Счастливая земля - Лукаш Орбитовский

его на границе сна. У него вытесанное тело и маленькая голова, настолько мелкая, что глазам негде поместиться, только пасть, полная черных зубов, и вместо губ струпья. Я должна тащить его за собой, а оно кусает. Даю ему воду и хлеб, а оно за это пытается грызть мою руку. Никогда не засыпает, только крутится на земле, воет жалобно над собой и проклинает весь мир. Его бешенство меня пугает и делает беспомощной; иногда я радуюсь, что оно слепое и мне не приходится видеть его взгляд. И еще иногда, очень редко, мне снится, что я рождаюсь не как другие люди, а возникаю из какой-то магмы, из темноты, меня кто-то лепит под ритм возгласов и топота. Потом это исчезает, вижу маму и братьев, плаваю в море, они стоят на берегу, а берег далеко-далеко.

27

Они поехали за город, на берег моря, и Бартек ловил рыбу прямо со скал. Майя разложила на пледе выпечку, сыры и вино в тетрапаке. Села и смотрела на воду.

– Я помню его с дома. Море никогда не забыть. Я иногда задумываюсь, что было бы, если б я нашла в себе смелость и впрямь поплыла на каком-то корабле куда-то туда, вдаль.

Бартек дернул удочку. Вытащил рыбу с блестящей чешуей, схватил нож и убил ее ударом рукояти. Ответил, что он всегда жил в городе и не знает ничего иного.

– Иногда мне кажется, что есть только город, – сказал он. – А иногда – что только я.

На обратной дороге они по ошибке заехали в деревню, где на плетнях висели ржавые инструменты. Майя остановила машину и попросила немного пройтись, может быть, польет, может, стоит подождать дождя.

– Люблю дождь. Мне не хватает церквей. Иногда мне кажется, что я чем-то заслонена. Хотела бы, чтоб ты сорвал с меня эту завесу. Только боюсь, что под ней ничего нет, что я и есть всего лишь эта завеса. Именно.

28

Бартеку снились подземные камеры и грандиозные машины. Медленно крутились шестерни, трещали тросы, а деревянные крепи ходили по потолку. Он несколько раз просыпался и тут же засыпал обратно. Когда сел на кровати, не понимал, где находится. Был день, и было темно.

Платяной шкаф оказался посреди комнаты. Поменяли места также прикроватная тумбочка и стеллаж. Бартек встал. Кухонная мебель лежала грудой. Во второй комнате на стенах остались темные пятна от мебели. Сама мебель баррикадой заслоняла окно. Он шел по стеклу из разбитых фото и картин.

Он выбил двери в ванную. Обнаженная Майя сидела на корточках в ванне с окровавленным животом.

– Я не знаю, как это вышло, – сказала она. – Я проснулась, и уже так было. Ты достаточно умный, чтобы догадаться. Сможешь ей помочь? Oh bitte, bitte, helfen Sie uns alle!

Полоснула себя ножом, длинно и неглубоко. Он схватил ее за запястья. Начали бороться. Майя кричала:

– Deixe-me sozinho! É tudo culpa sua! Vomitar sobre una prostituta sagrada! Dlaczego, matoły, pozostawiliście go tam? Отпусти меня, черт побери!

Он вытащил ее из ванны и поволок в комнату. Спрашивал, что происходит, зачем она это сделала.

– Et quid putas puer? Уходи отсюда! Я хочу быть одна! Она жели да буде сама! Все было в порядке, пока ты не появился! А теперь смотри, как оно здесь, слышишь? Посмотри на меня! Respice ad me!

Он смотрел. Они сидели друг напротив друга, пока Майя не смолкла и не позволила себя обнять. Шипела, когда мазал ей живот йодом. Раны были неглубокие. Укрыл ее пледом и проводил в постель. Смотрел, как она засыпает. Вычистил ванну, начал расставлять мебель по местам, но получалось не очень. Все было очень тяжелым, и он не понимал, каким образом Майя с этим справилась.

Застал ее проснувшейся. Она насвистела жуткую мелодию и попросила угадать ее. Он не сумел, да и не хотел.

29

Психиатрический центр Амагер располагался между морем и каналом, прямо напротив парка. Бартек остановил машину на паркинге перед серым зданием и помог Майе выйти. Последний отрезок пути она преодолела самостоятельно. Он решил, что девушка старается, что хочет как можно скорее оставить худшее позади. Массивный дом стоял среди зелени.

