Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 Не могу изобразить той радости, какую восчувствовал я, выбежав вон из знойной полосы на свежий и холодный воздух. Чувствование мое было тогда такое, как бы выбежал я из ада в рай. Несколько раз перекрестился я опять, благодаря Всевышнего, и несколько минут отдыхал и собирался с духом. Сердце мое хотело даже выскочить от скорого бега и от испуга, поразившего меня в опаснейшую минуту.

 Отдохнув, побежал я опять и достиг до конца аллеи, за селением уже находящегося, но и кормилица, которую нашел я тут с меньшою моею дочерью, огорчила меня еще больше, сказав, что и она не видала моей Ольги и не знает, где она и что с нею сделалось. Сие так меня смутило, что я нимало уже не сомневался в том, что она сгорела, и полагая уже то за верное, заботился и помышлял уже о том, как бы мне то сказать и чем бы удобнее утешить ее мать и бабку.

 Но едва только я возвратился к ним, как увидел идущего к нам нашего лекаря. «Ах, вот кстати и он подошел!» сказал я, и тотчас побежавши на встречу, продолжил: «Ах, друг мой, Филат Антонович! знаешь ли какая беда! Ведь у меня Ольга моя пропала и чуть ли не сгорела в доме! потужи об нас». — «Как? воскликнул он, не дав мне далее говорить, Ольга Андреевна?.. она живым–живёхонька! и ей ничего не сделалось. Я сию только минуту напоил ее чаем и оставил ее у себя на островку и поскакал сюда».

 Никакой ангел не обрадовал бы нас всех столько тогда явлением своим, как сей друг наш сим своим уведомлением. Отлегнуло тогда у нас у всех на сердце, и мы при всем тогдашнем огорчении своем, все наперерыв друг пред другом твердили только: «Ну, слава, слава Богу, хоть она жива! Но, умилосердись, спрашивали мы у лекаря, каким образом очутилась она у вас?» — «Я право не знаю, отвечал лекарь, кроме того, что привез ее ко мне маленький крестьянский мальчишка в телеге». И вообразите же себе, что начудотворила девчонка сия. Она, как мы после узнали, испугавшись до крайности пожара и увидев, что все начали хватать все, укладывать во что ни попало и выносить вон из дома, — ни с другого слова, подхватив маленькой чайный ларчик и какую–то занавеску, и была такова, из хором вон и прямо через двор в сад; там увидела она одного крестьянского мальчишку с запряженною телегою, привозившего тогда что–то в сад, будучи на работе, и ни с другого слова сказала ему: «маленький мужичок! посади меня на телегу и отвези на островок». А сей тотчас и исполнил то и туда ее отвез, где она благополучно и попивала у лекаря чаёк, между тем как мы с ума об ней сходили и я два раза подвергал жизнь свою, при искании ее, опасности.

 Теперь, возвращаясь к порядку повествования моего, скажу, что как мы ли обрадовались о найдении своей дочери, но радость сия была минутная. Бедствие пожарное скоро повергло у всех у нас сердца и души наши в прискорбие и огорчение неизъяснимое. Потеряние в один почти миг и менее нежели в два часа совсем неожиданным образом всего своего покойного дома со всеми к нему принадлежностьми, и знатной частя движимого своего имущества, а по случаю сгорения всех наших жизненных и съестных припасов, дойдение до того, что вам тогда и есть было нечего, долженствовало натурально растревожить все наши мысли и чувствия и ввергнуть нас в печаль и горесть неудобоизобразимую. Умалчивая уже о моих домашних, коим все сие несравненно было еще чувствительнее, и самому мне потребна была при сем случае вся моя философия для подкрепления себя и приведения всех расстроенных мыслей своих сколько–нибудь в порядок.

