Счастливая земля - Лукаш Орбитовский

– Я просто очень устала, – ответила она. – Взяла день за свой счет. Может, и завтра не пойду.

Свежего сока? Еды? Может, лекарства? Или позвонить кому-нибудь? Она качала головой. Бартек сделал ей чай, вытер лоб и распахнул окно. Все перемыл, налил в ванну воды. Пошутил, что самое время для Майи искупаться.

– Ты наверняка прав. Но выброси все эти вещи. Я так устала их собирать. У меня в доме было слишком много красного. Я могла бы и раньше это заметить. Пойми, я к этому уже и притронуться не могу.

Он поднял ее, раздел – тело Майи было словно опухшим. До ванны дошла своими ногами, оставила дверь приоткрытой, так, как он и просил. Как бы невзначай бросила:

– Pourqoi dois-je souffrir pour vos pêchés?[12]

Бартек начал собирать красные предметы. Сложил их в мусорные пакеты, оставил в прихожей и ждал, пока Майя помоется. Прошел час, потом второй. Он окликал ее и каждый раз слышал в ответ, что все в порядке. Наконец заглянул в ванную. Майя сидела в ванне на корточках с опущенной головой и лила себе воду на спину. Застыла без движения. Насвистывала песню, которую он не смог узнать.

22

Майя не пошла на работу ни на следующий день, ни в следующие две недели. Сказала, что за десять лет у нее набрался почти год отпуска и что она может бездельничать сколько угодно; ей так был нужен отдых, les voix ne dorment jamais, pas même un chien enragé se tait.

Бартек заглядывал по утрам, спрашивал о самочувствии, уговаривал на сок и йогурт. Пробовал убедить показаться врачу, но она не хотела об этом и слышать. Лишь повторяла, что очень устала. Возвращался вечером, и, если было тепло, иногда удавалось уговорить ее на короткую прогулку. Если нет, ставил фильмы и сериалы, которые она равнодушно смотрела. Проваливалась в неглубокий нервный сон. Тогда он уходил.

Он подозревал, что девушка просыпается и ее тошнит, ругал себя за то, что не остается на ночь, как делал раньше, когда она была здорова. Он должен так поступить, но это было для него слишком трудно.

23

– Я пробил ее по твоей просьбе. – Мортен Рынке-Блинди курил тонкую сигарету.

Они стояли у офисного здания среди прочих курильщиков.

– Не обнаружил ничего подозрительного. Или она что-то скрывает, или тебе капитально не повезло, старик.

– Ты уверен?

– Я поковырялся в ее документах, проверил медицинские данные, поулыбался знакомому полицейскому, и, если собрать все вместе, то выходит, что мог бы вылететь взашей с работы за такие фокусы. Немного благодарности, ладно? Я внимательно все просмотрел. Майя выехала из Греции, когда ей не было и двадцати, меняла страны, но всегда работала у нас, со студенчества. Ну, были проблемы с зубами. Какая-то фигня с желудком. И это все. Ни разу не была под арестом, ни одной жалобы на нее. Довольно? Может, еще чего надо? Выписки с кредитных карт? Список любовников? Ладно, окей, прошу прощения.

Другие – отдельно, каждый в сфере собственного пространства. Подвижные азиаты, датчане со стройными мускулистыми телами, арабы в пиджаках, похожих на спортивные рубашки, веснушчатые девушки. Какофония смартфонов.

– Каждый раз, как найду женщину, что-то ломается, – признался Бартек. – Прямо не могу не чувствовать себя виноватым.

– Хочешь совет? Попустись, парень. Эта гречанка больная. Или чокнутая. Ни то, ни другое не твое дело. Ты не виноват ни в том, что она заболела, ни в том, что свихнулась. Она ждала дурака вроде тебя; как ты полагаешь, почему на все соглашалась, эти ее песни, почему, черт дери, она такая идеальная? Это игра, чтобы поймать тебя и загрузить своим безумием. Ты угробишь целый год, а может, и целую жизнь на то, чего не осилишь. Тебе кажется, что ты все примешь с честью, но это неправда. Ты даже не заметишь, когда тебе настанет конец. Она как вампир, я тебе говорю, не дай себя убедить, что ты за нее в ответе.

