Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

Занимая свои мысли и чувства, Гермиона последующие несколько дней развлекалась с Тэо в самых неподходящих и неожиданных местах, каждый раз на грани скандала. Их действительно чуть было не застукали в тот первый день. А еще как‑то глубокой ночью, во время грубых буйств на столе Стеклянных Горгулий в Трапезной, скрипнула боковая дверь и на фоне слабо освещенного коридора показалась высокая фигура с рыжими волосами. У замершей Гермионы всё оборвалось внутри, пока волшебник стоял в дверях, вглядываясь в полумрак — но потом он ушел.

Такими выходками Гермиона рисковала окончательно пасть в глазах младшего Уизли, судя по всему заслышавшего из Трапезной непонятные звуки во время ночного обхода и только чудом ничего не заметившего.

Но подобные игры с адреналином сейчас стали для Гермионы наркотиком, более сильным, чем сизый туман наслаждений, создающий лишь химеры. И она не могла остановиться.

Сейчас в любом случае следовало на время прервать развлечения такого рода. На Рождество леди Малфой с семьей отправлялась в Баварию в гости к Адальберте.

Гермиона очень радовалась этому выбору — ей отнюдь не хотелось в ближайшее время находиться в обществе отца. Да его и сейчас что‑то не наблюдалось. Неужели так и не появится?

Представление закончилось, и за неимением Волдеморта и Беллатрисы, пребывание с Еттой в гимназии потеряло всяческий смысл. Даже ее любимая Нагайна отсутствовала вместе со своим повелителем. Малышка, разумеется, была возмущена — и Гермиона пообещала ей остаться на праздничный ужин.

— Мамочка, кто это? — спросила вдруг Етта после того, как Трапезную осветил яркий свет сотни высоких канделябров. Девочка указывала маленьким пальчиком на Тэо, который разговаривал со своим братом на другом краю их стола, где уже во вспышках магических искр начали появляться разнообразные кушанья.

— Нехорошо показывать пальцем, дорогая, — попеняла Гермиона. — Это преподаватель твоего grаnd‑père и мой хороший друг Тэо.

— Не дружи с ним, мама, — скривила личико Генриетта. — Он делает тебе больно, а ты улыбаешься. Не нужно с ним дружить.

— Что?! — опешила Гермиона, чувствуя выступающую на спине испарину. — Что ты имеешь в виду? С чего ты взяла…

— Я видела, мама, — перебила ее Генриетта.

— ЧТО?! — похолодела женщина. — Ч‑что ты видела? Когда? Здесь?

— Нет, я была дома. — Хвала великой Моргане! — А ты была здесь, — продолжала Етта, — и он был здесь. Он делал тебе больно, мама, я видела. Не нужно с ним дружить!

— Етта… Ты что‑то еще… видишь… когда бываешь дома, о том, что происходит где‑то далеко?

— Да, я часто вижу тебя, bonne‑maman и bon‑papa, и Нагайну, мама, она такая большая!

— Етта… Ты никогда не рассказывала мне, что у тебя бывают видения, — растеряно пробормотала ведьма.

— Это не видения, мама! Это так оно и есть!

— Етта, — умоляюще вымолвила Гермиона, — ну откуда же ты знаешь…

— Знаю, — странно улыбнулась девочка, и наследницу Темного Лорда пробрала глубокая дрожь. В этой интонации, в улыбке, с которой было произнесено слово, в выражении бездонных зеленых глаз проступило поразительное сходство с другим «Знаю», сказанным Гермионе много лет назад во мраке ночного кладбища призраком маленькой девочки из рода Генриетты. Неужели ее дочь унаследовала дар ясновиденья от своих далеких предков? Неужели она действительно способна видеть на расстоянии… О ужас, что она способна видеть! «Он делает тебе больно, а ты улыбаешься»!

— Дорогая… Пойдем… Пойдем, я познакомлю тебя с одной очень хорошей тетей, и ты поиграешь, пока я кое‑что ей расскажу. Хорошо?

— Пойдем, — легко согласилась Генриетта.

На столах уже возникли угощения праздничного предрождественского ужина. Гимназисты и преподаватели вставали, разговаривали, ходили по Трапезному залу. Гермиона тщетно искала в толпе Амаранту — полувейлы нигде не было видно.

— Сица! — окликнула леди Малфой призрачную княжну, пролетавшую мимо. — Ты не видела профессора Нэсмизидас?

— О, она, кажется, поднялась наверх в кабинет со своим другом, — улыбаясь, откликнулась девушка.

— Меня зовут Генриетта, — подала голос юная мисс Саузвильт. — А вы давно умерли?

— Етта! — возмутилась ее мама.

— Всё в порядке, — мягко прервала княжна. — Я Эуфросина. Да, это произошло довольно давно.

— Скажите, а почему вы умерли такая молодая и красивая? — не унималась девочка.

— Меня отравили, — улыбнулось привидение, польщенное комплиментом.

— И ничего нельзя было поделать? — грустно спросила Генриетта.

— Никто долго не знал об этом.

— О–о! А мой привидений совсем старенький, я думала, все привидения должны быть старенькими, раз они умирают.

— Пойдем, дорогая, — потянула ее за руку Гермиона, — невежливо задавать такие вопросы.

— Почему? Мама, а я тоже умру молодой? Я хочу, чтобы от меня осталось красивое привидение, такое же, как Эуфросина. Мама, а привидение может жить, где пожелает? Я могу потом, когда умру, жить в гимназии bon‑papa?

— Не говори глупостей, Етта. Ты не умрешь.

— Как, никогда? — удивилась девочка и даже остановилась.

— Это произойдет очень нескоро, — пообещала Гермиона и потянула ее за руку. Они вышли из Трапезной и направились через холл к правому крылу, чтобы подняться в кабинет Амаранты. — И не стоит оставаться привидением, нужно отправляться дальше.

— А когда отправляешься дальше, можно опять стать молодой, если ты вдруг дожил до старости, мама?

— Не знаю, дорогая. Но ты обязательно доживешь до глубокой–глубокой старости.

— И у меня будут морщины? — возмутилась девочка.

— О, Етта, дорогая, у тебя всё будет хорошо!

— Без морщин?

— Без морщин. Обещаю.

Они остановились у кабинета Амаранты.

— Послушай, милая, у тети, с которой я тебя познакомлю, есть большой шрам на щеке. Ее укусила хлюпнявка, это такое болотное животное. Не нужно напоминать об этом тете, хорошо? Сделай вид, что ты ничего не замечаешь — чтобы она не расстроилась.

— Хорошо, мама. А у меня никогда не будет шрамов?

— Никогда, дорогая, — уверила Гермиона и постучалась.

— Да–да? — раздалось из‑за двери после небольшой паузы, и замок коротко щелкнул.

— Прости, я… Мне нужно поговорить с тобой, — смущенно пробормотала Гермиона, проходя в комнату, — Сица сказала, что ты пошла наверх и… Это моя дочь, Генриетта.

— Здрасти, — выпалила Етта, жадным взглядом изучая Амаранту и ее шрам. Было видно, что, несмотря на него, девочку поразила удивительная красота полувейлы. Но она не знала, можно ли говорить об этом и потому промолчала.

— Здравствуй, милая, — улыбнулась ей Амаранта и присела на корточки. — Ты такая хорошенькая. Проходите. Кадмина, знакомься, это мой друг Чарли.