Удар ниже пояса - Александр Ходырев

— Не надо, Эдуард Леонидович. Не стоит. Обойду я. Спасибо.

«Действительно, чего здесь корячиться? — подумал он. — Ну, увидят, ну забеспокоятся. Черт с ними, в конце концов».

Но от Эдуарда Леонидовича, которому выпал такой великолепный случай проявить свою признательность, отделаться было непросто.

— Александр Петрович! — Драматический шёпот Эдуарда Леонидовича зазвенел так, что Ходунову стало казаться, что он был слышен по всему министерству и соседней организации. Можно было подумать, что его кто-то пытался душить. — Идите туда, я сейчас. Это одна минута.

Ходунов понял, что, если он не покорится, шуму будет еще больше.

— Хорошо, — сказал он, кивнул и пошел в угол двора к заляпанному, давным-давно не мытому окну, указанному Эдуардом Леонидовичем.

Эдуард Леонидович скатился вниз с невероятной скоростью. Окно открылось почти сразу же, как только Ходунов к нему подошел. Круглое лицо Эдуарда Леонидовича, теперь еще и сильно покрасневшее, сияло и переливалось. Тяжело дыша, но с радостной улыбкой, он сделал приглашающий жест рукой. Ходунов без особого напряжения, ступая по ящикам, оказался внутри полутемного, обшарпанного, в живописных разводах туалета.

— Ну, спасибо, Эдуард Леонидович, век не забуду, — сказал он, улыбаясь, и спрыгнул с подоконника на пол, опираясь на услужливо протянутую руку.

И тут раздался звук, заставивший их обоих застыть на месте. Собственно, в самом этом звуке не было ничего особенного. Банальный, можно даже сказать, вульгарный звук. Звук воды из сливного бачка унитаза. Причем отнюдь не новейшей конструкции. Нет, в этом туалете все было тех еще времен. И бачок был тоже соответственный, чугунный, закрепленный под потолком. Вода сливалась из него с основательным шумом.

Одновременно с этим жизнеутверждающим звуком дверь одной из кабинок открылась, и прямо к остолбеневшим нелегальным посетителям туалета вышла старушка-вахтерша. Голова у нее была опущена, так как, выходя, она поправляла предмет ее особой гордости — новые байковые с начесом штаны до колен небесно-голубого цвета.

В силу вполне естественной в ее возрасте глухоты она, видимо, ничего не услышала. Ни того, как в туалет влетел Эдуард Леонидович, обуянный желанием сделать приятное Александру Петровичу и не давший себе труда удостовериться в том, что это заведение свободно. Не слышала она и того, как в туалет через окно проник Ходунов. И слов его, обращенных к Эдуарду Леонидовичу, она тоже не слышала. В общем, когда старушка подняла глаза и вдруг увидела прямо перед собой двух уставившихся на нее мужиков, она обомлела.

— Ай, — внятно и тихо, без всякого выражения сказала она, двумя руками инстинктивно проворно опустила юбку и присела. На долю секунды застыли все трое — старушка, присевшая в центре туалета, как в каком-то нелепом танце, как будто она хотела пуститься вприсядку, и двое представителей сильной половины человечества, уставившиеся на нее в состоянии оцепенения.

Ситуация должна была как-то разрядиться. Первой пришла в себя старушка. Она вдруг выпрямилась и, то ли от страха, то ли от ярости, вдруг завопила так, что заглушила бы этим криком гудок старинного паровоза.

Этот неожиданно мощный для такой тщедушной старушенции звук мгновенно вывел из состояния окаменения и двух случайных посетителей этого убогого отхожего места. Ходунов рванул первым. За ним, с невероятной для тучного человека быстротой, припустил коротенький Эдуард Леонидович, с бешеной скоростью перебиравший ногами. В рекордное время они уже были на третьем этаже. Там они остановились. Пот лил с Эдуарда Леонидовича ручьями. Он извиняюще улыбнулся Ходунову:

— Я и не подумал, что там есть кто-нибудь. Вы уж извините…

— Да что вы, — пожал плечами Ходунов, тяжело дыша. — Все равно спасибо. В здание я все-таки попал. Я же понимаю, что вы хотели как лучше.

— Да уж, — согласился Эдуард Леонидович и поплёлся к себе.

Это не слишком приятное приключение, как ни странно, произвело на Ходунова очень позитивное воздействие. На какое-то время отошли на задний план мучившие его мысли об ужасной смерти Шутикова и о том, что грозит его семье и ему самому. Он занялся обычными, текущими делами: читал поступившие бумаги, давал поручения, сам подготовил несколько документов, сидел на совещаниях, звонил и отвечал на звонки. Пришлось заниматься и похоронами Шутикова, которые были назначены на завтра. Уже ближе к концу дня он на несколько минут прорвался к своему заместителю министра с заявлением на отпуск и получил у него нужную резолюцию. У себя в кабинете несколько минут просидел не двигаясь, глядя в одну точку. Предстоящий телефонный разговор он продумал уже много раз за сегодняшний день. Сейчас он просто настраивался, собирался с духом, как перед прыжком в холодную воду.

