Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Буря вздохнула, думая о глупой непреклонности мужчин, и занялась своими холстами и красками. Постепенно Марк расслабился и даже начал наслаждаться ощущением свободы и солнечного тепла на обнаженной коже.

Ему нравилось наблюдать, как она работает, нравилось выражение полной сосредоточенности, полузакрытые глаза, фарфорово-белые зубы, задумчиво прикусывающие верхнюю губу, и тот почти танец, который она исполняла вокруг мольберта; глядя на нее, он придумывал будущее, в которое они рука об руку вступят в райском саду за Воротами Чаки. Будущее, полное счастья, общей работы и достижений; он даже начал рассказывать ей об этом, находя, в какие слова облечь эти мысли, но Буря не слушала. Она замкнула слух, все ее существование сосредоточилось в глазах и руках, она видела только цвета и формы, чувствовала только настроение.

Она видела, как первоначальная неловкость, оцепенелость его тела сменяются природной грацией, какой ей самой никогда раньше не удавалось достичь; она видела восторг на его лице, кивала и негромко бормотала что-то, не желая испортить или нарушить возникшее настроение; ее пальцы стремились остановить мгновение; все ее сознание, все искусство сосредоточились только на этой задаче; ее собственный восторг умножал его восторг, они взаимно усиливались; казалось, они с Марком становятся единым целым, прочно связанные шелковыми нитями любви и общей цели, но на самом деле они были так же далеки друг от друга, как Земля далека от Луны.

— Я изучу местность и выберу самое подходящее место для дома, — говорил он, — и потребуется целых двенадцать месяцев, чтобы увидеть все в каждое время года. Вдоволь воды в сухой сезон, но безопасно во время разливов и наводнений. Прохладный ветер с моря летом и защита от холода зимой.

— О да, — отвечала Буря, — это замечательно.

Но не смотрела ему в глаза.

«Если бы только я могла уловить и передать игру света, которая делает глаза такими живыми», — подумала она и окунула кисть в голубую краску, потом в белую, чтобы смешать их.

— Сначала только две комнаты. Одна — чтобы жить, другая — чтобы спать. Конечно, широкая веранда с видом на долину.

— Прекрасно, — негромко говорила она, касаясь глаза концом кисти, и глаз мгновенно ожил и взглянул на нее с холста с выражением, от которого у нее сжалось сердце.

— Я возьму камни с утеса, но подальше от реки, чтобы не оставить шрам, который мог бы испортить красоту, тростник мы срежем на краю болота, а балки для крыши — в лесу.

Солнце садилось на западе, его лучи холодным зеленоватым светом озаряли лесную крону; этот свет падал на гладкие жесткие мышцы его руки и скульптурный мрамор спины, и она видела, как он прекрасен.

— Мы можем пристраивать комнаты постепенно, когда понадобятся новые. Я составлю план. Когда пойдут дети, можно будет превратить гостиную в детскую и добавить новое крыло.

Он почти чувствовал запах коры деревьев и сладкий аромат свежесрезанного тростника; видел, как новая крыша темнеет в непогоду, чувствовал прохладу комнат в полдень и слышал, как в холодные звездные ночи трещат в камине ветки мимозы.

— Мы будем счастливы, Буря, обещаю.

Это были единственные слова, которые она услышала. Она подняла голову и посмотрела на него.

— О да! Мы будем счастливы, — повторила она, и, совершенно не понимая друг друга, они улыбнулись.

Когда Шон рассказал Руфи, что Марк уходит, ее отчаяние испугало его. Он не сознавал, что и в ее жизни Марк занял такое важное место.

— О нет, Шон! — сказала она.

— Ну, на самом деле все не так уж плохо, — сразу начал он ее успокаивать. — Мы не потеряем его насовсем, он просто будет на более длинном поводке, вот и все. Он по-прежнему будет работать на меня, но только в официальной должности.

Он объяснил положение дел. Когда он закончил, Руфь долго молчала, всесторонне обдумывая услышанное, и лишь потом высказала свое мнение.

— Думаю, он справится, — сказала она наконец. — Но я привыкла к тому, что он рядом. Мне его будет не хватать.