 Мне и помогла она действительно очень много: я не успел возбудить в себе мысля, что не с одним мною, а со многими миллионами и тысячами подобных мне людей и прежде бывали и впредь происходить будут такие же или еще злейшие несчастия, и что они переносить же их и переносить будут, — как сам себе сказал: «ах, для чего ж и мне того ж не сделать и сие посещение Божеское не перенесть колико можно с спокойнейшим духом и без роптания на святой произвол Промысла Господня? А сие, также и мысль, что и сие несчастие произошло не инако, как с его воли и попущения, и он знает, для чего сему так быть было надобно, и что ему всего легче весь претерпенный мною убыток и вознаградить, если то ему будет угодно, и ободрило и подкрепило меня очень много, и я равнодушнее уже стал утешать себя тою мыслию, что хорошо еще, что несчастие сие не случилось о глухую полночь, во время сна, а днем; и мы самолично не подвержены были еще опасности, да и не все у нас сгорело, а успели кое–что и выносить и спасти от огня; также и то, что произошло бедствие сие не от меня и не от собственной моей какой–либо оплошности и небрежения, а совсем от посторонней причины и оттого, за что я не подвергался никакому ответу.

 Но не таково легко было успокоить мысли огорченных до крайности и слабейших моих семьянинок. Я хотя и старался их всячески утешать, но слова мои не могли производить дальнего действия. Мысли о потерянии чрез сей пожар весьма многих, надобных нам вещей, беспрерывно возобновляло вновь их крайнее прискорбие и смущало и расстраивало их мысль, даже до того, что слезы текли изобильно из глаз их и они едва успевали утирать оные.

 Как скоро все сколько–нибудь прогорело, что можно было без дальней опасности пройтить по улице к замку, то побрели мы с унылыми сердцами к куче, стасканной из спасенных вещей, чтоб видеть, по крайней мере, что у нас еще осталось, и чего мы лишились. Тут возобновилось вновь общее у всех о многих вещах гореванье. Мы увидели, что огонь похитил у нас гораздо более, нежели мы думали, и спасено гораздо меньше, нежели мы мыслями своими ласкались. Множество вещей всякого рода не только у нас погорело, но, по скверной привычке нашего народа, и растаскано, и раскрадено было сбежавшимися со всех сторон вспомогателями, а не тушильщиками, ибо о тушении и мысли иметь не можно было. О многих вещах действительно знали мы, что они были вынесены, но они не являлись, и бездельникам восхотелось ими поживиться, и тем несчастию нашему поспешествовать злодеяниями своими еще более, и оное бессовестнейшим образом увеличить. Премногое множество погорело у нас мебелей, платья, всякого рода посуды, экипажей, хлеба и всяких жизненных припасов; а у меня множество картин, книг и бумаг нужных. Жене моей пуще всего жаль было сундуков, наполненных платьем, бельем, и всякого рода иными вещами, заготовленными в течение уже многих лет для приданого моей старшей дочери: все они были уже вытасканы из кладовой на двор и взгромождены на запряженную телегу, но сгорели посреди почти двора самого. Произошло сие оттого, что второпях устанавливали их и взгромащивали на телегу кое–как, и как увязать воз было нечем и некогда, то не успели лошадь тронуть с места, как верхние сундуки сдвинулись лошади на хвост, и попав ей под ноги, принудили ее биться. А как в самую ту минуту дом весь так охватило огнем и пламенем, что не можно было людям долее быть при телеге, то и принуждены они были, спасая собственную жизнь свою, оставить и сундуки, и телегу, и упавшую лошадь под нею в жертву огню и пламени; а потому все это тут так погорело. А мне пуще всего жаль было своих книг и бумаг. Превеликое множество было из них раскрадено и растаскано народом, и чрез то расстроены многие из них, потерявшие некоторые из частей своих и сделавшись чрез то дефектами. Но я рад был уже и тому, что не со всеми произошло такое бедствие и что не подверглись тому же все чужие Новиковские книги, которых большая часть случилась тогда быть в Лебедянской ярманке.