Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

сказав: «У Вас в Р[остове] есть старый знакомый Максимов». «Есть, но я видел его мельком, один раз». После этого они оказали мне про Вас немало лестного — и очень лестного — как о человеке и работнике. Вот и все. Фамилий их — не знаю, они пришли с группой москвичей из «Молодой гвардии» и «На лит[ератрном] посту».

Всего доброго.

А. Пешков

28. X. 28.

936

В. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

30 октября 1928, Сорренто.

Дорогой и уважаемый

Владимир Иванович —

крепко жму Вашу руку — очень крепко! — и прошу Вас передать или прочитать юбилярам прилагаемую записку.

Простите, что опоздал поздравить Вас, Константина Сергеевича и всех сродников Ваших по 30-летней работе, которую, не обинуясь, искренно считаю великой работой.

Здоровья, бодрости духа Вам и всем.

А. Пешков

937

КОЛЛЕКТИВУ АРТИСТОВ МХАТ

30 октября 1928, Сорренто.

Дорогие юбиляры —

опоздал я поздравить вас, но не сетуйте на меня за это, ведь от этого не остыло чувство моего уважения к вам и моего изумления пред плодотворностью, пред неутомимостью вашего творчества.

Вероятно, вы уже слышали все, что следовало сказать вам и что, наверное, сказано — о историческом значении вашей реформаторской артистической работы, о том, как чудесно много сделано вами для русского искусства, о том, какой мощный толчок дали вы развитию театра в России, Европе, Америке, о том, что если ваше влияние на искусство сцены еще недостаточно заметно теперь, так это скажется со временем, когда Европа будет менее консервативна, — а этого, мне кажется, не долго ждать.

Я — не нахожу слов, достаточно красочных для того, чтоб передать в них чувство моего искреннейшего восхищения 30-летней работой вашей. Я — ссорился с вами о Достоевском? Это — мое право, так же, как ваше — сердиться на меня. Ссориться я — «всегда готов», — привычка! Но как бы и по какому бы поводу я ни разногласил с людями, я никогда не теряю моей способности ценить их работу, их заслуги пред народом. И, разумеется, я не забываю, не могу забыть того, как огромна и прекрасна ваша работа, сколько талантливых людей воспитано вами, как щедро обогатили вы свою страну прекрасными артистами. Вот историческая заслуга, которой вы имеете неотрицаемое, неоспоримое право гордиться так же, как и вашим личным артистическим творчеством.

Разрешите, старые товарищи, крепко пожать ваши руки и от всей души пожелать вам здоровья, а главное — бодрости духа.

М. Горький

Кстати: сообщаю вам незатейливый, но великолепный комплимент, полученный мною на-днях; автор комплимента — уралец, казак, кооператор:

«Был и в Художественном первом театре, сподобился. Эх, как играют, — настоящая жизнь — карикатура против них. На улицу вышел и себя не чувствую, как с крыши в погреб свалился».

Вот вам.

М. Г.

30. X. 28,

938

Н. А. СЕМАШКО

22 ноября 1928, Сорренто.

Дорогой Николай Александрович,

простите меня, опоздал поздравить Вас. Я вообще всюду опаздываю — обедать, спать, отвечать на Письма, и все это потому, что атмосферические, социальные и, так сказать, лично-физиологические явления природы слагаются неблагоприятно для меня. Во-первых — хорошая погода, и меня гоняют гулять, во-вторых — приезжают люди и поют, а я должен слушать, и в-третьих — от всего этого у меня какая-то печенка болит, а из нее — бессонница, из печенки-то. Но все это, конечно, меня не оправдывает в том, что я не поздравил Вас своевременно.

В бытность мою в Москве я мало видел Вас. Это — плохо. Плохо для меня. Может быть, от возраста, а может быть, потому, что у меня недурно развит вкус к людям, но случилось так, что ко всем вам, старым товарищам, зачинателям новой истории, у меня разгорелось, вероятно, немножко смешное чувство духовного родства, чувство особенной близости и — тревоги за вас, за всех. Очень я люблю вас и высоко ценю. Большие вы люди на земле. И я не преувеличу, сказав, что хорошо жить с вами.

Но, говоря глаз на глаз, сами вы не важно, не ладно живете, как-то далеко друг от друга, и каждый в своем одиночестве. Знал я, что живете вы не так дружно, как следовало бы, а приехав, посмотрев, — убедился в этом. Отсюда и тревога. Вы мне простите и эти слова, быть может, неожиданные для Вас, но поверьте, что они — от чувства искреннего, хотя оно, может быть, и ошибается. Странное поздравление?

Дорогой мой и хороший друг, знаю, что оно неуместно, а захотелось сказать именно то, что сказал.

Разумеется, я горячо, от души поздравляю Вас с Вашей прекрасной работой в течение десяти лет; поверьте, что трудность этой работы ведома мне, так же как и ее огромный, неоспоримый успех.

Крепко жму Вашу руку, Н. А., сердечно обнимаю.

Разрешите напомнить о статье для «Наших достижений», — Вы хотели дать статью о детях. Дадите?

Всего доброго. Весной увидимся.

А. Пешков

Работаю бешено.

22. XI. 28.

Sorrento.

939

А. С. МАКАРЕНКО

6 декабря 1928, Сорренто.

Дорогой Антон Семенович —

Ваш уход из колонии поразил и глубоко огорчил меня. Если б я знал об ультиматуме Арнаутова, я, конечно, действовал бы более энергично. Но у меня было обещание т. Б. в Харькове «не мешать» Вам в работе Вашей. В Москве я тоже говорил о том, чтоб Вас не трогали, и тоже был успокоен обещанием не делать этого. И — все-таки! Очень боюсь, что в это дело замешаны тенденции «националистического» характера.

Пишу в Москву, настаивая на необходимости Вашего возвращения в Куряж. В январе будет напечатана моя статья о «беспризорных» и колонии, созданной Вашей энергией. Разрушать такие дела — преступление против государства, вот как я смотрю на эту историю.

Антон Семенович — Вы энергичный, умный человек. Я знаю, как должно быть больно Вам, но — не падайте духом! Все наладится.

За предложение посвятить мне Вашу «Педагогическую поэму» сердечно благодарю. Где Вы думаете издать ее? Советую — в Москве. […] Думаете ли Вы иллюстрировать ее снимками? Это надо бы сделать. Не опасайтесь, что этим книга станет дороже.

Крепко обнимаю Вас, дорогой друг, будьте здоровы!

А. Пешков

6. XII. 28.

S[orrento].

Передайте привет мой колонистам Дзержинского. А своих видите? Они ведь, наверное, знают,