, может потом передать дальше.

Ходжес сразу прикладывает палец к губам: мол, нет, не передам.

Первый практикант возбужденно объясняет:

— То есть старшая медсестра Скапелли. Она этой ночью покончила с собой.

В голове Ходжеса словно включается свет, и впервые со вчерашнего дня он забывает, что, возможно, скоро умрет:

— Это точно?

— Порезала себе руки и запястья и истекла кровью, — объясняет второй. — Ну, я такое слышал.

— А какой-нибудь записки она не оставляла?

Практиканты не знают.

Ходжес идет к столику дежурного. Бэбино до сих пор там, пересматривает какие-то папки с Уилмер (которую, похоже, тревожит ее экстренное повышение), но ждать Ходжесу некогда. Это явно дело рук Хартсфилда. Он еще не понимает, как такое может произойти, но во всем этом чувствуется рука Брейди. Князь самоубийств гребаный.

Он чуть не обращается к сестре Уилмер по имени, но в последний момент его останавливает инстинкт.

— Сестра Уилмер, я Билл Ходжес. — Это она хорошо знает. — Я работал и на месте преступления у Городского Центра, и в зале «Минго». Мне надо увидеть мистера Хартсфилда.

Она открывает рот, но Бэбино успевает первым:

— Об этом не может быть и речи. Даже если бы мистеру Хартсфилду можно было принимать посетителей, что не соответствует распоряжению окружной прокуратуры, видеться с вами ему нельзя. Ему нужен покой. Каждый из этих ваших несанкционированных предыдущих визитов этот покой нарушал.

— Это новость для меня, — мягко отвечает Ходжес. — Каждый раз, когда я к нему заходил, он просто сидел. Тихо, как миска овсянки.

Норма Уилмер крутит головой туда-сюда, как будто следит за теннисным матчем.

— Вы не видели, что видели мы после того, как вы уходили. — Покрытые щетиной щеки Бэбино краснеют. Под глазами у врача темные круги. Ходжесу вспоминается карикатура из учебника воскресной школы «Жизнь с Иисусом» — еще в те древние времена, когда машины были с плавниками, а у девушек обязательным элементом школьной формы были белые носки. Доктор, который занимается Брейди, как будто сошел с той карикатуры, только вот Ходжес сомневается, что перед ним закоренелый онанист. Но он помнит слова Бекки: некоторые неврологи еще более ненормальные, чем их пациенты.

— А что с ним было? — спрашивает Ходжес. — Маленькие истерики? Или там что-то падает, когда я выхожу? Может, вода в унитазе сама спускается?

— Оставьте шутки. После вас остаются психические руины, мистер Ходжес. У него не настолько поврежден мозг, чтобы он не чувствовал вашу одержимость. Желчную одержимость им. Я хочу, чтобы вы ушли. У нас произошла трагедия, многие из моих пациентов расстроены.

Ходжес замечает, как глаза Уилмер несколько увеличиваются, и понимает, что пациенты, которые сохраняют хоть толику сознания, — а здесь немало таких, которые его совсем потеряли, — ничего не знают о том, что старшая медсестра покончила с собой.

— У меня к нему всего лишь несколько вопросов, и я больше никогда не буду мозолить вам глаза.

Бэбино наклоняется к нему. Его глаза за очками в позолоченной оправе все в красных прожилках.

— Слушайте внимательно, мистер Ходжесе. Во-первых, мистер Хартсфилд не может отвечать на ваши вопросы. Если бы он мог, он бы уже предстал перед судом за свои преступления. Во-вторых, вы не имеете на это официальных полномочий. В-третьих, если вы сейчас не уйдете, я вызову охрану и вас отсюда выведут.

Ходжес обращается к нему:

— Простите, а с вами все в порядке?

Бэбино шарахается, словно Ходжес замахнулся кулаком ему в лицо.

— Вон отсюда! — кричит он.

Группки медперсонала в коридоре прекращают разговоры, все оглядываются.

— Дошло, — улыбается Ходжес. — Ну, я пошел. Всего хорошего.

У выхода на галерею маленькая закусочная в нише. Там стоит, прислонившись к стене и сунув руки в карманы, второй стажер.

— Оба-на! — говорит он, — Вот же вас отчитали!

