Страж. Тетралогия - Алексей Пехов

— Кто-нибудь еще это слышал?

— Я слышал, — подтвердил ландскнехт с фламбергом, стоявший напротив меня.

— И я, ваша милость. — Хозяин «Золотой лани» вышел вперед и указал на раненого солдата. — Вот этот сказал.

Еще с десяток человек подтвердили слова Войтека.

— Ну, что же, Хальвец. У меня нет причин отправлять твою задницу на кол. Ступай. Умойся. И проспись. Завтра у меня для тебя и твоих закадычных дружков есть одно дело. А этому вырвите язык калеными щипцами. Чтобы думал, что и где говорить.

Воющего наемника схватили несколько солдат и потащили прочь.

— Эй! Это ты ван Нормайенн? — дернул меня за рукав невысокий пожилой человечек.

По внешнему виду и повадкам он очень походил на карманника.

— Смотря кто спрашивает.

Тот улыбнулся щербатой улыбкой:

— Наш общий друг просил передать тебе сообщение, которого ты ждешь.

Незнакомец сунул мне в ладонь бумажку и затерялся в толпе. В записке корявым почерком было написано: «Зденек Блажек. Кожевник улицы Жахимска».

— Ехать в логово к собачьим псам. — Слова Радек цедил сквозь зубы. — Готов поспорить на твое баронство, Мариуш, что нас прикончат еще до того, как мы окажемся у ворот.

Похмелье испортило ему настроение.

— Удружил так удружил, друже, — продолжал ворчать Радек. — И что тебе спокойно не пилось в той харчевне?

— Что же, я должен был проглотить оскорбления этих свиных задниц, точно смерд какой-нибудь? — возмутился Мариуш. — Моя хусарская гордость этого не позволила. Ты бы сам влез в драчку, коли б не был мертвецки пьян. Подтверди, Войтек.

— Ага, — охотно исполнил просьбу господин Мигорцкий.

— Наша хусарская гордость как раз и завела нас в свиную задницу, которую ты только что помянул. В Моров. В берлогу предателя Жиротинца. Ну ничего. Я задорого продам душу этим сучьим псам. А увижу Млишека, так попытаюсь его прикончить. Всяко будет польза от моей смерти.

— Погодите звать смерть, господин Хольгиц. — Я убрал конверт, который вручил мне адъютант князя. — Сегодня вы на службе у Братства.

— Думаете, такая ерунда остановит этих лишаев, господин ван Нормайенн?

— Не позорься перед стражем, Радек, — укорил того Мариуш. — А то подумает, что ты боишься.

— Ничего я не боюсь! Просто если уж умирать, то в бою и на коне, а не пешим, в стане врага, который недостоин моего уважения. Потомку Душана Ворона не пристало дохнуть, точно крыса.

— Ты, главное, знамя повыше держи и от господина ван Нормайенна далеко не отходи.

Радек пробурчал себе под нос ругательство и переложил древко с правого плеча на левое. Он нес стяг с символом Братства и был не слишком доволен этой честью. Еще его бесило, что пришлось оставить лошадей и идти к воротам пешком, точно пехотинцу.

Троица моих сопровождающих облачилась в одежду обычных солдат — темные кожаные куртки, такие же штаны на шнуровке, легкие шлемы и кирасы — не чета их тяжелым, хусарским. Из оружия при них были узкие кинжалы да ньюгортские кавалерийские палаши — на ладонь длиннее моего рейтарского, более тяжелые и широкие. Серьезные клинки в умелых руках.

Перед выходом Мариуш убедил меня, что и стражу требуется кираса.

— Это не темные души, господин ван Нормайенн, — сказал он. — Это люди, и они порой стреляют.

Теперь я чувствовал себя как черепаха, засунутая в стальной панцирь. Броню я не носил лет тринадцать, с тех пор как мне в юности довелось поучаствовать в военном приграничном конфликте с Прогансу. Все было непривычно, особенно высокий стальной воротник, защищавший от пуль. Он врезался в подбородок и страшно мешал.

Мы шли через лагерь авангарда в сопровождении капитана ландскнехтов — сурового чернобородого верзилы в зелено-красном берете, коротких штанах и разноцветных чулках, который с легкостью, точно перышко, нес на плече двуручный биденхандер.

— Глупость вы задумали, — сказал он нам. — Два дня назад мы отправили к воротам переговорщика с белым флагом. Вон он лежит, если приглядеться хорошенько. Вся местность простреливается. Моя банда делает ставки, сколько шагов вы пройдете, прежде чем вас отправят на небеса.

— В стража они стрелять не будут, — уверенно произнес я, хотя полной уверенности, разумеется, у меня не было.

Всякое случалось.

Наемник лишь ухмыльнулся:

— Ну-ну. Я бы выстрелил.

— И где бы ты спрятался от убийц Братства? — спросил у него Мариуш. — Они обычно стараются ответить и прикончить таких вот удальцов. Чего бы им это ни стоило. Распинают на ближайших воротах и выпускают кишки. Все об этом знают.

Ландскнехт больше не ухмылялся.

— Мое дело предупредить, господа. А дальше это уж как там Господь с вами решит.

Возле насыпанного вала земли крутилась банда наемников. В основном здесь были опытные стрелки, прятавшиеся за толстыми дубовыми щитами. Это был передовой рубеж.

— Все, господа. Дальше вы сами, — сказал нам капитан.

— Оставили бы ценные вещи, — без всякой надежды предложил нам один из стрелков. — Мертвецам они ни к чему, а компании сгодятся.

По лицам всех присутствующих было понятно, что для них мы уже покойники.

— Ну, как хотите, — не дождавшись ответа, произнес солдат и добавил уже тише: — Нам все равно, у кого брать золотишко. У живых или мертвых.

— Ну, с Богом. — Мариуш широко перекрестился, а Радек поднял знамя повыше.

Мы направились к крепостной башне, получившей название Епископской, где располагались одни из четырех ведущих в город ворот. Пройти надо было шагов триста пятьдесят, может, четыреста, и я чувствовал, что сотни глаз следят за нашим неторопливым продвижением.

Это были те, кто остался за спиной, и те, кто стоял на стенах.

Трупов по пути встречалось очень мало — Епископские ворота еще ни разу не штурмовали. Те считались самыми крепкими и надежными в Морове. У двух мертвецов я увидел белые флаги.

— Млишек не собирается вести переговоры. — Радек перешагнул через тело парламентера.

Войтек согласно кивнул, щуря светло-зеленые глаза. От его внимания не укрылись струящиеся над стенами тонкие сизые дымки — горящие фитили аркебуз.

Мои спутники шли спокойно и не спеша. Они показывали всем и каждому, что не боятся такой мелочи, как пуля, и не собираются отступать.

И в нас не выстрелили.

Когда громадная башня нависла над нами и мы подошли к воротам — из открывшегося маленького окошка-бойницы грубо спросили:

— Чего вам?

— Я — страж. Прошу пустить меня в город.