Чудовище без красавицы - Дарья Донцова

– Никому, – зашептала Руфина, – никому наши несчастные дети не нужны, бедные… Ваша Катенька, такая талантливая, такая ранимая, такая интеллигентная… Какое горе…

– Вот, – грустно продолжила я, – теперь мучаюсь, думала с Машенькой побеседовать, да не успела.

– Убили ее, – заплакала Руфина, – убили… Вот глупые девчонки! Знаете ведь, как молодежи всего хочется. Я их останавливала, говорила: не надо, не надо, все-таки Леонардо да Винчи, бешеные деньги. Но Машенька так серьезно ответила: «Вот продадим его, обеспечим себя на всю жизнь и завяжем».

– Какой Леонардо? – изумилась я.

– Вам Катя не рассказывала? – удивилась Руфина.

– Нет, – ответила я, – я ведь не в Москве живу, поэтому вообще ничего не знала.

– Тогда слушайте, какая у нас штука приключилась! – воскликнула Руфина.

ГЛАВА 16

Два месяца назад к Руфине в Третьяковку явился старик, сморщенный, словно высохший стручок.

– Вот какое дело, – забубнил он, сжимая коричневыми корявыми пальцами обтрепанный кожаный портфель, модный в начале пятидесятых годов, – ты глянь и скажи, правда бумажка денег стоит или это враки, а? Продать такое можно?

– Давайте посмотрим, – вежливо улыбнулась Руфина. Она хорошо знала, какие вещи могут иногда таиться на дне потрепанных ридикюльчиков и саквояжей.

Дедок, сопя, открыл портфель, вытащил нечто плоское, тщательно завернутое в пожелтевшую газету «Вечерняя Москва».

– Картинка тут, – кашлял дедуля, разворачивая бумагу.

Руфина Михайловна глянула и почувствовала, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. На столе лежало полотно, принадлежащее кисти великого Леонардо да Винчи, итальянского живописца, скульптора, архитектора, ученого, инженера. Не веря себе, Руфина принялась разглядывать картину. Ей сразу стало понятно, что дедушка принес эскиз к «Тайной вечере», росписи, которую великий Леонардо сделал в трапезной монастыря Санта-Мария-делле-Грациа в Милане. Исследователям живописи известно несколько набросков живописца, но такого яркого, красочного нет ни в одном музее мира. Полотно требовало легкой реставрации, и только. Руфина Михайловна даже боялась предположить, сколько стоит раритет. Речь шла не о сотнях, не о тысячах, а о миллионах долларов. Следовало срочно придумать, как поступить. – Сразу не могу сказать, – затянула Руфина Михайловна, – похоже, что подделка, надо проверить рентгеновским аппаратом…

Дедок молча кивал, слушая чушь, которую несла дама. Наконец она спросила:

– Откуда у вас это?

Дедушка приосанился и завел по-стариковски длинный, обстоятельный рассказ.

В 1945 году он, Коля Степин, молодой бравый капитан, в составе советских войск брал штурмом крохотный городок, скорей даже, как сказали бы в России, поселок городского типа, Аусхоф в предместье Берлина.

Фашисты сражались отчаянно, основная их масса осела в огромном замке. Наконец советские войска, сломив сопротивление противника, ворвались в Аусхоф и взяли замок штурмом. В нем же и остались ночевать, дивясь на роскошные занавески, посуду и тяжелую мебель. Ночью Коля Степин захотел по малой нужде. В доме, естественно, был туалет, но Николаша не стал ходить по длинным мраморным коридорам, просто вышел во двор.

Стоял одуряюще теплый апрель, воздух полнился запахами весны, заканчивалась война, настроение было у него прекрасное, впереди была целая жизнь…

Насвистывая, Коля двинулся к кустам и вдруг услышал шорох, кто-то хотел убежать в лес. Война вырабатывает определенный стереотип поведения. Руки Николая сработали быстрее разума. Он мгновенно выхватил оружие и выстрелил…

Раздался короткий вскрик, потом шум упавшего тела. Сжимая в руке пистолет, лейтенант глянул в кусты. Там, широко раскинув ноги, лежала молодая, хорошо одетая женщина. Возле тела фрау валялся красивый кожаный чемоданчик. Коля открыл саквояж. Там, среди белья, чулок и кофточек, нашлись несколько коробочек с золотыми колечками и сережками, кошелек с деньгами и кожаный черный футляр, тубус, в котором студенты носят чертежи, чтобы не помять.

Николаша выбросил шмотки, золотишко сунул в свой рюкзак, туда же запихнул и тубус. Внутри его парень обнаружил картинку на божественную тему. Сам Коленька, комсомолец, в бога не верил, Библию не читал и ни о какой «Тайной вечере» понятия не имел. В живописи он совершенно не разбирался и искренне считал, что художник, написавший полотно, изображавшее медведей в лесу, работает на кондитерской фабрике. Кстати, рисунок белого топтыгина на других шоколадках выглядел совсем не хуже… Картинку, вообще говоря, следовало выбросить. Колю, человека не слишком далекого и сообразительного, даже не насторожил тот факт, что пытавшаяся убежать фрау, явно из господ или очень приближенных к ним людей, взяла с собой из огромного количества вещей, которыми был буквально набит замок, лишь эту картинку… Одним словом, он чуть не выбросил полотно, остановила его лишь одна мысль. Дома, под Москвой, в деревеньке Строгино, выплакала все глаза мамочка, истово верящая в бога. Сколько ни выносил сын-комсомолец из избы икон, сколько ни рассказывал неразумной женщине про опиум для народа… толку никакого. В конце концов парень махнул рукой, мать он любил, а война и вовсе примирила его с родительницей. Вот и решил Николаша отвезти матушке красивую картинку.