— Это так только кажется. — Отвечает Ходжес и разглядывает автомат с закусками. Там нет ничего такого, от чего у него все в животе не загорится пожар, но и пусть — он пока что и не голоден. — Молодой человек, — не разворачиваясь, говорит он стажеру, — если вы хотите заработать пятьдесят долларов за простое и безопасное поручение, то подойдите ко мне поближе.

Второй стажер — на вид, кажется, что в недалеком будущем он станет взрослым, — подходит к автомату.

— А что за поручение?

Блок бумажек-стикеров у Ходжеса всегда в заднем кармане, как и в те времена, когда он еще был первоклассным детективом. Он пишет два слова: «Позвоните мне» и номер своего мобильного.

— Передайте это Норме Уилмер, как только Смауг[29] расправит крылья и улетит прочь.

Второй стажер берет записку и кладет в карман халата. Лицо у него приобретает ожидающее выражение. Ходжес достает кошелек. Полтинник — это многовато за доставку записки, но в последней стадии рака есть, по крайней мере, один плюс: деньги можно хоть в окно выбрасывать!

Джером Робинсон несет на плече доски под палящим солнцем Аризоны, когда звонит его телефон. Дома они строят — для первых из них уже установлены каркасы — в не слишком богатом, но уважаемом районе в южных окрестностях Феникса. Кладет доски сверху на тачку и достает с пояса мобильный, думая, что это прораб Эктор Алонсо. Тем утром один из рабочих — то есть работница — споткнулась и упала на кучу арматуры. Она сломала ключицу и получила некрасивую рваную рану на лице. Алонзо повез пострадавшую в больницу Святого Луки, поручив Джерому свои обязанности на время отсутствия.

Но в окошке видно не имя Алонзо — там фотография Холли Гибни. Он ее сам сфотографировал, поймал ее редкую улыбку.

— Привет, Холли, как дела? Я через минуту перезвоню, тут такое бешеное утро, а…

— Мне нужно, чтобы ты приехал домой, — говорит Холли. Голос у нее как будто бы спокойный, но Джером давно ее знает и за этими шестью словами чувствует приглушенные мощные эмоции. Главная из них — страх. У Холли и до сих пор много страхов. Мать Джерома, которая души в ней не чает, всегда говорила, что страх — это у Холли стандартные настройки.

— Домой? Зачем? Что-то случилось? — Теперь и его внезапно охватывает страх. — С папой? С мамой? С Барби?

— С Биллом, — говорит она. — У него рак. Очень плохой. Поджелудочной. Если он не будет лечиться, то умрет, умрет, возможно, в любом случае, но у него могло бы быть еще немного времени, а он мне говорит, что у него просто маленькая язва, потому что… потому… — Слышно, как она набирает полную грудь воздуха: Джером вздрагивает. — Из-за гребанного Брейди Хартсфилда!

Джером не понимает, какая связь между Брейди Хартсфилдом и страшным диагнозом Билла, но понимает, что сейчас у него будут неприятности. На другом конце строительной площадки двое молодых людей в касках — такие же волонтеры, как и Джером, — дают противоречивые указания водителю машины с цементом, которая пятится и сигналит. Впереди катастрофа.

— Холли, дай мне пять минут, я перезвоню.

— Но ведь ты приедешь, правда? Скажи, что приедешь! Потому что я не знаю, смогу ли сама с ним об этом поговорить, а лечить его надо немедленно!

— Пять минут, — говорит он и сбрасывает.

Мысли в его голове крутятся так быстро, что ему кажется, что сейчас мозг загорится от трения, и палящее солнце тут никак не помогает. Билл? Рак? С одной стороны, это вроде бы невероятная вещь, а с другой — абсолютно возможная. Во время дела Пита Зауберса, когда Джером и Холли работали вместе с ним, он был в прекрасной форме, но ему уже скоро семьдесят, когда Джером видел его в последний раз перед вылетом в Аризону в октябре, Билл выглядел не очень. Слишком похудел. Слишком побледнел. Но Джером никуда не может уехать, пока не вернется Эктор. Это было бы все равно, что оставлять кого-то из пациентов, чтобы он заменял директора сумасшедшего дома. А зная больницы Феникса, где травмпункты круглосуточно переполнены, он точно до вечера здесь застрянет.