Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

В присутствии третьих лиц они не разговаривали, даже не смотрели друг на друга, и необходимость сдерживаться так тяготила их, что, едва оказавшись наедине, они жадно набрасывались друг на друга.

Когда они были не одни, то все время и силы тратили на то, чтобы остаться наедине.

Они писали друг другу пламенные записки и передавали их под столом в присутствии Шона и Руфи; эти записки могли бы обжечь коснувшиеся их пальцы. Они разрабатывали коды и сигналы, находили укромные уголки и шли на страшный риск. Опасность делала пикантный букет любви и наслаждения еще более острым, и оба были ненасытны.

Вначале они отправлялись в тайные лесные уголки порознь и кружными путями, галопом проезжали последнюю милю и, явившись на место встречи, задыхающиеся и смеющиеся, обнимались еще сидя верхом на фыркающих и топающих лошадях. В первый раз они так вцепились друг в друга, что упали с седел на лесную постель из мертвой листвы и папоротников и отпустили лошадей. Пешее возвращение домой было долгим, особенно потому, что они цеплялись друг за друга, как пьяные, непрерывно хихикая. К счастью, лошади не добежали до конюшни, обнаружив поле люцерны, и их возвращение без всадников не встревожило конюхов. Тайна осталась нераскрытой, но после этого случая молодые люди стали тратить несколько секунд драгоценного времени на то, чтобы Марк стреножил лошадей.

Вскоре им стало мало одного краденого часа в сутки, и они стали встречаться в мастерской Бури. Марк карабкался на баньян и полз по его ветке, а Буря держала окно открытым и негромко вскрикивала от ужаса, когда его нога соскальзывала, или шепотом предупреждала, если проходил слуга, потом хлопала в ладоши и обнимала Марка за шею, когда он поднимался на подоконник.

В мастерской был всего один деревянный стул, пол жесткий и холодный, а опасность вторжения так велика, что даже они не могли ею пренебречь. Однако они были неустрашимы и изобретательны; почти сразу они обнаружили, что Марк достаточно силен, а Буря легка и что все возможно.

Однажды в жаркий полдень их любви Марк потерял равновесие и прислонил Бурю к одному из ее незаконченных шедевров. Потом она оперлась на деревянный стул, задрала юбки до пояса и выставила свой маленький, идеально круглый зад, а Марк тряпкой, смоченной в скипидаре, убирал мазки умбры и берлинской лазури. Буря так тряслась, сдерживая хохот, что необычайно осложняла Марку задачу.

К тому же она так покраснела, что даже ее зад стал восхитительно розовым, и впоследствии запах скипидара всегда возбуждал Марка.

В другой раз — страшный случай — в коридоре, ведущем к мастерской, послышались тяжелые шаги с безошибочным подволакиванием ноги. Они застыли с посеревшими лицами, неспособные вдохнуть, и слушали, как приближается Шон.

Властный стук в дверь поверг Бурю в панику. Она смотрела на Марка полными ужаса глазами.

Он немедленно взял дело в свои руки, понимая всю серьезность опасности. Шон Кортни, увидевший посягательство на свою любимую овечку, вполне способен был погубить и их обоих, и себя.

Стук повторился, нетерпеливый, требовательный; они спешно приводили в порядок одежду, Марк быстро шептал. Буря храбро ответила, хотя голос ее дрожал:

— Минутку, папа.

Марк схватил ее запачканный краской рабочий халат, надел на нее через голову, взял кисть, сунул ей в руку, обнял Бурю за плечи и мягко подтолкнул к двери.

Между стеной и холстами оставалось совсем немного места, но он забрался туда, скорчился, и старался не дышать, слушая, как Буря открывает задвижку и впускает отца.

— Закрываешься, мисси? — проворчал Шон, окинув подозрительным взглядом пустую мастерскую. — Я тебе мешаю?

— Что ты, папа, никогда, ты мне никогда не мешаешь!

Они вошли в комнату. Буря скромно шла за отцом, пока Шон разглядывал ее работы и делал замечания.

— На Вэгон-Хилл нет никакого дерева.

— Но я ведь не фотографии делаю, папа. Дерево должно здесь быть. Оно уравновешивает композицию. Разве ты не видишь?

