Советский Союз. История власти. 1945–1991 - Рудольф Германович Пихоя

Бухарину и Луначарскому вторил практик организации образования — М. Н. Покровский: «Мы поняли,— чуть-чуть поздно,— что термин "русская история" есть контрреволюционный лозунг, термин, одного издания с трехцветным флагом и "единой, неделимой"»10.

Он же писал: «Та теория, которая сводила весь смысл русской истории к образованию огромного... государственного тела, именуемого Российской империей, и которая нашла свое выражение в "Истории" Карамзина, эта теория устарела уже, можно сказать, в день своего появления»11.

Следовало, однако, истреблять не только память о прошлом России, но и методы исторического исследования. Сам секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин занимался проблемами источниковедения. В письме в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма» он дал отповедь некоему Слуцкому, который «утверждает, что не найдено еще достаточного количества официальных документов, свидетельствующих о решительной и непримиримой борьбе Ленина (большевиков) против центризма». По мнению Сталина, «этим бюрократическим тезисом оперирует он (Слуцкий.— Авт.), как неотразимым аргументом...». Секретарь ЦК был возмущен, что находятся люди в редакции журнала, которые берутся «дискуссировать против этой галиматьи, против этого жульнического крючкотворства. Но что тут собственно дискуссионного? Разве не ясно и так, что разговорами о документах Слуцкий старается прикрыть убожество и фальшь своей так называемой установки? ...Какие ему нужны еще документы? ...Кто же, кроме архивных крыс, не понимает, что партии и лидеров надо проверять по их делам, прежде всего, а не только по их декларациям?»12

Позже отношение вождей партии к отечественной культуре и к исторической науке претерпело некоторые изменения. Уже в начале 1930 г., в разгар коллективизации и в условиях массового недовольства крестьянства, Политбюро ЦК ВКП(б) было вынуждено отказаться от планов перевода письменности на латинский шрифт. В 1934 г., после прихода Гитлера к власти в Германии и осложнения внешнеполитического положения страны, стремясь расширить социальную базу Советской власти, Сталин, Киров и Жданов подготовили «Замечания по поводу конспекта учебника по "истории СССР"». Их критические замечания сводились к тому, что авторы учебника обязаны обосновать преемственность между сегодняшним СССР и историей всех народов и государств, существовавших на его территории в прошлом, закономерность революции в стране. «Нам нужен такой учебник истории СССР,— писали вожди партии,— где бы история Великороссии не отрывалась от истории других народов СССР...»13

Отечественная история превращалась в ресурс патриотического воспитания, и поэтому прежнее уничижительное отношение к истории России, свойственное Бухарину и Покровскому, подверглось партийному осуждению14

Другое дело — собственно новейшая история СССР, история современности. Здесь лозунгом «назад, к Ключевскому» отделаться было нельзя. Нельзя уже из- за того, что за старой историографией стоял научный метод, противоречивший партийной «установке» как средству познания. Квинтэссенцией одобренных высшим партийным руководство^ «установок» объяснения и понимания недавнего прошлого стал вышедший в 1938 г. «Краткий курс истории ВКП(б)», официальным автором которого считался Сталин15 В Постановлении ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г. «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском "Краткого курса истории ВКП(б)"» указывалось, что, «создавая "Краткий курс истории Всесоюзной коммунистической партии (большевиков)", ЦК ВКП(б) исходил из следующих задач... Необходимо было дать партии единое руководство по истории партии, руководство, представляющее официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование основных вопросов истории ВКП(б) и марксизма-ленинизма, не допускающее никаких произвольных толкований. Изданием "Курса истории ВКП(б) ", одобренного ЦК ВКП(б), кладется конец произволу и неразберихе в изложении истории партии, обилию различных точек зрения и произвольных толкований важнейших вопросов партийной теории и истории партии, которые имели место в ряде ранее изданных учебников по истории партии»16

ЦК КПСС и в дальнейшем закрепил за собой право «официального толкователя», не допускавшего иных, не получивших одобрения в Кремле и на Старой площади, «важнейших вопросов» истории партии и, следовательно, истории страны, где эта партия была правящей.

Установки, действовавшие в довоенном СССР, благополучно пережили и войну, и XX съезд, все реформы и перестройки. На место «Краткому курсу истории ВКП(б)» пришла «История КПСС», написанная под руководством заведующего международным отделом ЦК Б. Н. Пономарева17, ставшего вскоре секретарем ЦК КПСС, официально одобренная и рекомендованная к применению Центральным Комитетом КПСС; издание партийных документов разрешалось только с санкции высших партийных инстанций — вплоть до публикации их в горбачевских «Известиях ЦК КПСС», где каждый документ предварительно согласовывался с заведующим Общим отделом ЦК В. И. Болдиным и членом Политбюро А. Н. Яковлевым.

Историки, изучавшие послевоенный период истории страны, были лишены доступа к важнейшим документам18 Уточним: не просто лишены, но им было предписано и они были вынуждены пользоваться заведомо недостоверными источниками, к которым, без сомнения, относятся «исторические экскурсы» в текстах докладов вождей КПСС.

Приведу несколько примеров, для того чтобы представить своего рода историографическую ситуацию. Так, в заключительной речи на XXII съезде КПСС в октябре 1961 г. Хрущев подробно рассказал и напомнил делегатам съезда об июньском (1957 г.) Пленуме ЦК и борьбе с так называемой «антипартийной группой». Хрущев продолжил: «Несколько позже, в октябре 1957 г., Пленум ЦК КПСС дал решительный отпор попыткам бывшего министра обороны Жукова стать на путь авантюризма. ...Отбросив прочь обанкротившихся фракционеров, интриганов-карьеристов, партия еще теснее сплотила свои ряды...»19 Из речи следует, что Жуков — в одном политическом ряду с Молотовым, Маленковым, Кагановичем и другими противниками Хрущева.

На самом деле именно активная поддержка Жукова, угроза применить силу армии спасла Хрущева летом 1957 г., а выступление Жукова на пленуме стало самым аргументированным и резким выступлением в защиту Хрущева, против Маленкова, Молотова, Булганина и Кагановича.

Величайшей фальсификацией стала история «доклада Хрущева на XX съезде». Тот антисталинский доклад на самом деле был информацией, которую Хрущев зачитал делегатам после завершения съезда20 Количество примеров можно множить и множить.

Конечно, в распоряжении историков оставалась пресса, центральная и местная, отражавшая день за днем будни страны, были доступны архивы местных органов власти, промышленных предприятий, существовала разнообразная экономическая статистика, была возможность привлечь методы социологических исследований, устной истории — но все это требовало иной профессиональной подготовки историков, отличавшейся от той, которая считалась обязательной для исследователей истории КПСС и советского общества21

История советского периода считалась не просто гуманитарной, а, используя тогдашний жаргон, общественной наукой, что превращало занятия историей КПСС и советского периода в особый вид идеологической деятельности партии. Конечно, традиционные методы исторической науки не могли применяться здесь во всем их объеме.

В публикации, которой отводилась роль «перста указующего» для историков СССР,— «Очерках истории исторической науки в СССР» — содержалось такое определение: «Историография — наука, изучающая историю накопления знаний о развитии человеческого