Фантастические тетради - Ирина Ванка

Оператор оторвался от работы, и луч индикатора пронзил профессора до звона в ушах.

— Вы, технари, обязаны мыслить символами. Но известно ли вам, что символ складывается из многих смысловых пластов? Если предки каранайцев назвали планету Янтарным Ковчегом, не обязательно, что суть ее в породе древесного камня.

Ошарашенный оператор поднял руки над панелью и отъехал от пульта.

— Что вы здесь делаете? Как вы попали сюда без защитного костюма? Будьте любезны, немедленно уйдите на внешние галереи.

Но Эф не был любезен. Он был чрезвычайно взволнован и возмущен отсутствием взаимопонимания. Тот факт, что он проповедовал истину не в собственном классе, а в служебном отсеке чужого технопарка, не мог служить оправданием.

— Ваш интеллект, напичканный условными рефлексами, не в состоянии осмыслить, чем отличается самый глупый человек от самой умной машины. Милый мой, как только вторичное займет место первоосновы, цивилизация немедленно покатится вспять.

С трудом, Бахауту удалось отыскать заблудившегося профессора, когда конфликт уже грозил выйти за рамки этикета.

— Приди в себя, — наставлял он возбужденного друга, возвращая его к куче упакованного багажа. — Возьми себя в руки.

В темноте профессор извлек из кармана таблетки, которые тут же рассыпались по жесткому рельефу ковра. В отсеке не было ни души, только яркие звезды выходящих из парка кораблей таяли на темном фоне, сливаясь с пыльным галактическим облаком.

— Не вздумай идти за меня извиняться. Пусть жалуются, — злился Эф, собирая впотьмах светлые бусинки таблеток и аккуратно складывая их в рот. — Пусть все знают, какие тупицы теперь обслуживают парки. Кому мы доверяем жизни — бестолковым мальчишкам, не имеющим понятия о гуманитарных ценностях бытия.

Бахаут разглядывал огни челноков, прибывающих на нижнюю палубу, и ждал, когда подействует успокоительное.

— Ну и что? Чего ты хотел добиться своей полоумной выходкой? Элементарная фонетическая симиляция — одно и то же слово переводится на десятки разных языков безо всякого смыслового сходства.

— Ничего подобного, — возражал Эф, — симиляция изобретена невеждами для себе подобных. В языке бессмыслицы быть не может. Другое дело, что мы не хотим понимать скрытого смысла. Фонетические конструкции так же устойчивы в природе, как молекулярные формулы, и так же осмысленны, как структуры генетических кодов.

От меланхоличного созерцания космоса биолог перешел к визуальному анализу каждого аппарата, залетающего в туннели технопарка.

— Только не делай вид, что ты меня не слышишь, — ворчал Эф, ощупывая пол под его ботинками.

Биолог опустил на глаза приближающую маску.

— Что ты собрался мне доказать?

— Янтарь, — поднялся на ноги профессор, — биологический символ времени, — слово «ба» в языках протоцивилизаций означало «течение судьбы», «движение космоса». Не улавливаешь общего?

— Допустим…

— «Аль» — ковчег, дом, планета, полевая оболочка твоей дурацкой оптики, в конце концов. — Эф задумался и перед глазами снова возник образ нелюбезного оператора. — Охрана! Защита! — осенило его. — Приставка «аль» даже в современных языках говорит о намерении оградить неприкосновенное. Я перевожу «Альба» как «защита от времени» и заявляю с полной ответственностью, что ни янтарь, ни ковчег не имеют отношения к первичному смыслу названия планеты…

Приемник локатора пискнул, оборвав профессора на середине мысли. Бахаут указал пальцем в пустоту.

— Видишь точку? Вот она, сейчас появится кольцо. Вот, погляди. Корабль Мидиана. Через час мы выйдем из парка, через месяц — из Тела Вселенной, через два — встанем на альбианскую орбиту.

