Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

От хижин крааля Мбежане не осталось ничего, кроме каменных опор — белых колец в траве. Согласно зулусскому обычаю, хижины после смерти вождя сожгли.

Стена крааля для скота осталась на месте, в этом сооружении по плечо высотой каждый камень был подобран и старательно уложен на место.

Шон спешился и привязал лошадь. Руки и него еще слегка дрожали, словно в горячке, и он чувствовал себя больным после пережитой бури эмоций.

Он отыскал сиденье — тот же почти плоский камень, словно бы продавленный ягодицами, — и закурил сигару.

Ароматный дым помог успокоить сердцебиение; руки перестали дрожать.

Шон посмотрел на пол крааля. В самом центре здесь похоронен зулусский вождь; он сидит лицом к восходящему солнцу, на голове у него по-прежнему венок индуны, завернутый в влажную шкуру только что убитого быка, — символ его богатства; котел для пищи, пивной котелок и табакерка рядом, так же как копья и щит, — все собрано в дорогу.

— Здравствуй, старый друг, — негромко сказал Шон. — Мы вырастили его, ты и я. Но он убил тебя. Я не знаю как и не могу этого доказать, но я знаю, что он убил тебя и теперь поклялся убить меня.

И голос его дрогнул.

— Что ж, — улыбнулся Шон Кортни, — если ты заранее договариваешься со мной о беседе, дело, должно быть, очень серьезное.

Своими весело улыбающимися глазами он проницательным оценивающим взглядом смотрел на Марка. «Конечно, Буря права. Парень собирается с силами, чтобы уйти. Уйти куда-нибудь одному, возможно, как раненое животное или как львенок, оставляющий прайд, чтобы стать взрослым. Что это, — думал Шон, — и какую сердечную боль вызывает?»

— Да, сэр, можно сказать и так, — согласился Марк, но не смог сразу посмотреть в глаза Шону. Обычно яркий и откровенный взгляд на этот раз в обход Шона устремился к книгам на полках, потом к окнам и залитым солнцем верхушкам деревьев на плантации в долине внизу. Марк разглядывал все это так, словно видел впервые.

— Что ж, тогда пойдем.

Шон отодвинул свой стул от стола, снял с носа очки в стальной оправе и показал ими на кресло у окна.

— Спасибо, сэр.

Пока Марк шел к креслу, Шон встал и направился к шкафу.

— Если это что-то важное, неплохо бы подкрепиться, как перед подъемом на вершину.

Он снова улыбнулся.

— Полдень еще не наступил, — заметил Марк. — Вы сами научили меня этому правилу.

— Человек, который устанавливает правила, может их менять, — ответил Шон, наливая в два больших бокала золотистый напиток и добавляя содовой из сифона. — Это правило я установил только что, — и он издал глухой довольный смешок, а потом продолжил: — Ну, мой мальчик, как бы там ни было, ты выбрал удачный день. — Он отдал один бокал Марку, а свой отнес к столу. — К тому же мне тоже нужно обсудить с тобой важное дело. — Сказав так, он сделал глоток, с явным удовольствием вытер губы, а потом, тыльной стороной ладони, и усы. — Поскольку я старше, справедливо ли будет, если мое дело обсудим первым?

— Конечно, сэр.

Марк с облегчением сделал глоток. Шон улыбался ему с нескрываемым удовлетворением.

Он разработал план, такой искусный и так точно соответствующий его нуждам, что сам отчасти благоговел перед божественным вдохновением, позволившим ему это. Он не хотел потерять этого молодого человека, однако понимал, что самый верный путь к такой потере — стараться удержать его.

— Когда мы были в Кейптауне, я дважды подолгу беседовал с премьер-министром, — начал он, — и с тех пор мы обменялись несколькими длинными письмами. Итогом стало решение генерала Сматса создать в составе моего министерства отдельное управление. Управление национальными парками. Конечно, потребуется провести законопроект через парламент, нам понадобятся деньги, но осмотр и оценку предполагаемых территорий я намерен начать немедленно, и мы используем эти сведения для дальнейшего развития нашего проекта…

Он говорил почти пятнадцать минут, зачитывал отрывки из писем премьер-министра и документов, рассказывал подробности обсуждений, детали плана, а Марк, забыв о бокале в руках, подался вперед в кресле и слушал, чувствуя, что решается его судьба, опасаясь вдохнуть, усваивая основы развертывавшегося перед ним грандиозного плана.

