Царская чаша. Книга I - Феликс Лиевский

и сильного! В красе и расцвете благополучия. Но если по увечью воинскому или иной болезни, или старости не станет в нём прежних сил, не будешь ли попрекать его немощью, примешь ли на себя заботу о нём? Не отвергнешь ли его, если силы юности его оставят, или в ином несчастии житейском?»

«Нет, не стану попрекать ничем, отче. И не отвергну!»

От усилия выслушать и вымолвить всё это сердце заколотилось у неё где-то в горле.

«Ну что ж, ежели решение ваше твёрдо, (и нет меж вами близкого родства), благословите начать обряд венчания вашего!» – и молодые со священниками поклонились друг другу.

А она запамятовала, всё переплелось в голове, про что наставлял Феофан касаемо обряда… (Одно только помнила, да и то от Анастасии Фёдоровны, что креститься и кланяться хорошо бы с мужем купно, разом, примета хорошая, да и красиво очень смотрится). И, словно услышав её мысли, отец Феофан, доверительно склонившись к ним, утешил, что Мефодий, да и он сам, в случае чего, подскажут, куда поворотиться и ступить, пусть не беспокоятся этим. А размышляют всем сердцем о свершаемом меж ними Таинстве.

– Благословен Владыко наш! Благословен во веки веков! – голос у протоиерея был отменный. На паникадилах звякали бронзовые подвески от мощи такой и глубины. Оторопь уважительная брала, сразу вовлекались всех в почтительность, и даже непоседливые, изнывающие на всякой службе меньшие, и младенцы неразумные, и то притихли и внимали смирно.

– О ниспослании им любви совершенной, мирной, и помощи, Господу помолимся!

И общинный хор вторил: – Господи, помилуй!

– О благословении их в единомыслии и твердой вере, Господу помолимся!

– Господи, помилуй!

– О сохранении их в безупречной жизни и поведении, Господу помолимся! Дабы Господь Бог наш даровал им брак честный и ложе непорочное, Господу помолимся!

Им принесли и дали в руку каждому, в бархатную белую державку, большие горящие венчальные свечи, обвитые золотыми тонкими лентами.

Снова читали им, пели пожелания, и они, крестясь, кланялись. И получилось вместе, ладно, как надо получилось – княжна движение его, справа от себя, как-то понимала, краем взора ловила то, что он намерен вот сейчас подносить персты ко лбу, и склониться, и распрямиться, и тотчас вторила… Бывает, так пара лебедей танцует, кланяясь друг другу, и вдруг враз начинают. Глаз не отвесть. Блаженное самолюбование незаметно разлилось в ней. Если бы на себя со стороны посмотреть, и чтоб потом про венчание их так же говорилось… Чтобы все, кто это наблюдает сейчас, помнили и пересказывали долгие-долгие годы. Но вынесли на подносе кольца, и она забыла тут про всё прочее на свете.

«Обручается раб Божий Фёдор рабе Божией Варваре! Приими залог сей в верности и соблюди его невредимым в истине и праведности»… – троекратно обменял их кольца Киприан, ему оставив золотое, ей – серебряное, и соединил их руки в обручальных кольцах, вложил невестину в его. Рука княжны была как неживая, она не решалась шевельнуть ею, и держались они, точно деревья, случайно сцепившиеся окончаниями ветвей. Но столь тесное первое соприкосновение всколыхнуло обоих. Он очень осторожно, легко пожал её руку, отгадывая, не чудится ли ответное потепление. Киприан же, накрывши белым платком их скрепленные руки, под торжественное пение повёл их стать перед белоснежным венчальным рушником близ аналоя. Тут их разомкнули. Близилось главное. Отец Феофан с кадильницей обошёл их, и отец Мефодий обратился к пастве призывом выслушать чтение из святого Евангелия. Благолепно и сладкозвучно хором славили их, новоявленную пару, и читался наказ из Апостола Павла, о не ведающем скверны и порока ложе брачном, о доброчадии, и изобилии дома их земного, и от Иоанна псалом Великий – о союзе вековечном мужа и жены, яко же Христа и Церкви Его, нераздельном, и возгласили чистые отрочьи голоса пресветлое «Аллилуйя!», и все внимали, склонив в смирении головы, а он не поспел за всеми – засмотрелся на свою невесту, склонившую главу под паволоком ниже прочих… Ибо, вот уже сейчас, как закончится чтение и распев, девичий венец будет снят навсегда.

И вопрошение священника огласило внятно весь храм.

«Имеешь ли произволение благое и непринужденное, и твёрдую мысль взяти в жены сию Варвару, коею пред тобою зришь здесь, благословенную и чистую, благосодейсвующую Церкви Божией?»

«Да, имею, отче!»

«Не обещался ли еси другой жене?»

«Нет, отче»

Какой голос у него… Твёрдо и звучно, всему миру, и небу тоже! А она ведь никогда, ни разу единого во храме так громко не молвила. Пела только, со всеми… А надо ведь, чтобы все услышали её ответ тоже. Господи!..

«…взяти в мужья сего Фёдора, коего пред тобою зришь здесь, благословенного и чистого, благосодейсвующего Церкви Божией?»

«Да, отче…» – вздрогнув, только и смогла воскликнуть она. И смутилась, испугавшись, что прозвучало излишне пылко, и будто торопливо, но некогда было корить себя…

«Не обещалася ли еси иному мужу?»

«Нет, не обещалась, отче».

Посажённые отцы и матери новобрачных, стоящие ближе всех за ними, согласно слегка кивали, как бы давая понять всему собранию, что говорится правда.

Всё смолкло. В тишине к княжне подошли, Анна Даниловна и Евдокия Александровна, и следом же – Анастасия Фёдоровна с новым головным убором на серебряном подносе (это Федька успел отметить, не задумываясь, не шаря глазами, разумеется, по сторонам, но, как видно, по привычке всюду всегда в людных местах начеку быть). Отец Феофан взял из руки невесты свечу, отдал пока держать обе ему. Федьке показалось, княжна, всего на мгновение, вскинула на него взгляд, и вот уже её скрыли ото всех, держа над нею тот белый покров. Под его сенью совершалось другое таинство – ловкие умелые свахи с посажённой матерью перевивали молодую, заменяя венец на золотую сетку волосника и парчовую бело-золотую кику, с богато украшенным челом, с ряснами княжескими. А паволок теперь скололи ей под подбородком и уложили в виде убруса. Когда всё было сделано, они отошли, и невеста предстала в новом образе. Едва приподняв ресницы, приняла обратно свою свечу. Словно опасалась расплескать что-то бесценное…

Новобрачных пригласили стать на свадебный рушник. Точно на облаке оказались, восхищенные, вознесённые от земли куда-то. Ничего не видимо стало вокруг, кроме этого белого полотна под их ногами. И снова молились все о них, с ними заодно, во-первых – обо всём мире, о стране нашей Российской и о спасении ея… «О рабе Божием Фёдоре и рабе Божией Варваре, ныне сочетовающихся друг другу! Господу помолимся!» – «Мир им!»

«Господи, помилуй!» – про себя повторял со всеми Федька, и осеняясь крестным знамением, и усмехаясь себе же. – «Благословенного и чистого», да уж… Хоть теперь выбросить, вытереть стоило такое из себя, нашёл, тоже, время. Но молнией услужливая память воздавала ему сказанное