Эф демонстративно повернулся спиной к смотровому сектору. Успокоительное достигло эффекта, и профессор ненавидел себя за это больше, чем за импульсивные помутнения рассудка.

— Когда-нибудь ты мечтал всерьез о том, чтобы приблизиться к Миграторию? Видишь, он уже заходит на приемник. Какая красота!

— Не вижу, — мрачно огрызнулся профессор.

Корабль Мидиана висел в пневматической шахте. Круглый, опоясанный ярким кольцом балансира, едва ли он выглядел больше аудитории Эфа, но зрителей собрал столько, что на узких галереях невозможно было протолкнуться. Изо всех щелей технопарка повылезали зеваки, воочию взглянуть на маневры последнего достижения сверхскоростного кораблестроения. Аппарат напоминал искусственную планету с плотными поясом астероидов, которые, замедлив обороты, гасли и оседали на газовой оболочке шара.

Задумчивого профессора попросили выйти с рабочей площадки, и он с дальней галереи наблюдал разгерметизацию и спуск посадочных платформ. Впервые он видел то, что обычно скрыто от глаз пассажира регулярных маршрутов, коих не допускают в технические отсеки даже по вездесущим университетским пропускам. Он ждал, когда корабль Мидиана будет вывернут наизнанку, а затем собран в целое, частью которого станет он сам. Эф готовился к этому со стоическим отвращением, как маленькая частица «ничто» готовится стать частью огромного «Нечто». Он был так поглощен предвкушением локального апокалипсиса, что не заметил, как оказался на стартовой площадке лифта. Свист надавил на уши и отпустил. Пространство втянуло в себя тишину и замерло. Вокруг было светло и чисто, как на необитаемом острове посреди безветренного океана.

— Видите ли, — объяснял Бахаут Мидиану, — происходит то, о чем я неоднократно вас предупреждал. Профессора осенила идея раньше, чем он приступил к исследованию.

— Для эфолога это нормальный порядок событий, — шутил Мидиан.

— Эфология не допускает нормы ни в каком виде. Эта наука не применима ни к одному мало-мальски конкретному процессу.

— А если конкретный процесс попробовать применить к науке?

— Разочарование, — с грустью отвечал Бахаут, — глубочайшее разочарование ожидает нас на этом поприще.

— Это недоразумение можно легко уладить, — предложил Мидиан, — подойдем к пульту, я покажу вам планету.

Основные системы жизнеобеспечения корабля располагались в центральной панели, которую навигаторы называли «диском». Он был одновременно гравитационной плоскостью двух полусфер. Поэтому лифт, связывающий две половины внутреннего пространства, мало того что продергивал пассажира через чувствительные органы аппарата, но и переворачивал вверх ногами. Рабочий отсек Мидиана занимал одну плоскость диска, бытовой отсек — противоположную. В навигаторской полусфере располагался полетный архив, смотровые панорамы и прочее, без чего цивилизованный человек не способен обходиться в течение дня, не говоря уже о долгих месяцах перелета. В бытовом отсеке находилось все необходимое для того, чтобы обеспечить надежную сохранность биологического организма, будь это ящик с экзотическими плодами или ученый с мировым именем. Профессор поморщился от перспективы быть упакованным в спальный контейнер, но в кресле пилота ему едва ли было бы веселее. Может быть, в далекой юности, помучившись под руководством опытного наставника, он бы освоил вполне рычаги одноместной машины. Но технику, заложенную в основу данного полетного агрегата, Эф не был в состоянии осмыслить даже в глубочайшем гипнозе. Это казалось ему за пределом допустимого уровня издевательства над мыслительными возможностями естества. Хуже того, все панели управления и приборы системы были рассчитаны на одного-единственного пилота. Эф зажмурился. В один момент он представил себя в нелепой ситуации, воплотившей в себе все подсознательные ужасы бытия: он остался один на этом корабле, и если сейчас же, в считанные минуты, ему не удастся постичь управляющих алгоритмов, неминуемая гибель постигнет все обитаемое мироздание. Испарина прошибла висок…