На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз

Обычно он в шутку оспаривал ее теорию моральной бухгалтерии. Но позднее он мог бы поклясться, что видел, как ее окружает загадочная светящаяся аура, и понимал, что над ней шутить нельзя. Обладая тем английским слухом, который никогда не упустит ровное седьмое созвучие, Хантер, конечно же, сразу клюнул на удочку «Фантазии» Таллиса, он всегда будет ее любить, но перелом в чувствах, который был ему необходим, должен прийти из какого-то другого источника. Время поднималось, как река в сезон штормов, несла свои волны в гребешках по переулкам и площадям его души, и он не знал, сможет ли взобраться достаточно высоко, чтобы спастись.

 Когда его картины приобрели эксцентричность, Далли сразу это заметила. В композициях появились нарочитые пробелы — фигура, находящаяся на одном краю полотна, смотрела или жестом указывала на другую сторону, словно там кто-то находится, но там никого не было. Или две фигуры, расположенные аналогичным образом, толпились с одной стороны полотна, а рядом с ними, на расстоянии прикосновения, раскрывалось это невыносимо сияющее пространство, словно пропущен ключевой термин. Иногда в пустой части композиции не было даже заднего плана, только сырая имприматура, принимавшая качество присутствия, требовавшая, чтобы на нее смотрели...

— Что это? — хотела прошептать Далли в страхе за него. — Что ты не хочешь показывать?

 Тех, кто его об этом спрашивал, он обычно отсылал к безудержному свето-пространству, возникающему на картине Тернера «Дидона строит Карфаген», в то время висевшей в Национальной галерее.

  — Если уж взялся воровать, всегда разумнее воровать лучшее.

  — Я это не куплю, Хантер, прости.

—  Или, возможно, обладая солидным опытом в качестве Ангела Смерти, ты могла бы приходить сюда позировать для одного из этих пустых пространств, если тебе надоест в мастерской Артуро.

 —  На самом деле это немногим менее гадко.

Она рассказала ему о недавнем случае в ателье Челси. Недавно Нонт попросил ее снять обычные драпировки Ангела Смерти, а вместо этого надеть лишь пару военных ботфорт. Потом из задней комнаты возник тот, кого в этой отрасли называют Хорошо Сложенным Молодым Человеком, аналогично раздетый, на нем лишь темно-синяя пехотная каска.

— Тебе известна поза, Карл, —  проинструктировал его Нонт. Карл без комментариев опустился на четвереньки и представил свою — Далия не могла не заметить — презентабельную задницу.

—  А теперь, Далия, встань позади него, схвати его за бедра крепко, но не сумасбродно...

—  Ты говорил, что на ней будет дилдо, — затаив дыхание, напомнил ему Карл.

— Что происходит, Артуро, — поинтересовалась Далли, — ты не против поделиться своими мыслями со мной?

— Материнская нежность, — объяснил Нонт, — конечно, одно из свойств Ангелов Смерти, но далеко не единственное. Анальная атака, небезызвестная фантазия военных, также является истинным выражением ее власти, и покорность, которой она ожидает, так же, как источник успокоения, несомненно, иногда дарит удовольствие объекту своего внимания.

  — Значит, предполагается, что я...

  — Не беспокойся насчет члена, я его добавлю потом.

  — Надеюсь, — пробормотал Карл.

 — Эти художественные натуры, —  пробормотал Карл. —  Значит, вы двое, эмм...

 —  Это, должно быть, мое пуританское американское образование, —  сказала она. — Никогда мне не было по вкусу заниматься содомией с идиотами.

Словно по велению судьбы, в тот же вечер в городе она наткнулась на своего старого поклонника, американского импресарио Р. Уилшира Вайба, для чьих постановок в последние годы Вест-Энд оказался более подходящим местом, чем Бродвей.

 — Ну, Иософат, смотрел на эти волосы всю дорогу от Шефтсбери-Авеню, думал, здесь пожар. Ты, наверное, в состоянии сделать мне такую мицву, юная леди.

 Оказалось, что он ищет «типичную ирландскую крошку», чтобы украсить свое последнее произведение, «Инородцы начинаются в Вигане», но никто из явившихся на кастинг до сих пор не подошел. Более того, это роль в массовке первого акта, и одна из фигуранток в большом выходе третьего акта «Шаловливых рыжух», жившая через несколько домов вниз по улице, съезжала, так что если Далли пробежится по Стрэнду достаточно быстро, чтобы вовремя надеть костюм и нанести макияж, почему бы ей не стать идеальной заменой.

