И будет день - Ранджит Дхармакирти

— Да не скупитесь! Каждый лепесток на рупию тянет! — подбадривал Эбилин Синьо.

Первая покупка считалась особенно престижной, и предлагаемая сумма быстро подскочила до шестидесяти рупий. Особенно усердствовали, набавляя цену, Хендирияппу и Рогис Аппухами. Они постоянно соперничали друг с другом, и сейчас никто из них не хотел уступать.

— Восемьдесят рупий!

— Восемьдесят рупий — раз.

— Сто рупий!

— Сто рупий — раз.

— Сто десять рупий! — провозгласил Хендирияппу в притихшем зале.

— Сто десять рупий — раз. Сто десять рупий — два. Сто десять рупий — три. Продано!

Эбилин Синьо торжественно вручил корзину с красными лотосами Хендирияппу и его жене, которые тут же направились возложить цветы к изображению Будды.

На продажу пошли бананы, кокосовые орехи, овощи… У собравшихся это не вызывало никакого интереса, и, как ни рассыпался в шутках и прибаутках Эбилин Синьо, эта часть аукциона прошла довольно монотонно. Пожилые люди позевывали, а молодежь с нетерпением ждала момента, когда в ход пойдут предметы рукоделия.

С продажей последней грозди бананов Эбилин Синьо произнес замысловатое четверостишие, заканчивающееся словами: «А теперь не мешало бы и горло промочить!», и под общий смех выскользнул из зала, крикнув на ходу: «Я скоро вернусь!» Через две-три минуты он уже стучал в дверь хижины Кабарабаса. Не говоря ни слова, он сунул вышедшему хозяину пятьдесят центов и единым духом опорожнил стакан с «дьявольской водицей». Закурил биди и, затянувшись несколько раз, проворно зашагал обратно.

— Ну вот, после чаю сразу лучше стало, — провозгласил он, входя в зал и занимая свое место. — Что там у нас дальше? Платье для девочки. А кто его сшил? Вэпола Сингитамма. Предлагайте цену!

Аукцион продолжался. Вслед за платьем для девочки были проданы кошелек Джэпин Нона, носовой платок Чанданахами, наволочка Вималавати. В зале царило оживление. Молодые люди быстро догадывались, кто из них какую вещь хотел купить, и тут же принимались набавлять цену. Набавляли понемногу — по пять-десять центов, но торговались азартно, вызывая восторг у всех присутствующих. Наступила очередь наволочки Ясомэникэ.

— Наволочка нашей Ясомэникэ! — объявил Эбилин Синьо, показывая белую наволочку, в одном углу которой были вышиты две птицы, а в другом — надпись по-английски: «Good Luck»[1]. — Того, кто предложит меньше двенадцати рупий, я сам выведу из зала!

— Двенадцать пятьдесят! — выкрикнул Вильсон.

И тут в торг вступила сама Ясомэникэ — она подняла цену до тринадцати рупий. Никто не мог припомнить случая, чтобы девушка, выставившая вещь на продажу, сама же и торговалась за нее. Поначалу решили, что Ясомэникэ хочет подзадорить возможных покупателей. Когда же она, прежде чем Эбилин Синьо успел произнести традиционное «Тринадцать рупий — раз», назвала цену в восемнадцать рупий, стало ясно, что Ясомэникэ решила сама купить свою наволочку.

— Восемнадцать пятьдесят! — предложил Вильсон. Предложил сгоряча, поскольку таких денег у него не было. Да уж больно обидно было уступить в торге с девушкой. И когда Эбилин Синьо стал размеренно произносить: «Восемнадцать пятьдесят — раз. Восемнадцать пятьдесят — два», он весь съежился, с ужасом ожидая слова «Продано!», а расплатиться ему будет нечем.

— Двадцать рупий! — заявила Ясомэникэ. Больше цену никто не набавлял, и наволочка, которую вышивала Ясомэникэ, досталась ей самой.

