На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

 Тогда шеф бригады склонил голову, и всё оружие вдруг исчезло.

  — Мадам...месье? Мы сейчас удалимся.

Он отсалютовал, позволив себе наградить всех присутствующих насмешливым взглядом.

—  Я уверена, что джентльмены меня простят, — Далли выгнала их всех стаей в коридор, как цыплят.

—  Сыграем в калабриаш в салоне для курения, - предложил Эрно. —  Хотелось бы решить этот вопрос прежде, чем мы прибудем в Блистательную Порту.

— Вы нашли не тех людей, — устало пропел Кит. — Поспрашивайте у начальника поезда, у проводника, у кого угодно.

 — Если вы их подкупили, — заметил Ими, — мы всегда сможем заплатить больше.

 —  Нет, если я — действительно Бэзил Захаров, —  Кит, сопротивляясь желанию подмигнуть, согнувшись, ушел по коридору. Как логическая головоломка, в Геттингене такое не прокатило бы, но здесь это помогло ему выгадать пять минут, а это —  всё, что ему необходимо.

Он спрыгнул с поезда Далли как раз вовремя, чтобы увидеть, как его собственный поезд растворяется вдали в направлении Парижа, Франция, так что ему показалось, что он останется здесь — как называлось это место? — в Сегеде ненадолго.

Много лет спустя им не удавалось прийти к общему мнению о том, как они оказались на трамвайной линии Сечени-Тер, убегая в сердце города. Кит знал, что такого рода истории деды рассказывают внукам, обычно есть еще и версия бабушки, более практичная и менее склонная к расхлябанности... Значит, Кит вспоминал рискованный побег во избежание опасности, пока отряды венгерских головорезов, славящихся своим телосложением и жаждой перестрелок, постоянно появлялись в самые неожиданные моменты побега — а Далли помнила лишь, как переобулась в ботинки покрепче и бросила в чемодан несколько самых необходимых вещей, бросила чемодан Киту и прыгнула на колею, когда поезд уже трогался с вокзала, взяла его за руку, и они пошли. Только час спустя, в Кишкунфеледьхазе, Ими и Эрно заметят, что молодая пара исчезла.

Когда они перебегали через пути, их сердце колотилось. Они сошлись на этом.

Кит фактически уже находился в бегах. Он жил в Константинополе, работал барменом в «Отель де Де Континент» на Гран-Рю — на европейской или барно-музыкальной стороне бухты Золотого Рога в Пере, он работал там достаточно долго, чтобы прийти в уверенность, что его жизнь наконец-то обрела равновесие. Народ там говорил о судьбе, но для него это был вопрос безмятежности.

Ему понадобилось какое-то время — от Казахского мелкосопочника до Киргизской степи и Прикаспийской низменности, он на время запрыгивал на маленькие пароходики, курсирующие вдоль побережья Анатолии, невидимый город перед ним всё больше захватывал его в свое поле притяжения, поскольку он ощущал вес почтения, истории, нерв революции, пароход обогнул последний мыс и вошел в Босфор, дворцы, маленькие бухточки и мечети, движение судов у башни Галата, и в конце концов они пришвартовались в Эминону.

Пера была непревзойденным приграничным городом, маленьким государством, микрокосмом двух континентов: греки, евреи, сирийцы, американцы, армяне, болгары, персы, немцы — кого здесь только не было. После драматичного марша «Армии Свободы» из Салоник в Константинополь для подавления угрозы султанской контрреволюции всюду царила суета — и в баре дворца в Пере, и, на менее экзальтированном уровне, в отеле «Де Континент». Хотя Комитет Единения и Прогресса заявлял, что больше не является тайной организацией, интриги, заговоры, связанные с гашишем, избиения и убийства в глухих переулках продолжались, как всегда.

В Союзе Единения и Прогресса боролись за власть османы, националисты и панисламисты, а за его пределами бастующие рабочие, комитаджи, социалисты и дюжины других фракций выдвигали свои претензии на кусок Новой Турции. И все они рано или поздно приходили в «Де Континент».

Это было бы чересчур — ожидать от торговцев оружием, что те проигнорируют такого рода вещи, в один прекрасный вечер Кит обнаружил, что смешивает боуль не для кого иного, как для знаменитого Виктора Малсибера, которого в последний раз видели в бистро в Остенде пять или шесть лет назад. Он использовал другую помаду для волос, стал еще худее, чем прежде, если это возможно, заполняя неисчислимые футы в иных случаях выносимого пространства своими химическими цветочными миазмами. Стало ясно, что Виктор помнит Кита больше как инженера, чем как математика.

