Японский парфюмер - Инна Бачинская

— Возникла необходимость поговорить с теми, кто знал Алину Владимировну. В интересах следствия.

— Какого следствия?

— Снова открыто следствие, и я прошу вас… помочь. — Слова «прошу» и «помочь» несколько успокоили Марию Филипповну, и она сказала:

— Что ж тут скажешь! Я на нее зла не держу, даже вроде жалко, такая молодая была… хотя она мне очень много горя принесла! — Женщина замолчала, достала из кармана костюма вышитый носовой платочек и осторожно промокнула сухие глаза. Потом, повернувшись к мужу, скомандовала: — Сава, оставь нас! Подожди в кухне или, нет, сделай нам лучше… чай, кофе? — Она вопросительно посмотрела на меня.

— Чай, пожалуйста. — Я попыталась встретиться с Савиком глазами. Увы! Савелий Константинович, не глядя на нас, поспешно вышел.

— Вы с ней были хорошо знакомы?

— Пришлось! — горько произнесла Мария Филипповна. — У Савика с ней… ну, одним словом, роман был. — Она понизила голос до шепота, щеки ее побагровели, настойчивый взгляд уперся мне в лицо.

— А до этого… вы ее знали?

— Не знала и не подозревала даже, что такая существует! Но потом добрые люди раскрыли глаза. Я его не оправдываю, но он ведь мужчина. С них другой спрос. А женщина должна себя блюсти! Особенно — замужняя!

— И как же вы познакомились?

— Ну, как… Подстерегла после работы, увидела, как они вышли вместе, и пошла за ними.

— Они вас видели?

— Им не до меня было! — Она хмыкнула. — Ну, увидела ее на лицо , а в другой раз подстерегла одну, без Савика! — Мария Филипповна рассказывала обстоятельно, со вкусом, видимо, уже не в первый раз. — И к ней: поговорить, говорю, надо! Она мне: «А кто вы такая?» Жена вашего друга, говорю, Савелия Константиновича!

Хоть бы покраснела! Так нет же! «Я вас слушаю!», отвечает. Представляете? Она меня слушает! Нет, говорю, уважаемая, это я вас слушаю. Она мне: «И что же вас интересует?» А то, говорю, по какому такому праву вы с моим мужем гуляете? — Мария Филипповна тяжело задышала, на щеках ее выступили багровые пятна. — Я вас по-хорошему предупреждаю… — В голосе ее зазвенели слезы, она так вошла в роль, что говорила уже не только за себя — патетически, с праведным гневом, — а высокомерно скривив губы, скупо цедила слова за соперницу: — Я вас по-хорошему преду-преждаю! Я на вас управу найду! Своего мужа я вам не отдам, слышите? А она: «Ваш, говорит, муж взрослый человек. Решать ему!» Так, говорю, короче, преду-преждаю в первый и последний раз! Еще раз с ним увижу или люди скажут — имейте в виду. А она мне: «Ничего не могу вам обещать!» Можете себе такое представить? Законной жене! Я ж по-людски хотела… а она мне такое! И пошла от меня. Так спокойно, как будто ничего, а меня всю так и колотит! Так и колотит! Ну, думаю, нет, ты меня еще плохо знаешь!

— И что?

— Ну, посоветовали мне тут одну… подруга моя, у нее с мужем такое же горе было, — Мария Филипповна чуть смущенно опустила глаза, — ну, эту… ворожку!

— Ворожею? И… что?

— Ну, что… Сходила. Та сразу мне: «Сглаз на твоем муже! Женщина, близкая ему, может, работают вместе, или как, порчу навела, дурной глаз у нее. Но я, говорит, с него эту порчу сниму».

— И что?

— Ну, что… пошептала. Я Савикову карточку носила. Дала трав разных. Я варила и ему в чай подливала.

— Помогло?

— Сначала вроде как нет, а потом помогло. Уже в самом конце. Только жаловался, что спать все время хочется.

— И больше вы с Алиной не встречались?

— Ну, как… — Мария Филипповна замялась. — Вообще-то встречались, — сказала она после паузы, — еще один раз.

— При каких обстоятельствах?

— Я к ним на работу пришла. Еще раз поговорить. Мое право! — Она вызывающе посмотрела на меня. — И что вы думаете? Она меня так оскорбила, так оскорбила, прямо на людях, законную жену, ни стыда ни совести! Ну, я не выдержала и сказала ей все, что про нее думала. И тут у меня сердечный припадок, «Скорую» вызывали… Савик побелел весь, трясется, испугался. Машенька, кричит, Машенька! Прости меня! А я чувствую, что умираю, сердце в груди останавливается… Больше я ее не видела.

— А Савелий Константинович?

— Тоже! — твердо сказала Машенька. — Он меня как привез домой еле живую, так и честное слово мне дал, что между ними все кончено. А тут еще и дым пошел из ризеток!

— Откуда дым пошел? — не поняла я.

— Из ризеток. Электрических. От ее дурного глаза. Я вся прямо задрожала от такого колдовства… Савик тогда тоже очень испугался. Я ему: «Вяжи узлы скорей!»

— Узлы?