8

В школе, где работала Ясомэникэ, в течение нескольких дней преподаватели и ученики старших классов во всех подробностях обсуждали благотворительную ярмарку. Время от времени коллеги Ясомэникэ подшучивали над ней: что это она решила купить свою собственную наволочку? Не хотела небось, чтобы она досталась Вильсону, и хочет подарить кому-то другому? «Никому ничего я не собираюсь дарить, — пожимала плечами Ясомэникэ. — Просто видела, что всерьез никто и не думает покупать наволочку, вот и купила ее сама».

Но как ни старалась Ясомэникэ казаться спокойной и равнодушной, ей это плохо удавалось, и ни от кого не ускользало, что подобные шутки смущают ее и неприятны ей. А смущалась Ясомэникэ потому, что действительно собиралась подарить свою наволочку и уже несколько дней носила ее в сумке. Ясомэникэ давно вступила в тот возраст, когда девушки обычно выходят замуж, но жениха у нее не было. Молодые люди того круга, к которому когда-то принадлежала ее семья, не обращали на нее внимания, а с остальными она держалась высокомерно и заносчиво, всячески пытаясь показать, что они ей не ровня. Когда она задумывалась о нынешнем своем одиночестве, о том, что ее ожидало в будущем, ее охватывало чувство горечи и тревоги. Но сделать с собой ничего не могла. Она часто встречалась с Котахэнэ Хамудуруво, и они подолгу обсуждали дела храма и общества верующих женщин, а то и просто разговаривали о том о сем. Ясомэникэ относилась к Котахэнэ Хамудуруво с большим уважением и восторгалась всем, что он делал. И когда Котахэнэ Хамудуруво, осматривая товары, приготовленные для продажи на ярмарке, похвально отозвался о ее наволочке, она тут же решила купить ее сама и подарить ему.

В течение нескольких дней она не решалась осуществить свой замысел, хотя ей нужно было повидаться с Котахэнэ Хамудуруво, чтобы обсудить результаты ярмарки. Но однажды после занятий в школе, когда, по ее расчетам, в монастыре никого, кроме Котахэнэ Хамудуруво, не должно быть, она направилась в монастырь. Там действительно никого не было, даже мальчика, который прислуживал старшему монаху. Ясомэникэ поднялась на веранду дома, где жили монахи. Вокруг царила тишина. Ее нарушали лишь шаги Ясомэникэ да доносившееся откуда-то тиканье настенных часов. Дверь комнаты Котахэнэ Хамудуруво была приоткрыта — значит, он там.

Ясомэникэ подошла к двери и заглянула внутрь. Котахэнэ Хамудуруво в короткой юбке — его роба лежала на кровати — сидел за столом и что-то писал. Ясомэникэ невольно залюбовалась его широкими плечами, мускулистым бронзовым телом. «Удобно ли мне войти в комнату?» — засомневалась Ясомэникэ, но тут Котахэнэ Хамудуруво обернулся и увидел ее. Он проворно вскочил со стула, набросил робу и улыбнулся:

— А, Ясомэникэ! Заходи, пожалуйста. Ты, наверно, идешь из школы?

— Да, занятия в школе закончились, вот я и решила зайти.

Они немного помолчали — оба были смущены несколько необычными обстоятельствами своей встречи.

— А я вот делал заметки на будущее. — Котахэнэ Хамудуруво подошел к столу и стал собирать разбросанные на нем листочки бумаги.

Ясомэникэ украдкой бросила взгляд на кровать. Подушка была не первой свежести, с желтыми полосами — наверно, Котахэнэ Хамудуруво нередко ложился на кровать в своей робе, и от нее остались следы. «Позор, что никто до сих пор не поинтересовался, как живет Котахэнэ Хамудуруво, и не постарался сделать его жилище поуютней!» — подумала Ясомэникэ.

— Ярмарка прошла с большим успехом, — продолжал между тем Котахэнэ Хамудуруво. — Я очень доволен. Прихожане