Варяжский меч - Андрей Максимушкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты кто? — громко спросил шедший у первой телеги широкоплечий бородатый мужчина в добротной вотоле, делая своим спутникам жест остановиться. На открытом лице купца не было заметно никаких следов испуга, только любопытство. Он спокойно зашагал навстречу Велибору, не забыв при этом прихватить добротную, утыканную шипами палицу. Его спутники также похватали с возов оружие и выстроились поперек дороги.
— Меня Велибором называют, — представился по-саксонски волхв, разводя в стороны пустые ладони, — еду по своим делам. Никого не трогаю, честным людям всегда рад.
— Я Гилфри из Майнца, еду с товарищами в Велиград. Если тебе по пути, присоединяйся. Ты похож на славянского священника, — пояснил купец. — Время неспокойное, может, и пригодишься в пути. Место у котла обещаю.
— Благодарю за приглашение, но мне в другую сторону. Добрый человек, я вижу: у тебя на возу место лишнее есть. Возьмешь своего единоверца? Его тати избили и умирать бросили. Нехорошо человека в беде оставлять.
— Вот оно что. Что хоть за человек? — купец, задумавшись, почесал в затылке. — А, вот оно что! И черноризник здесь.
Гилфри вежливо поклонился Клименту. Затем он махнул рукой своим товарищам, дескать, все спокойно, идите сюда. По лицу франконца было видно: раненого он возьмет, и даже священника с собой прихватит, ежели тот возжелает и не откажется.
— Мир тебе, сын мой, — негромко произнес Климент. — Если уж язычник нас в беде не бросил, так и ты не откажи в милости, спаси раба Божьего.
— Возьмем, довезу до Велиграда, — махнул рукой Гилфри. — Но я первый раз вижу, чтоб церковник с волхвом заодно были!
— Под солнцем все возможно, — усмехнулся в усы Велибор. К его радости, вопрос решился самым лучшим образом. Дюжие купцы осторожно подняли Арнольда и положили на телегу, не забыли подложить под тело травы и накрыть человека теплым плащом. И Климент быстро сообразил, что с людьми всяко лучше, чем в одиночку, и изъявил желание ехать вместе с обозом. Надо же кому-то за раненым ухаживать?
Пока товарищи купца занимались раненым, Велибор и Гилфри разговорились. Как всегда бывает, больше всего обоих интересовало: что нового в мире деется. Волхв узнал, что обоз идет от самого Майнца, везут на велиградский торг ткани, стеклянные кубки и немного кузнечной утвари. Тамошние мастера очень хорошие замки делают, их везде с руками отрывают. В землях императора пока спокойно, и стражники больше положенной мзды не берут. Даже герцог Бено Биллунг в кои веки порядок навел. Даже удивительно! В свою очередь Велибор и Климент рассказали о начавшейся войне и о взятии Мекленбурга. Велет посоветовал быть осторожнее, постараться не нарваться на какой-нибудь разгромленный отряд саксов. Потеряв командиров, кнехты становятся опасны.
— Спасибо за совет, — нахмурился Гилфри. — Мы сегодня пять миль назад видели, что от такого отряда осталось. На дороге кровь, в кустах тела валяются. Видимо, их из засады стрелами побили.
— Не те ли разбойники, что Арнольда обидели? — повернулся к волхву клирик.
— Может, и те. Вроде больше некому.
— Ваши-то мирных путников не трогают? — поинтересовался купец.
— Вы, скорее всего, мимо засады проехали и не заметили, — усмехнулся в ответ Велибор. — Нет, не трогают. Если за людей короля или епископа не примут, пропустят.
— Скажи, а хлеб у вас в какой цене? — вступил в разговор молодой безусый паренек, по виду сын Гилфри.
— У ободритов и древан недорог. Обычная цена две монеты за меру. А у велетов и ругов дорожает.
— Понятно, — тяжело вздохнул паренек. — У нас тоже дорожает. За мешок уже восемь монет просят и три медяка сверху, и цены расти будут.
— А что случилось?
— Хлеб христопродавцы скупают, — злобно плюнул на дорогу Гилфри.
Из его рассказа выяснилось, что уже как месяц иудейские купцы скупают весь хлеб. Берут и зерном, и мукой. Платят честно, сколько запросят. Естественно, цены поперли вверх. Только за последние две недели в два раза выросли. Крестьяне и земельные бароны радуются барышам и заодно хлеб придерживать начали. Надеются, он и дальше дорожать будет. Горожанам же несладко, не все могут по новым ценам платить. Осенью и зимой голод будет.