Она по-бойцовски приходила в себя, и Марк любил ее до боли.

Он настолько осмелел, что решил выглянуть из-за холстов, и первым делом увидел пару женских панталон за пять гиней, из шелка цвета устричного мяса, обшитых кружевами; смятые панталоны лежали на полу, куда их незадолго до этого бросила Буря.

Марк почувствовал, как на лбу выступил холодный пот; панталоны на голом полу были заметны, как военные знаки различия. Он попытался дотянуться до греховной маленькой горки, но пальцев не хватило.

Буря держалась за руку отца, вероятно потому, что у нее подгибались ноги; она увидела руку Марка, высунувшуюся из-за холстов, увидела и то, что Марк пытался достать. Ее, как весенний разлив, захлестнула паника.

Давая бессмысленные ответы на отцовские замечания, она пыталась увести его к двери, но это было все равно что пытаться увести в сторону идущего к цели слона. Шон неумолимо приближался к сброшенным панталонам и к холстам, за которыми прятался Марк.

Со следующим шагом шелковые панталоны обернулись вокруг носка его сапога. Материал был такой тонкий и легкий, что Шон этого не заметил и захромал дальше. Одна его нога была обернута экзотическим предметом дамского туалета. Молодые люди в ужасе смотрели на то, как панталоны перемещаются по комнате.

У двери Буря обняла отца и поцеловала, одновременно умудрившись ногой прижать панталоны, потом подтолкнула отца в коридор и захлопнула за ним дверь.

Ослабев от ужаса и смеха, они вцепились друг в друга на середине мастерской, и Марк настолько отрезвел, что строго сказал:

— Мы больше не будем рисковать, понятно?

— Да, господин, — покорно согласилась она, но в ее глазах мелькнула озорная искорка.

В несколько минут первого ночи Марк проснулся оттого, что ему глубоко в ухо просунули мягкий горячий язык; он едва не закричал, но сильная рука зажала ему рот.

— Ты с ума сошла? — прошептал он, увидев в лунном свете из окна нагнувшуюся к нему Бурю; Марк понял, что она в полной темноте прошла по всему дому, по многочисленным длинным коридорам, спустилась по скрипучим ступенькам, одетая только в тонкую пижаму.

— Да, — засмеялась она. — Я сошла с ума окончательно.

Он еще не совсем проснулся, иначе не задал бы следующий вопрос:

— Что ты здесь делаешь?

— Я пришла похитить тебя, — ответила Буря и легла к нему в постель. — У меня замерзли ноги, — величественно провозгласила она. — Согрей.

— Ради бога, не шуми так! — взмолился он — просьба в подобных обстоятельствах совершенно нелепая, потому что несколько минут спустя оба так кричали, что могли бы поднять на ноги весь дом.

Спустя заметное время Буря своим кошачьим мурлычущим голосом, который он теперь так хорошо знал, сказала:

— Поистине, мистер Андерс, вы удивительно талантливый человек. Где вы научились такому разврату? Если расскажете, я, вероятно, выцарапаю вам глаза.

— Ты больше не должна приходить сюда.

— Почему? В постели гораздо удобней.

— А что если нас застанет твой отец?

— Он убьет тебя, — ласково ответила она. — Но какое это имеет значение?

Одним из дополнительных преимуществ их отношений для Бури стало то, что она получила хорошего натурщика для своих картин — она давно в нем нуждалась, но у нее не хватало храбрости попросить отца об этом. Она точно знала, какой будет его реакция.

Марк тоже принял эту идею без воодушевления, и потребовались многочисленные уговоры и ласки, чтобы он разделся. Для мастерской она выбрала одно из тайных мест их встреч в лесу, и Марк застенчиво сидел здесь на поваленном дереве.

— Расслабься, — умоляла она. — Думай о чем-нибудь приятном.

— Я чувствую себя жутким ослом, — возражал он. На нем были только полосатые трусы, дальше этого он не хотел идти, несмотря на все ее уговоры.

— Но это неправильно. Предполагается, что ты греческий атлет, а кто когда видел олимпийского чемпиона в…

— Нет! — оборвал ее Марк. — Не сниму. Это окончательно.