 — Что держит вас здесь? Вам нравится город? Или это девушка? Мальчик из греческих купален? Местный гашиш?

  —  Продолжайте, — пожал плечами Кит.

 — Сейчас для инженеров выгодная конъюнктура. Особенно авиация. У вас есть соответствующий опыт?

— Геттинген. Потом слонялся в мастерской д-ра Прандтля в Институте прикладной механики. Всё очень теоретически.

— Любой авиационный концерн мира просто вручит вам чек на предъявителя, встанет на колени и в самоуничижении будет умолять вас назвать свою цену.

Ладно, мужчина был зазывалой, но непонятно, что он пытается продать Киту.

 —  Кто-то определенный?

— После авиационного шоу в Брешии в прошлом году Италия кажется подходящим местом. Пилоты вроде Кальдерары и Кобианчи проектируют свои собственные летательные машины, автомобильные фабрики и производители велосипедов начинают заниматься этим бизнесом, —  он написал адрес на обороте одной из своих визиток, —  это в Турине, хорошее место для начала.

—  Вы невероятно добры, сэр.

—  Нет нужды подхалимничать, парень, там полагаются комиссионные, и это хорошо для бизнеса.

Кит, как обычно, спрятал бы визитку в карман и потерял бы ее, и продолжал бы жить своей жизнью в Городе, в колебаниях между Европой и Азией, комфортных, как медленный взмах крыльев, если бы не то, что произошло несколько ночей спустя. Возвращаясь домой после смены в «Де Континент», он проходил мимо мейханы, изнутри доносились крики пьянчуг и звуки цыганского оркестра, как вдруг в облаке смолянистого дыма из дверей вылетел молодой мужчина, прямо перед Китом, чуть не сбил его с ног. За ним вышли трое других, двое —  с нацеленными пистолетами, третий —  достаточно большой, чтобы в пистолете не нуждаться. Кит понятия не имел, кто есть кто, но по какому-то первобытному рефлексу решать вопросы, не имеющие к нему особого отношения, достал свой наган и отвлекал троицу достаточно долго, чтобы позволить их мишени незаметно скрыться в узком арочном пассаже. Двое стрелков побежали вслед за ним, третий стоял и смотрел.

 — Мы знаем, где ты работаешь, — наконец сказал он по-английски. — Ты вмешался не в свое дело. Теперь будь крайне осторожен.

На следующий вечер кто-то обчистил его карманы. Буйнопомешанные уличные приматы выскакивали на него из-за неожиданных углов. Politissas, привыкшие таращиться на него, теперь находили поводы, чтобы смотреть в другую сторону. Однажды ночью Юсуф, менеджер, отвел его в сторону.

—  Мужчина, жизнь которого, как ты думал, ты спас позапрошлой ночью, —  сказал он и сделал красноречивый жест завершения, — был врагом Союза Единения и Прогресса. Теперь и ты — враг, — он вручил Киту пачку турецких лир и билет на поезд в Будапешт. — Это самое большее, что я могу для тебя сделать. Ты не против сообщить рецепт коктейля, который изобрел?

 —  «Любовь в тенях Перы», — сказал Кит. — Это просто мятный ликер «Крем де Мэнт» и пиво.

Следующее, что он понял — он находится в Сегеде и совершает акт несерьезного героизма. Но только не в глазах Далли, конечно.

Нельзя было в точности сказать, кто их преследует, или, в случае Кита, почему, они продолжали бежать, пока не пересекли границы города, вдоль маленького ирригационного канала, обсаженного ивами, и выбежали на поле паприки.

—  А вообще, куда ты направлялся? — решилась спросить она. — Париж? Англия?

—    Италия, — ответил Кит. — Венеция.

Она тут же вспомнила обещание, которое более-менее вытянула из него в позапрошлом году, но не решилась сейчас коснуться этой темы. Понимая, что на самом деле она его не ждала. О чем она думала, покидая Венецию? Она не должна была сходить с ума. Он смотрел на нее, словно хотел сказать, а потом, представляете, действительно сказал: «Готов держать пари, что ты не помнишь».