Доктор Элсе Хансен оказалась милой, чуточку нервной женщиной за шестьдесят. Позволила Бартеку остаться, хоть он и не был членом семьи. Они расположились в кабинете, напоминающем детскую. На кремовых стенах висели картины в тон. Элсе Хансен поигрывала обернутой вокруг шеи шалью. Он рассказал обо всем, что произошло в последнее время.

– Скажите, вы чувствуете беспокойство, страх без ясной и четкой причины?

Майя держалась за грудь. Кивнула.

– А раньше?

– Нет.

– В вашей жизни случилось что-то неприятное? Потеря работы? Разрыв отношений?

– Нет.

– Кто-то из вашей семьи страдал депрессией?

– Мама была очень жизнерадостной.

– У вас проблемы со сном?

Майя кивнула.

– Ваша работа вызывает значительный стресс. Мне кажется, объяснение именно в этом.

Разговор шел по-английски, но когда Элсе попросила Майю, они тут же перешли на датский. Бартек почувствовал разочарование. Торчал как пень и в конце концов вышел и прогуливался перед центром. Видел довольных пациентов в халатах. Они играли в нарды и шашки или торчали в планшетах. Он вернулся и услышал, что говорить не о чем.

Майя не останется в центре.

– Нет, и все тут, – сказала она. – Я очень боюсь. Пойдем в церковь.

Элсе собрала документы.

– Депрессия – это болезнь нашего века, и она требует поддержки близких. Поэтому хорошо, что вы пришли. Повторю для вас то, что говорила и вашей девушке. Лучше всего было бы, если б вы решились на лечение здесь, в центре. Это в самом деле вовсе не страшно. Достаточно посмотреть. Девушка не хочет об этом слышать, я могу это понять. Может быть, пастор действительно неплохая идея. Но я все равно предлагаю долгосрочное лечение, встречи дважды в неделю со мной или другим психиатром, как пожелаете. – Подала рецепт на пароксетин[13] и прикрывающие его лекарства, улыбнулась: – Хорошо, что вы у нее есть. Главное, не надо недооценивать болезнь, и все будет хорошо. И вам не следует принуждать ее к активности. Это все равно что хромого уговаривать сыграть в баскетбол. После обеда можно попробовать недолгие прогулки. – Подала им по очереди руку. – Верю в вас.

Бартек хотел спросить, а как же насчет ножа в живот, но решил, что это не лучшая идея. На улице Майя улыбалась и щурилась от солнца. Когда они уже были у машины, сжала пальцы на двери, смотрела на центр и не хотела отвернуться.

30

Пастор Деннер принял их не в церкви, а в ближайшем приходском кафе. Рыжие волосы торчали по бокам лысого черепа. Он слушал внимательно и казался искренне озабоченным.

– А кем вы работаете? – спросил у нее и продолжил расспросы: – А как проводите время? Ходите в церковь? Если да, то в какую? Какие фильмы смотрите? Какую музыку слушаете?

Майя отвечала односложно, Бартек уточнял. Помещение было темным, за окнами пролетали велосипедисты, матери толкали коляски. Деннер сказал:

– Вы ищете объяснения. Настолько его желаете, что принимаете за правду вещи, которые трудно за нее принять. Я никогда не видел дьявола или его знаков.

– Здесь никто не говорит о дьяволе, – сказал Бартек.

– Это хорошо, это хорошо. Мы живем во времена великой смуты. Люди учатся духовности из таких источников, из которых не должны. Я имею в виду не то, что слушают неподходящую музыку, но то, что воспринимают ее неверным образом, как источник вдохновения. И точно так же подходят к фильмам ужасов, где появляется тема одержимости. Обратите внимание, что вещи, о которых вы говорите, случались и ранее, и именно в фильмах.

– Я знаю, что я чувствую, – сказала Майя.

– Это хорошо. Я пытаюсь объяснить причину этого ощущения. Некоторые видят дьявола в фильмах. В иных местах его не найти. Это я могу сказать абсолютно точно, в качестве утешения. Утешением будет также молитва и участие в жизни сообщества. Люди очень страдают, когда одиноки.

– Я уже больше не могу. Мучаюсь сама и мучаю других. Сама не знаю, чего от себя ожидать,