«А может, не торопить события? — вдруг подумал он. — Пусть все течет само по себе». Но тут же встряхнулся и отбросил эту мысль. Нет, надо звонить.

Он снял трубку и набрал номер:

— Надя?

— Да. — Голос у Нади был глухим и бесцветным.

— Добрый день. Это Ходунов.

— Здравствуйте, Александр Петрович.

— Как вы себя чувствуете?

— Да ничего. Как я могу себя чувствовать? Никак. Как в страшном сне. Только не могу проснуться. Ладно, что об этом. Завтра мы собираемся в 10.30.

— Да, я в курсе. Чем помочь?

— Нет, спасибо Александр Петрович. Все вроде в порядке. Спасибо вам большое. Прямо даже не знаю, что бы я делала, если бы не вы.

— Ну, что вы, Надя, делаю, что могу. Отдел его в основном все организует. Тут вот еще что. У Лени была такая толстая записная книжка. Она у него все время в сумке была. Мне нужно найти телефон одного нашего общего знакомого. Не могли бы вы посмотреть сейчас эту книжку?

— Ох, да вы знаете, с этой книжкой какая-то странная история. Вчера утром, мне кажется, я ее видела на столе у Лени. А потом, вот мы с вами в милицию ходили, я что-то посмотрела на стол — книжки нет. Я даже потом специально посмотрела и в столе, и в сумке. Нет, не нашла. Может, конечно, показалось. Я как-то, ну, вы понимаете… Как в тумане. Но, в общем, книжки этой нет. Может, она на работе?

— На работе? — задумчиво переспросил Ходунов. — Да, конечно, может быть. Ну, ладно. Я посмотрю. Тут ведь дело-то вот в чем. — Ходунов на некоторое время замолчал, как бы подыскивая слова. Хотя именно эти слова он уже сказал про себя много раз за этот день. — То, что случилось с Леней, связано с очень серьёзным преступлением. У меня есть достаточно серьезные подозрения на этот счет. Я сегодня вечером хочу всё-таки пойти прямо туда, где Леня раньше работал. Но хотел предварительно позвонить кому-нибудь. Леня называл мне пару фамилий. Ну, если книжки нет, я пойду просто в приёмную.

— Это по его прошлой работе? — В голосе Нади зазвучала тревога.

— Не знаю. Но это связано с нашей последней поездкой в Женеву. Ну, это не телефонный разговор. Мы с вами попозже это всё обсудим.

— А в чём там всё-таки дело? — Тревога в её голосе усилилась.

— Я все объясню, Надя, — успокаивающим голосом пообещал Ходунов. — Но позже. Это не для телефона. Ладно, извините, до завтра.

Ходунов, конечно, ничего не сказал Наде о том, что он, может быть, и не будет завтра на похоронах. Хотя Макарова он уже предупредил о том, чтобы завтра он сказал Наде, что Ходунов вынужден был внезапно уехать.

«Вроде как разговор прошел в целом правильно, — подумал он. — Но вот с книжкой! Этого я не ожидал. Шустро они работают. Серьезные ребята. Влезть в квартиру, это им раз плюнуть. Господи, ну я и идиот! Они же наверняка уже были раньше у Шутикова. Конечно. И, значит, у нас».

При этой мысли неприятный холодок пробежал у Ходунова по спине. И то временное успокоение, сошедшее на него после разговора с Друзиным и с приключением в туалете, мгновенно отлетело.

«А Бобров? Ну да, для них мы все трое были почти одинаковы. Конечно. Они не нашли ничего у Шутикова и, безусловно, были у нас и у Боброва. А у Боброва… У него ведь мать не вставала… Ну, сволочи!»

Ходунов опустил голову и, сжав зубы, пытался подавить в себе внезапно накативший на него приступ бессильной ярости и глубокого отчаяния. На некоторое время он даже потерял способность анализировать и оценивать происходящее. Он сидел, положив локти на стол и уперевшись подбородком в сцепленные руки, пытался перебороть это внезапно появившееся ужасное ощущение полной беспомощности и безысходности.

Только через некоторое время он понемногу пришёл в себя. Но чувствовал себя еще очень плохо. Поламывало в голове, в желудке неприятно тянуло. Чтобы как-то отвлечься, он решил привести в порядок свой рабочий архив. Раскладывая бумаги по папкам, он старался не думать о том, что его ждет сегодня. Выйти с работы он наметил в свое обычное время — в 18.15. Время тянулось томительно. Оставалось еще полчаса. Все так же сосало под ложечкой, и даже слегка кружилась голова. Убив еще минут пятнадцать на посещение туалета и приведя в полный порядок свой стол, Ходунов наконец покинул кабинет. Кейс, с которым обычно ходил на работу, он решил не брать.