Шон хмыкнул; возможно, так он выражал согласие: никак не мог принять ее чересчур сентиментальное признание.

— Что ж, — немедленно продолжила Руфь, сразу становясь деловой женщиной, — надо этим заняться.

Это означало, что Марка будет готовить к отъезду к Воротам Чаки один из лучших специалистов в этом деле. Руфь так часто отправляла своего мужчину на войну или сафари, что точно знала, что необходимо — совершенно необходимо для выживания и даже жизни с удобствами в африканском буше. Она знала, что все лишнее все равно не будет использовано, баулы с тем, что обеспечивает роскошь и комфорт, вернутся домой нераспакованными или будут брошены по дороге. Но все отобранное ей было высочайшего качества. Она безжалостно перебрала походный ранец Шона, решительно оправдывая каждое изъятие:

— Это Шону больше не понадобится. Спальный мешок нуждается в починке.

И починка превращалась в священнодействие.

Потом Руфь занялась единственным тюком, все же предназначенным для предметов роскоши — книг. Они с Марком долго обсуждали выбор, потому что вес и объем требовали, чтобы каждую книгу можно было читать много раз. Им было из чего выбирать: сотни потрепанных старых томов, переплетенных в кожу, в пятнах дождя и грязи, пролитого чая и — нередко — в пятнах засохшей крови, поблекшие от солнца и старости. Все эти книги преодолели огромные расстояния, путешествуя в старом брезентовом ранце Шона.

Макалей и Гиббон, Киплинг и Теннисон, даже небольшая Библия в кожаном переплете — вот какие книги получили место, после того как были просеяны отборочной комиссией, и Марк, который раньше брал с собой только одеяло, кружку и ложку, чувствовал себя так, словно получил постоянный номер в «Дорчестере».

Шон предоставил и прочие необходимые для экспедиции вещи.

«Манлихер» 9.3 в кожаном чехле и двух мулов.

Это были крупные длинноногие животные, работящие, спокойные, оба «просолены», то есть намеренно подвергнуты укусам мухи цеце, и в результате приобрели невосприимчивость к сонной болезни. Эта невосприимчивость обошлась Шону дорого: смертность от наганы составляла девяносто процентов. Без «просоленных» животных было не обойтись. Проще выстрелить «непросоленному» животному между глаз, чем брать его с собой в пояс мух цеце за Воротами Чаки.

Ежедневно Шон выделял час на обсуждение с Марком главных целей и первоочередных задач экспедиции. Они составили список, который все увеличивался. Так же рос и энтузиазм Шона Кортни. Он часто замолкал, качал головой и говорил:

— Везунчик! Я бы все отдал, чтобы вернуть молодость и снова отправиться в буш.

— Приезжайте в гости, — улыбнулся Марк.

— Конечно, — соглашался Шон, снова надевал на нос очки и возвращался к обсуждению.

Первой задачей Марка будет установить, какие дикие животные сохранились на запретной территории, и оценить их поголовье. Очевидно, это было необходимо для их сохранения. Чем больше диких животных уцелело, тем большего успеха можно достичь.

— Возможно, уже поздно, — заметил Шон.

— Нет. — Марк и слушать не желал такие возражения. — Там много разной дичи. Достаточно, чтобы у нас была возможность.

Следующая задача — установить контакт с обитателями района Ворот Чаки: с зулусами, которые пасут скот на границе пояса цеце, с туземными охотниками и собирателями, живущими в самом поясе, с каждой бродячей группой, с каждой деревней, с каждым старостой, с каждым вождем и поговорить с ними; оценить отношение зулусов к запрету и охране этой территории и предупредить их — то, что они и их предки веками считали своей охотничьей территорией, теперь под строгой охраной. Больше здесь нельзя рубить лес и резать тростник, охотиться и собирать дары природы.

В этом Марку поможет хорошее знание зулусского языка.

Он должен будет выбрать временное место для жилья и осмотреть территорию, чтобы подобрать площадку для строительства постоянного дома хранителя. Были еще десятки других задач, не столь важных, но не менее трудных.