Сказал и ушел. Стеклянные двери заглотили Мортена Рынке-Блинди, словно он был их естественной частью.

24

Майя резала цуккини для мусаки. В первый момент он не узнал ее: она смеялась, на ней были выстиранные джинсы и отглаженная блузка. Тени из-под глаз исчезли, волосы благоухали. Он спросил, что случилось.

– А что должно было случиться? Ты голодный?

Квартира как новенькая, постельное белье сохло на балконе, работал телевизор. Майя попросила обождать в комнате, вернулась с горячей мусакой, на которой золотился расплавленный сыр. Ели молча. Она отставила тарелку и сказала, что извиняется.

– Со мной впервые такое случилось. Думаю, что я переутомилась. Но я превозмогла, победила это. – Она смеялась. – У меня столько энергии, что могла бы, веришь, вообще не ложиться. С утра убиралась. Я ведь должна тебя поблагодарить, правда? Слушай, ну я как-нибудь это отработаю.

– Ты звонила в офис?

– Да! Конечно, да, но я не об этом. Я сейчас про нас. У меня в памяти только смутные проблески, как я шатаюсь тут, как лежу. Мало кто из парней вынес бы это. Мало кто, потому что, знаешь, женщинами сейчас только пользуются. Людьми только пользуются, как ты считаешь?

– Возможно.

– Но только не ты. Пойдем отсюда. Пойдем куда-нибудь, лишь скажи мне, что тебе нужно.

Бартек сказал. Она вдавила его бедрами в кровать.

25

Бартек не любил напиваться, но с Майей было другое дело. Они пошли на набережную, где густо стояли корабли, а молодежь танцевала каждым субботним вечером. Шум голосов лавой выплывал из кофеен. Они уселись у самой воды, каждый с бутылкой вина. На дне лежали ржавые велосипеды.

Майя напевала песни, а он отгадывал. Он попробовал перевернуть это развлечение, и Майя подавилась от смеха, хотела знать, почему он такой бестолковый: отгадывает, но сам не умеет загадывать загадки.

– Я всю жизнь слушал металл, – сказал он. – А потом вообще перестал слушать музыку. Только то, что в фитнес-клубе по радио или телевизору.

– Не знаю почему, но это очень грустно, – продолжала она смеяться. – Я много думала о том, что ты говорил. Сначала давай куда-нибудь съездим. Я продлю свой отпуск. Можно было бы скататься в Скандинавию, на три, может, даже четыре недели. На твой выбор. Мы бы спали в горных домиках, ходили по лесу. Ну, знаешь, все те глупые вещи, которые делают влюбленные.

– Ну, мы уж точно не очень умные. – Бартек отставил пустую бутылку. Спросил, сходит ли она с ним в магазин за новой, но она отказалась: лучше подержит место, сейчас столько желающих сидеть у воды. Уходя, он бросил: – Лишь бы никто тебя у меня не украл!

Он прорвался через толпу, вернулся с вином и нашел Майю так же, как ее и оставил, глядящей на велосипеды на дне. Она плакала и сжимала коленями ладони. Позволила обнять себя, и в какой-то миг он думал, что она уснет на его плече.

26

– Не смейся надо мной, но мне иногда кажется, что я живу во многих жизнях. Это страшно, в самом деле ничего приятного. Вижу себя закрытой с какой-то старой бабой в странной квартире, ну то есть, значит, нет, квартира сама по себе вовсе не странная. Она странная, потому что я в ней, а не должна бы там быть. Мы ловим взгляд друг друга, ворчим на языке, которого я не понимаю, и все же чувствую его превосходно, все злые эмоции, которые меня пугают. Во мне какая-то непонятная злость, какое-то неудовлетворение, трудно понять, но охватывает меня всю и сжигает. Происходит это часто, когда я просыпаюсь. В другой раз я жду кого-то и этот кто-то не приходит, и это очень странно: он рядом со мной и все же его нет. Чувствую на себе взгляд Бога, а ведь Бога нет, мы знаем об этом, правда, что-то разжигает меня изнутри, вот здесь, в паху, в нижней части живота, будто я должна родить гладкую сахарную голову, и холодно, и тепло одновременно, но живот не поддается, я женщина из камня, и внутри у меня лава. А хуже всего слепое чудовище. Оно гигантское, и я вижу