Шона увлекли собственные слова, он встал из-за стола и принялся расхаживать по желтому деревянному полу, жестикулируя, подчеркивая взмахами рук самое важное, потом вдруг резко остановился и повернулся к Марку.

— Ты произвел большое впечатление на генерала Сматса — той ночью в Бойсенсе и до того. — Он снова замолчал, а глубоко заинтересованный Марк не заметил хитрого выражения лица Шона. — И мне без труда удалось убедить его, что ты именно тот, кто нужен для этой работы.

— Какой работы? — нетерпеливо спросил Марк.

— Первая территория, на которой я сосредоточу усилия, — Ворота Чаки и долина реки Бубези. Кто-то должен отправиться туда и осмотреть ее, чтобы, обратившись к парламенту, мы знали, о чем говорим. Ты хорошо знаешь это место.

Марк вспомнил тишину и мир этого дикого уголка и почувствовал неутолимую жажду, как алкоголик.

— Конечно, когда законопроект пройдет через парламент, мне понадобится хранитель этой территории.

Марк снова медленно сел. Неожиданно его поиск окончился. Как большой корабль, наконец вышедший в плавание, он почувствовал, что лег на верный курс и ветер наполняет его паруса.

— Ну-с, а ты о чем хотел со мной поговорить? — заинтересованно спросил Шон.

— Ни о чем, — негромко ответил Марк. — Честное слово, ни о чем.

Лицо у него сияло, как у новообращенного в миг божественного откровения.

С самого детства Марк не знал счастья, подлинного счастья. Так человек, впервые узнавший о существовании крепких напитков, совершенно не подготовлен к их употреблению. Он впал в необычную эйфорию, переживая головокружительное возбуждение, которое вознесло его на такие высоты, о существовании которых он даже не подозревал.

Шон Кортни нанял нового секретаря, которому Марк должен был передать свои обязанности. Это был рано полысевший, не улыбающийся маленький человек в залоснившемся черным шерстяном пиджаке, старомодном целлулоидном воротничке. Он носил зеленый козырек над глазами и нарукавники, был всегда сосредоточен, молчалив и чрезвычайно деловит, и в Лайон-Копе никто и не думал называть его иначе, чем мистер Смотерс.

Марк должен был проработать еще месяц, чтобы познакомить мистера Смотерса с его новыми обязанностями; в то же время он должен был привести в порядок собственные дела и подготовиться к отъезду к Воротам Чаки.

Нечеловеческая деловитость и умение работать мистера Смотерса были таковы, что через неделю Марк почти полностью освободился от своих предыдущих обязанностей и получил время порадоваться своему новому счастью.

Только теперь, когда их передали ему, он понял, что тень высоких каменных столбов Ворот Чаки легла на всю его жизнь, они стали столпами его существования, и ему уже не терпелось оказаться там, в тишине и красоте этого места, создавая нечто вечное.

Теперь он понимал, что недавний водоворот чувств и поступков отвратил его от задачи, которую он себе наметил: найти могилу деда Андерса и разгадать тайну его гибели. Теперь все это вернулось, и жизнь Марка обрела смысл и цель.

Но это был лишь один из камней в фундаменте его счастья, на котором он мог возводить к головокружительным вершинам замок своей любви.

Подлинное волшебство выросло из невероятных мгновений в травянистом углублении на откосе над Ледибургом.

Его любовь, которую он нес тайно, как бремя, точно холодный и тяжелый камень, в одно колдовское мгновение расцвела, как брошенное в землю семя, и оказалась такой мощной, яркой, красивой и волнующей, что он не мог еще полностью осознать ее.

Они с Бурей так высоко ценили свою любовь, что старались, чтобы никто ни о чем не догадался. Они строили сложные планы, вступали в сговоры, готовили сложную сеть уловок и маскировки, чтобы защитить свое замечательное сокровище.