  — Вы это называете двойной выгодой, — сказала она.

 —   Ну вот, другой разговор. Ты ведь не задействована где-то еще?

 — О, в любительском религиозном представлении, но, думаю, я смогу оттуда уйти.

Сначала она была статисткой, вскоре получила несколько строк, потом —  восемь полос дуэта с персонажем-юношей, чей вокальный диапазон составлял пол-октавы, намного меньше, чем у самой Далли, и прежде, чем она поняла, что происходит, на Шефтсбери-Авеню ее нарекли одним из чудес света, Стрэнда, Хаймаркета и Кингз-Уэй, хотя ее признавала и публика пригородов от Кэмбервелл-Грин до Ноттинг-Хилл-Гейт, часто —  довольно своеобразные люди, которые были не прочь окликнуть ее на улице, предлагали ей яйца по-шотландски и дижестивы, фотографировали ее, просили расписаться на театральных программках, на кусках газет из закусочных и на охотно склоненных головах мужей. Далли понимала, что это не продлится больше одного сезона, почти наивно изумлялась, что может так спокойно наблюдать за энтузиазмом других людей, словно изнутри какой-то прозрачной ледяной сферы, ее приглашали на уик-энды в солидные поместья британской деревни, от нее не требовалось ничего —  просто смотрели на то, как она выглядит, словно ее внешность обладала сознанием и ей необходимо было позволить подчиняться его импульсам, за ней ухаживала домашняя прислуга, она недоумевала от сумасбродных попыток уничижения со стороны молодых мужчин, чьи имена не всегда могла расслышать, не то что запомнить.

Они вымаливали предметы ее нижнего белья, чтобы пришить к своим шляпам. Ее пальцы ног превратились в предмет поклонения, не всегда приватного, так что ей приходилось менять вымокшие или поехавшие чулки по три-четыре раза за вечер. Ее обожали не только мужчины. Взрослые женщины, безумные поэтессы, красавицы с фотогравюр, которым предлагали оставить мужей, выкладывали горсти банкнот, в которых Далли не видела смысла даже в качестве почасовой оплаты. Ей дарили драгоценности, покоившиеся под сводами домов благородных семейств много веков, а также редкие сорта орхидей, консультации относительно рынка ценных бумаг, создания фирмы «Лалик» из опалов и сапфиров, приглашения в далекие владения шейхов и княжества. Всегда, не совсем тайно, но настойчиво выглядывает из-за какого-то гималайского рододендрона или быстро тающей ледяной скульптуры, никогда не выходивший из дому без своей привычной тропической белой униформы и панамы, силуэт ее новейшего верного воздыхателя Клива Краучмаса, в гравитационное поле которого Руперта могла направить девушку всего лишь взмахом своей сигареты.

От турецких железнодорожных интриг Краучмас теперь дорос до статуса одного из главных мировых авторитетов в темном искусстве, известном под названием «квази-бессрочного заимствования». Именно у него предпочитали консультироваться различные Силы, когда им удавалось назначить встречу. Если речь шла о расходах правительств, связанных с поставками оружия, он также поддерживал связь, если не был закадычным другом знаменитого торговца смертью Бэзила Захарова. Несомненно, из-за известной страсти легендарного оружейного магната к Далии Ридо, вызванной цветом ее волос, к которому, как известно, он был чувствителен, Клив изначально ею и заинтересовался.

 — Да, полагаю, так и есть, — пожала плечами Руперта, — даже если человека не интересует такой типаж.

  — А она не...

 — Помолвлена? Что бы это ни могло значить в ее случае, ты всегда сможешь договориться. Эти девицы. Всегда новые. Это как товар флориста, не так ли, всегда дешевеет к концу дня.

Клив сидел там, среди белоснежных скатертей, идеально сияющего серебра и безукоризненно чистой посуды, его рот был слегка приоткрыт. Когда-то, когда они были маленькими детьми, Руперта предложила ему фунт за одного из его игрушечных солдатиков, и, когда он вручил ей фунт, она схватила лежавшую рядом крикетную биту и начала, довольно торжественно, его бить. Он, должно быть, расплакался, но позднее вспоминал только восторг, и, вероятно, взял на заметку, что нужно попробовать это на ком-то еще. Ужасная маленькая девочка, которую он со временем начал считать экспедитором своих мечтаний, которыми нельзя ни с кем поделиться.