Публичное одиночество - Никита Михалков

Поэтому лучше: понравилось – спасибо, не понравилось – извините. (II, 31)

СЛАВЯНОФИЛЫ И ЗАПАДНИКИ

(1989)

Мне кажется, что я могу понять любую точку зрения.

Но безоговорочно причислить себя либо к славянофилам, либо к западникам – я не могу. Примкнуть к одним – значит не признавать Тургенева, Чехова… К другим – значит отрицать Языкова, Хомякова…

Я же русский человек…

И я уже говорил, что нужно иметь корни на родине, а ветвями обнимать мир… (II, 18)

СЛУХИ И СПЛЕТНИ

(2007)

Меня никогда не занимали бытовые подробности чужой жизни, не коллекционировал слухи и сплетни, на которые так падка наша богема. Ненавижу перемывание чужих косточек, поскольку сам неоднократно оказывался объектом досужего любопытства.

В этом смысле образцом может служить моя мама. Ей много раз звонили и заговорщицким тоном произносили в телефонную трубку: «Знаете, где и с кем сейчас ваш муж?», а она отвечала: «Пожалуйста, больше не набирайте этот номер. Никогда».

Не думаю, будто маме легко давались внешняя отстраненность и бесстрастность, но говорила она тихо и спокойно. (II, 57)

(2007)

Интервьюер: Начнем с арифметики. Но не с двенадцати, а с пятнадцати. И не присяжных заседателей, а миллионов долларов, за которые Вы, по слухам, построили дом под Нижним Новгородом.

Не хочу даже обсуждать этот бред!

С другой стороны, люди готовы писать любую ерунду, лишь бы заработать на моем имени. Значит, ко мне по-прежнему есть интерес, и это радует.

Конечно, противно, когда говорят неправду, нагло и цинично лгут. Но ведь тут расчет какой? Оскорбленный человек начнет биться в истерике, попытается засудить клеветников. А тем только и надо, чтобы скандал разгорелся поярче: можно напечатать еще несколько хлестких обложек, заработать на дополнительном тираже. Суд-то у газеты все равно не выиграть, поскольку фраза о пятнадцатимиллионном особняке Михалкова вынесена в заголовок с вопросом. Классическое иезуитство: дескать, мы ничего не утверждали, а лишь спросили…

Я жизнью ученный, эти ходы просчитываю наперед, в ловушку добровольно не полезу. А за что страдает Андрей Зайцев, молодой замечательный режиссер, он же монтажер моих фильмов? Как ему объяснить родным и знакомым, что на фото в газете запечатлен действительно он, хотя дублером Олега Меньшикова никогда не был и становиться им не собирается? Это у меня кожа задубела, я никак не реагирую, натыкаясь на заметку, будто стал старообрядцем. Почему, спрашивается, не мусульманином или буддистом? Наверное, сочинять небылицы интереснее, чем писать, как я целыми днями – от рассвета до заката – снимаю «Утомленных солнцем – 2».

Очень рассчитываю, что в России появится закон, реально карающий за клевету. Правда, сомневаюсь, что наши депутаты в обозримом будущем решатся принять подобный документ. Он слишком невыгоден тем из них, кто использует черный пиар и грязные технологии в политической борьбе. А такие среди народных избранников – что дурака валять? – увы, есть. (II, 59)

(2011)

Интервьюер: Какие еще нелепые сплетни Вы слышали о себе?

Да вот писали, что я разрушаю лицо Москвы – в Козихинском переулке строю бордель. А еще – якобы Путин подарил мне сто миллионов долларов.

Меня часто спрашивают: за что меня мочат в Интернете? Ответ очень простой: за то, что я люблю свою Родину. Но об этом сказать нельзя. Глупо. Тогда нужно мочить за то, что у него «мигалка», украл, выгнал дочь, ограбил Союз кинематографистов, продал Дом кино и так далее.

А я спокоен, потому что все это – ложь. (XV, 47)

СЛУЧАИ ИЗ ЖИЗНИ

Ивановская область

(1998)

Истории в провинции приключаются фантастические, только русскому человеку понятные…

Как-то ехали мы по проселочной дороге в Ивановской губернии. Уже темнело. Вдруг водитель резко вывернул руль: прямо под колесами лежал велосипедист. Мы отъехали метров триста, а потом вернулись. Осветили лежащего фарами, растолкали его…

Мужик вскочил на ноги и попер: «А где мой „КамАЗ”?» Ни испуга, ни растерянности. Нас пятеро лбов, а он наседает: «Где „КамАЗ”?» Я сказал: «Вот твой „КамАЗ”» и на велосипед показал. Нет, подавай ему машину, которую, видно, по пьяни где-то бросил. «Я, – орет, – в Окулово ехал!» – «А где Окулово?» – «А в какую сторону я головой лежал?»

Вы смеетесь, а расскажи я эту историю за границей, в лучшем случае вежливо улыбнутся.

Это русский характер!

Поэтому Шукшин обожаем на родине, но не понят в большинстве стран мира. (I, 75)

Камчатка (1973)

Я взял собак и поехал догонять остальных…

Мороз все усиливался. Хлеб рубили топором. Дорога становилась все хуже, потом пропала совсем. Снег по пояс. Я отстал, потерялся и должен был нагнать других.

С этой минуты начались тридцать часов моего кошмара. Большую часть времени я бежал по глубокому снегу, толкая нарты. Падал от усталости. Если останавливался, то начинал засыпать. Ко мне возвращались всевозможные детские ощущения. Подмосковная платформа в жаркий будний день, ее метет теплый ветерок. Пыль тоненькими столбиками вьется над дощатым перроном, а в щели видны солнечные полосы. Мальчик в трусиках с исцарапанными коленками смотрит на облезлого пса, спящего у скамейки. Пес спал на боку и вздрагивал, как будто снилось ему что-то важное…

Примерно в два часа ночи поднялся ветер. Лицо отнялось. Пришлось сесть спиной к дороге. Я ехал последним. Глаза закрылись сами, и я отключился. Очнулся. Собаки стоят. Темно. Рук не чувствую. Кругом никого. Думаю – все, конец!

Посмотрел в небо. Большая Медведица. Помоги, Господи! Соскочил с нарт, поднял собак и побежал… Сначала все было четко, потом стало притупляться. «Упаду, – думаю, – а собаки убегут, и конец. Не встану…» Сел на нарты. Собаки, умницы, тянут. Шарф на лице – панцирь. Невозможно представить, как его снять и надеть другой. При минус пятидесяти девяти градусах руки и лицо прихватывает вмиг. Но пришлось все это проделать. Руки после, как из картона. Опять побежал. Устал. Нет, не то слово – словно пьяный. Сел на нарты. Опять видение: Гагра, пляж, закат, Андрон…

С восходом солнца словно обрел второе дыхание. Бежал в гору, высоко поднимая ноги, и не держался, а тянул нарту, и собачки бежали весело, с благодарностью поглядывая на меня. Понял, что нужно делать дело, коли уж оно дано в условии задачи. Появился покой…

До места добрались только к вечеру. Поели, выпили по сто грамм спирту, и я упал прямо на полу в сельсовете и уснул. (III, 6)