Так эскиз к «Тайной вечере» прибыл в Подмосковье. Мать обрадовалась сувениру, прикрепила вещицу кнопками в красном углу, между изображениями Николая-угодника и Сергия Радонежского, и стала молиться на новую икону.

После смерти матушки Николай снял все изображения с нимбами со стен, хотел выбросить, да рука не поднялась, затолкал в чемодан и пихнул в чулан. Потом он женился, пошли дети. На месте деревеньки вырос квартал Строгино, где бывшим селянам дали квартиры, хорошие, с ванной и туалетом. Коля подсуетился, снес одно из золотых колечек, найденных в чемодане, чиновнице и получил аж три квартиры: для себя, сына и дочери… Жизнь потекла хорошая. Возил хлеб в фургоне, работа нравилась, доставляла радость… Незаметно подошла старость, пенсии хватало, правда, не на все, но помогали выросшие дети, на шести сотках радовали глаз овощи… Потом начался ужас перестройки…

Золотишко Коля, вернее, теперь уже Николай Петрович, продал не сразу. Сначала проводил в Германию на постоянное место жительства сына и сноху. В душе жило недоумение: как же так, мы же их победили… Затем подалась в Америку дочь с семьей… Следом умерла жена. И остался Николай Петрович один-одинешенек, никому не нужный. Вот и пошли в дело цацки из чемоданчика фрау, их хватило на десять лет вполне нормальной жизни. Картинку же, хранящуюся теперь на антресолях в газете, Степин за ценность не считал. В Третьяковку пошел только потому, что внучка как-то сказала:

– Это, дедуля, копия очень известной вещи, похоже, сделанная хорошим художником, небось денег стоит!

Но Руфина Михайловна, благоговейно державшая в руках работу, только кивала головой. Нет, это подлинник!!! Глуповатого Николая Петровича оказалось легко обвести вокруг пальца.

Искусствовед оставила работу у себя, велев старику прийти в понедельник.

– Есть у меня один знакомый богач, – улыбалась Руфина, – как раз такое собирает. Он вам, дедушка, хорошо заплатит.

– Дай бог тебе здоровья, дочка, – просипел Степин, покидая кабинет. – Уж помоги, хоть сколько дадут – и ладно.

Руфина Михайловна тут же позвонила Маше Говоровой. Галерейщица не поверила ушам.

– Леонардо? Ты ничего не перепутала?

– Нет, – клялась искусствовед, – абсолютно точно!

– Невероятно, – прошептала Маша и начала искать покупателя.

В нашей стране теперь тоже есть до омерзения обеспеченные люди. Журнал «Форбс», публикуя в конце каждого года список ста богатейших личностей земного шара, включил в него в 1999 году наряду с французом Дюпоном, американцем Биллом Гейтсом и немцем Кохом более десятка русских фамилий. Маша знала, что она обязательно отыщет того, кого заинтересует Леонардо. Жаль лишь, что полотно нельзя выставить на аукционы «Кристи» или «Сотбис», потому что неленивая Машенька перерыла гору литературы, просидела пару дней в Ленинке, но узнала подробности про «Тайную вечерю».

Дом в Аусхофе, замок, поразивший великолепием простоватого Колю и его товарищей, принадлежал барону Карлу фон Рутенбергу, известному коллекционеру. Венцом его собрания считался эскиз, а вернее, копия, сделанная маслом гениальным Леонардо.

В 1945 году, при взятии Аусхофа, барон погиб, его жена и дочь тоже, а замок разграбили солдаты. Хотя генералы и утверждали, что советские воины не мародерствуют, это было не совсем правдой. Из Германии уходили вагоны, набитые мебелью, посудой, одеждой, тканями… Высшее командование хотело порадовать свои семьи. Предметы искусства брали только редкие, понимающие в нем толк люди, а таких среди маршалов, генералов, полковников и их приближенных были единицы. Солдаты, сержанты и лейтенанты тоже хватали «мануфактуру»… Наверное, поэтому замок в Аусхофе лишился столов, стульев, занавесок, роскошных сервизов, сделанных в Мейсене, ковров, столового серебра… Но коллекция яиц Фаберже осталась нетронутой. Военным показались невзрачными эти штуки, да и Пасху в России тогда не отмечали. По той же причине в шкафах не тронули раритетные издания: первую печатную Библию, рукописные книги Средних веков. А уж полуразбитые глиняные плошки из Древнего Египта не вызывали ничего, кроме усмешки, ну кому нужны эти черепки? Вот парчовые шторы, это да, выглядят богато. Однако эскиз Леонардо пропал.