Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл

которые соответствовали его пониманию казахской культуры и развивали формы знаний и профессиональных навыков, лучше всего отвечавшие местным условиям. Однако в успехе всех начинаний Алтынсарина государственная власть играла огромную роль. Несмотря на его должность инспектора, возможность применять результаты его интеллектуальной деятельности на практике зависела не только от способности Алтынсарина передавать экспертные знания, но и от меняющихся задач царского административного аппарата.

Годы становления: язык и этнический партикуляризм

Алтынсарин родился в 1841 году на северо-западе Казахской степи, недалеко от будущего города Кустаная. Он рано осиротел и был усыновлен дедом, бием по имени Балгожа [Бейсембиев 1957: 133]. Его жизнь мало чем отличалась от биографий других казахов, служивших в местных имперских учреждениях того времени с их вечной нехваткой кадров: он родился в семье, которая имела высокий социальный статус и была заинтересована в его сохранении. Поэтому в 1846 году дед записал пятилетнего Алтынсарина в будущую школу, которая должна была открыться в Оренбурге под эгидой Пограничной комиссии, чтобы готовить казахских мальчиков к работе секретарями, толмачами и письмоводителями в различных государственных учреждениях [ССИА, 1: 9][206]. В 1850 году, после долгих споров между служащими Пограничной комиссии и центральными органами Министерства иностранных дел, школа наконец открылась, и Алтынсарин с десятью другими казахскими мальчиками составили ее первый класс[207]. Здесь, в небольшом каменном доме на Большой Николаевской улице в Оренбурге, через двор от зданий Пограничной комиссии, детей учили по программе, включавшей несколько языков (в первую очередь русский и татарский), формальное изучение Корана и арифметику [Васильев 1896: 44–47; Ильминский 1891: 86–91].

Карта 2. Территориальное деление Казахской степи по Туркестанскому и Временному положениям

Приспособиться к новой среде девятилетнему Алтынсарину было непросто. Он лично просил руководство школы позволить взрослому казаху, сопровождавшему его в Оренбург, остаться с ним, и власти удовлетворили эту просьбу [Ильминский 1891: 76]. Как бы то ни было, вскоре его таланты проявились. Когда в 1857 году первая группа казахских мальчиков завершила учебу государственными экзаменами, Алтынсарин занял четвертое место среди 22 учеников, получив отличные оценки по всем предметам и снискав себе репутацию ненасытного читателя[208]. Получив образование, позволяющее поступить на государственную службу, он в возрасте 16 лет начал с самой нижней ступени карьерной лестницы – стал служить писарем у своего деда, который к тому времени занимал должность управляющего Узунским родом племени кипчаков (1: 14). Он быстро продвинулся по службе и уже вскоре был назначен младшим толмачом в Пограничной комиссии в Оренбурге, непосредственно под началом ее председателя, знаменитого востоковеда В. В. Григорьева (1816–1881)[209].

Время службы Алтынсарина в Пограничной комиссии оказалось определяющим в интеллектуальном и личностном плане. В рабочие дни, находясь в приемной Григорьева, он большую часть времени проводил за чтением книг из личного собрания своего начальника. Григорьев также подсказывал юному подчиненному перевод незнакомых русских слов. Согласно одной версии, известному колючим нравом Григорьеву быстро надоело такое положение дел, в результате чего юный казах оказался под опекой другого молодого ученого, Н. И. Ильминского (1822–1891), набожного выпускника Казанской православной духовной академии, недавно командированного в Оренбург[210]. Молодые люди подружились. Как и с Григорьевым, отношения Алтынсарина с Ильминским в первую очередь вращались вокруг овладения языком. Ильминский позже вспоминал: «Алтынсарин являлся ко мне каждый вечер часам к семи и просиживал часов до двенадцати. Беседы наши главным образом состояли в объяснении слов» [Там же: 21]. Из этого маленького зернышка выросли теплые отношения. Ильминский замечает, что Алтынсарин был «приятным гостем» в его доме [Там же], а их переписка продолжалась с перерывами до самой смерти Алтынсарина в 1889 году. Вскоре, однако, благодаря прекрасным служебным характеристикам молодого казаха, а также его личному знакомству с Григорьевым для него открылась новая карьерная возможность, и друзьям пришлось расстаться. В 1860 году при русских укреплениях в степи были открыты четыре школы для казахов. Алтынсарин принял приглашение преподавать в Оренбургской крепости, которая впоследствии превратилась в город и губернский центр Тургай[211].

Эти четыре школы были заветным проектом Григорьева, и он упорно боролся со своим начальством, особенно солдафоном А. П. Безаком (1800–1869), который в конце 1860 года стал генерал-губернатором Оренбурга, чтобы организовать эти школы в том виде, в каком он их себе представлял. Критики оренбургской школы для казахских мальчиков утверждали, что она чрезмерно подвержена татарскому влиянию, слишком дорога и не соответствует, в их понимании, требованиям степной жизни. По их мнению, для следующего этапа обучения казахов требовалось не благоустроенное, расположенное в центре здание с обширной учебной программой, а ряд школ, рассчитанных не более чем на четыре года обучения, построенных из любых доступных на местах материалов в глубинных районах степи, с преподаванием на казахском, а не на русском языке. «Чем проще будут школы, – писал Григорьев в 1859 году, – чем более они будут походить наружностью на азиатские, тем лучше» (цит. по: [Там же: 98]). Новые школы должны были недорого и ненавязчиво удовлетворить потребность в обучении грамоте на новом господствующем языке и при этом противодействовать «вредным» татарским мектебам[212]. Алтынсарин и его товарищи по оренбургской школе, владевшие русским и казахским языками, были глашатаями идеи Григорьева приспособить имперские школы к местным потребностям.

Приняв новое назначение, Алтынсарин столкнулся с серьезными трудностями личного плана. Из-за бюрократических проволочек школа открылась только через четыре года после того, как он вступил в должность, и все это время он был вынужден обучать детей неофициально, у себя на дому[213]. Кроме того, из-за работы он оказался оторван от членов семьи, которая зависела от него материально, а прошения Алтынсарина к Григорьеву о переводе поближе к дому отклонялись или оставались без ответа из-за отсутствия подходящей замены[214]. Ситуация начала улучшаться только в 1863 году, когда Алтынсарин организовал переезд всего своего семейства на реку Тургай[215]. В следующем году школа под его руководством была наконец открыта.

Следующие пять лет Алтынсарин обучал как казахских, так и русских учеников. Среди прочих материалов он использовал книгу своего друга Ильминского «Самоучитель русской грамоты для киргизов» (учебник 1861 года), составленную с помощью другого местного посредника, Бахтиярова, и напечатанную арабским шрифтом [Dowler 2001: 38][216]. Выбор Ильминским арабского шрифта вызвал споры. Григорьев, заказавший этот «Учебник русского языка для киргизских школ, по-русски и по-киргизски», в написании казахских слов отдавал предпочтение кириллице [Ильминский 1891: 30]. Он утверждал, что этот выбор не только лучше подходит для сложной,