Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

Он ушел вместе со своей охраной.

— Подари бедняге милосердие своего серпа, — попросил я Пугало. — Это будет правильно.

Оно охотно исполнило мою просьбу и одним движением рассекло умирающему на колу шею.

От уха до уха.

Тугой гейзер крови брызнул вверх, а затем ярко-алый водопад потек мертвецу на грудь, исходя паром на холодном воздухе.

Моров жил страхом. Но не тем, что я когда-то ощутил в пораженном мором Солезино, — больным, липким, безнадежным ужасом неотвратимой господней кары. Здесь все было иначе. Люди боялись за свою жизнь, но в то же время собирались дорого ее продать, если войска возьмут неприступные стены.

До осады столицу края смогли покинуть многие мирные жители. Остались лишь глупцы, смельчаки да те, кому нечего было терять и некуда уезжать. Таких оказалось немного, и улицы сильно опустели.

Люди строили баррикады, разбирали оставленные дома, заваливая подступы к сердцу города — замку Жиротинца. Неработавшие молились в церквях или собирались на рынке, пытаясь обменяться продуктами или купить их. Цены на еду взлетели до небес.

Но гораздо хуже было положение с топливом — уже начались холода, а дерево, а уж тем паче уголь найти было непросто. Рубили деревья в парках, ломали заборы и деревянные постройки.

Разумеется, я не ходил по городу в одиночку. Его милость не слишком мне доверял, поэтому приставил двух своих шпионов. Они не мешали, держались позади и просто наблюдали, подходя ко мне лишь в тех случаях, когда дальше идти мне было запрещено. Обычно это случалось, если я оказывался возле продуктовых складов, казарм и укреплений.

Я не возражал и вел себя покладисто. Ровно до вечера, когда в миле от нас мягко громыхнула мортира и раздался уже ставший привычным свист.

Артиллеристы наемников вслепую долбили по городу, производя в день по четыре — шесть выстрелов. Обстрел наносил Морову значительные разрушения, и несколько городских кварталов, застроенных одноэтажными домами, оказались серьезно повреждены.

Но особенно жиротинцам досталось вчера, когда я увидел в действии одно из двух ядер, о которых говорил Горловиц. Оно было нашпиговано какой-то адовой смесью, взрывающейся намного сильнее, чем порох, и разнесло сразу пять домов, оставив после себя огромную дымящуюся воронку. В городе возникла паника. Кто-то орал, что это придумка хагжитских нехристей, другие — что зелье ведьм.

Не знаю, у кого Горловиц достал эту дрянь. Но только порадовался, что ее у него немного. Иначе Моров уже был бы стерт с лица земли.

Сегодня артиллеристы снова использовали страшное ядро. Оно черной тушей пронеслось над городом, врезалось в колокольню церкви Марии Всезаступницы, в восьмистах ярдах от меня, и, когда небо содрогнулось от грома, я бросился в ближайший переулок.

За спиной раздался грохот разрушающегося строения, крики ужаса, дробный стук разлетающихся во все стороны кирпичей, замогильный стон — это ударился о землю и лопнул бронзовый колокол. По улице, на которой я только что находился, прошел град каменных осколков, секущих плоть и дробящих кости.

Я не стал узнавать, что случилось с моими надсмотрщиками, стараясь затеряться в переулках Малой стороны. И через пятнадцать минут вышел на Гончарску. Люди, выбежав из домов, смотрели на густой столб желто-серого дыма на месте церковной колокольни. Женщины плакали, кто-то беспрерывно поминал черта.

На площади Млавской собрались бичеватели. Их было человек сорок — мужчин и женщин, облаченных в белые одежды. Они по очереди подходили к высокому священнику в плохо сшитой белой сутане, опускались на колени, снимая рубашку, обнажив плечи и спину. А тот наносил им по десять ударов хусарской плеткой. Белевшая на холоде кожа вздувалась розовыми рубцами, а затем лопалась, и одежду пропитывала кровь. Экзекуцию люди терпели с блаженными улыбками.

Я проходил достаточно близко, чтобы увидеть, как священник с фанатичными слезами на глазах подал руку истязаемому:

— Бог не позволит этому случиться, ибо ты жертвуешь собой ради него. Встань, прошедший пытки очищения, и остерегайся дальнейших грехов.

Очередная секта. Новое сумасшествие. Такие быстро появляются в тяжелое время, особенно когда поблизости нет обладающих церковной магией инквизиторов и каждый проповедник начинает мнить себя гласом божьим. Впрочем, исчезают они так же быстро, стоит прибыть дознавателям и зажечь костры.

Эти считали, что бог послал им испытание в виде слуги дьявола, князя Горловица, который желал забрать души горожан в ад. И, чтобы этого не случилось, они истязали свою плоть, показывая господу, что являются его рабами. На кой черт всевышнему рабы и исполосованные до крови спины, бичеватели отчего-то умалчивали.

Один из помощников проповедника окликнул меня:

— Обнажи свою спину, брат, и умоляй Господа о милости.

Я прошел мимо, и он стал искать какого-нибудь другого дурака. Сытое от уже пролитой крови Пугало с ленцой прогуливалось по площади, поглядывая по сторонам и пытаясь понять, что за ерунда здесь происходит.

Жахимска — короткая улочка, спрятанная среди опустевших складов Рыбного рынка, встретила меня тишиной. Кожевенную лавку с закрытыми тяжелыми ставнями я нашел без труда. Дверь тоже была заперта, но меня это не смутило, и я несколько раз стукнул в нее кулаком.

Вполне возможно, что информатор уехал из города, как и многие другие. Тогда все, что я делал в последнее время, было зря. Как говорится, не проверишь — не узнаешь.

Я ждал почти три минуты. Но так ничего и не дождался.

— Вот черт! — выругался я сквозь зубы и стал долбить еще сильнее, с периодичностью тарана, штурмующего городские ворота.

В соседнем доме дрогнула занавеска, но никто не вышел и не спросил, чего мне здесь надо. Наконец, когда я уже начал думать, что все напрасно, дверь приоткрылась буквально на дюйм.

— Чего тебе надо? — Голос у человека был сиплый, низкий и очень неприятный.

— Мне нужен Зденек Блажек.

Я почувствовал его колебание.

— Заходи. И закрой за собой.

Комната оказалась темной, грязной, с плотными занавесками на окнах, горой вещей, сваленных в углу, возле ящиков, забитых рулонами выделанной кожи. Человек, впустивший меня, был худ, небрит, с длинными сальными волосами и лицом каторжника. На кожевника он походил мало. Висевший на его плечах плащ — объемистый, серый, весь залатанный кожаными заплатками, уместнее смотрелся бы на бездомном или пилигриме.

— Иржик, — просипел человек. — Зовут меня так. Иржик Халабала.[111] Зденек Блажек это для Святого Официума. Когда меня так называют, сразу понятно, кто пришел. — Он встал у стены, не предложив мне сесть. — Что связывает стража и Святой Официум?