Люди говорят: у вендов страшный неурожай. Вот христопродавцы и подсуетились. Хотят у христиан хлеб скупить и славянам привезти. Надеются хороший барыш получить.
— Там действительно недород, — покачал головой волхв, — и сами не знаем, что зимой есть будем. Иудеи же такую цену заломят, даже богачам не по мошне окажется.
После этих слов разговор плавно перетек на обсуждение корыстолюбия иудеев, особенностей их семейной жизни, телесного устройства и как с ними на том свете поступать будут. Велибор вместе со всеми с жаром возмущался росту цен на хлеб. Про себя же он думал, что хитрость, предложенная служителем Велеса Ингорем из Висмы, удалась. Урожай в земле велетов действительно собрали невысокий, но людям этого хватит. У многих еще прошлогодние запасы остались.
Слухи о грядущем голоде распускались специально, так, чтобы они до ушей иудеев дошли. Пусть во владениях Оттона Второго зерно и муку скупают. Пусть цены растут, русов это не коснется. Зато в Саксонии и Вестфалии ранней осенью волнения будут. Король и герцоги начнут бунты давить, а значит, против князя Белуна меньше воинов вывести смогут. И это очень хорошо, этого священнослужители Велеса и добивались.
10. Ветер с моря
К вечеру на улице похолодало. Опустившееся до самого горизонта солнце не грело. С моря дул холодный, пронизывающий ветер. Епископ Вагер, поеживаясь, плотнее завернулся в добротный суконный плащ с меховой оторочкой. «Эх, годы уже не те», — думал епископ, окидывая вечерние улицы Альтенбурга тяжелым взглядом из-под кустистых, белых как снег бровей. В молодости он, бывало, в одной сутане зимой по улице ходил, спал где придется, согреваясь одной молитвой. А сейчас слабоват стал для таких подвигов: кровь не греет и старые кости побаливают. Слаб человек, к теплу тянется.
Вид с балкона епископского дома открывался великолепный. Отсюда с горы можно было разглядеть половину города вместе с портом. Взгляду Вагера открывались узкие городские улочки, представала во всей своей красе новая церковь, построенная на углу Кожевенной и Линейной улиц, хорошо видны выдававшиеся в море деревянные мостки в порту и стоящие у них корабли. А в хорошую, ясную погоду можно было разглядеть остров Узень, темневший за проливом. Епископ любил смотреть на свой город с балкона, это было одно из тех немногих удовольствий, которые он мог себе позволить.
Похлопывая себя по плечам, Вагер повернулся к двери. В это время в порт входили пять кораблей. Длинные узкие суда с дьявольскими фигурами на носах, с красными щитами, развешанными по бортам, подгоняемые сильными гребцами, быстро шли к берегу. Закатное солнце бросало ослепительные блики на гребни волн, искажало картину, от этого казалось, корабли не плывут, а летят над волнами. Фееричное зрелище.
Епископ это уже не видел или не обратил внимания. Годы брали свое, глаза частенько изменяли старику, приходилось щуриться, когда вдаль глядишь. Вагер вернулся в комнату и плотно задернул за собой занавесь. Здесь, в помещении, было тепло. Плотные занавеси на дверях и окнах защищали от ветра, в камине горел огонь. Единственное, по полу ощутимо тянуло сквозняком, но это ерунда. Какое это может иметь значение, когда можно подойти к камину и вытянуть к огню озябшие руки.
Лето кончилось, на дворе осень, проклятая осень. Скоро пойдут дожди, а затем начнется зима. Еще одна зима на этом негостеприимном берегу Варяжского моря. Надо не забыть: через две недели предстоит поездка в Велиград к маркграфу Белуну. Хитрый и наивный язычник наконец-то прозрел, отрекся от заблуждений и собирается искупать свои грехи крещением диких пруссов.
— Слава Господу, — изрек Вагер. На его глазах еще одна цитадель язычества и ереси дала трещину и готова рухнуть к ногам смиренных пастырей Христовых. Вагер знал, что говорил, он своими глазами видел, как продвигается святое дело евангельской проповеди в этих диких землях. Тяжел труд сподвижников, многое им пришлось вынести, неся свет в заросшие мхом сердца славян и данов, но тем больше радость, когда своими глазами видишь, как постепенно, но неуклонно растет влияние Святой Церкви.
С каждым годом все больше язычников приходит к проповеди, все больше славян принимает крещение. Правда, многих приходится приводить к истинной вере силой, преодолевая сопротивление сидящих в них бесов. Ничего, главное — терпение, терпение и еще раз терпение. Вагер не был дураком, он понимал: большинство новообращенных не приняли Христа сердцем, семя евангельской проповеди не дало всходов на камнях их душ.