— Ну! Узлы от сглаза. Надо взять веревку и… узлы. — Мария Филипповна смотрела на меня серьезно, на лбу ее блестели бисеринки пота.

— Помогает? — не удержалась я.

— Вы же знаете, что с ней случилось? Это ее бог покарал! За все мои страдания, за все мое горе. Знаете, я женщина добрая, мне всегда всех жалко. Света, моя сестра, мне все время говорит: «Ты, Маша, чересчур жалостливая. В наше время так нельзя». Но эту тварь мне не жалко! А не бери чужого! — В голосе ее звучала едва сдерживаемая ярость. — Не бери! Не кради! Так тебе и надо!

Я выскочила из подъезда и с облегчением глотнула морозный воздух. Уф! Ну и персонаж! Зашла в крошечное кафе, попросила чая. Долго пила принесенный напиток, приходя в себя. Думала о бедной Алине, которую угораздило перейти дорогу этой ведьме. А также о бедном Савелии Константиновиче, Савике, которого угораздило связаться с ними обеими! 

Глава 9. …и мужья

Улица Космонавтов, дом 54 Б, квартира 5. Я достаю обрывок газеты, на котором записала новый адрес В. В. Галкина. Секретарша Лидия Антоновна указала другой, в центре. Но, как оказалось, Владимир Всеволодович обменял эту квартиру на меньшую, на улице Космонавтов.

— Уже полгода назад, — сообщила старушка, сидевшая на скамейке у подъезда, — обменялся с доплатой. Ему теперь меньше надо, после смерти жены-то. У его жену в прошлом году машиной убило, Алиной звали. — Старушка перекрестилась. — Володимир Всеволодыч сильно переживали, мучалися, а потом и вовсе съехали. Хороший человек, а несчастный! — Она махнула рукой.

Нового адреса Галкина она не знала. Конечно, никуда Галкин не денется, найдется в конце концов, но жалко времени. Да, неудачно получилось.

— Подождите, я знаю, у кого ихний адрес есть! — встрепенулась вдруг старушка. — У Арсеньевны. Володимир Всеволодыч ей всегда таблетки от давления прописывал. Она и в поликлинику никогда не ходила. А тут он уезжает. Дак она чуть не плакать. А он тогда и говорит, вы, мол, сына ко мне присылайте, когда надо, а я вам по знакомству любую справку дам и лекарство пропишу. Очень добрый человек. Вот у их его адрес и должон быть. — Она, кряхтя, встала и, подойдя к окну справа от подъезда, затарабанила сжатым кулачком по стеклу: — Арсеньевна, покажись!

Арсеньевна не замедлила показаться в окне вместе с внуком, крохотным мальчиком, которого усадила на подоконник. Мальчик тут же вывернулся из бабкиных рук, встал на колени, потом, помогая себе руками, на четвереньки и, наконец, поднялся во весь рост. И, стоя на подоконнике между горшков с цветами, радостно застучал пластмассовым медведем по стеклу.

«Чего тебе?» — похоже спросила Арсеньевна, пытаясь укротить шустрого воспитанника. «Тут девушка к тебе!» — заголосила первая старушка, указывая на меня рукой. Арсеньевна, приложив одну ладошку к глазам, а другую к уху, пыталась расслышать подругу и рассмотреть незнакомку. Мальчик, оставшись без бабкиной поддержки, чуть не свалился с подоконника. Арсеньевна, подхватив его, скрылась в глубине комнаты. Екатерина и старушка переглянулись: «Счас выйдет!»

Они не ошиблись. Арсеньевна, сгорая от любопытства, появилась из подъезда. Минут через десять, после воспоминаний о Володимире Всеволодыче и бедной Алине, сожалений по поводу его горя и отъезда, наказов передать ему привет и вопросов: «А кто ж вы ему будете?» и «А вы из родных или как?», я распрощалась с разговорчивыми старушками и ушла, унося с собой бесценный новый адрес Владимира Галкина.

До улицы Космонавтов ходил шестой троллейбус — информация от бабушек, — добралась я туда легко, но дальше начались чудеса. Дома под номером 54 «Б» не было. 52-й и 56-й были на месте, а 54-й, равно как и 54-й «Б» — как корова языком слизала. Не было. 54-й «А» не было тоже. Что за напасть! Я нарезала круги по дворам, рассудив, что дом, возможно, там, но, кроме куч мусора и полуразвалившихся сараев, ничего не увидела. Тем не менее я обследовала и сараи. А вдруг!

Я растерянно оглядывалась, стоя посреди тротуара. Район был довольно неприглядный: грязный спальник с облезшими блочными домами, фонарями без лампочек и выщербленнымм обледеневшими тротуарами. Вечные черемушки, выстроенные лет сорок назад. Ожидалось, что его благоустроят — разобьют парки, детские площадки, построят кафе и магазины, но грянула перестройка, не до того стало, и теперь он стоял, как состарившийся подросток-переросток, в одежде, которая была ему мала, с поцарапанными коленками и печальными глазами. Пусто было здесь, нечисто и, наверное, небезопасно с наступлением темноты. Да и днем… Часы показывали всего четыре, а здесь уже наступил вечер.