Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

Мэр кивнул. Казалось, он думал совсем о другом. Малкэй знал о чем. Кэссиди молчал все дорогу. Когда остановились у дорожного знака, где еще веселились люди, он принялся озабоченно рассматривать толпу, вероятно выискивая незнакомые лица.

«А я уже здесь, – подумал Малкэй. – Не туда ты, хозяин, смотришь».

– Спасибо большое за помощь! – проговорил он вслух, намекая мэру, что пора выбираться из машины.

– Всегда рад, – отозвался Кэссиди, все еще рассматривая лица. – Если вам вдруг что-нибудь понадобится…

– Кстати, да, – сказал Малкэй, вынимая телефон из кармана и включая приложение с навигатором.

В джипе был свой спутниковый навигатор, но Малкэй никогда не оставлял данных в машине, которую мог при необходимости бросить.

– Ваш выживший… если бы вы сказали мне, где его искать, я бы охотно поговорил с ним о случившемся.

34

Холли вела Соломона по притихшему дому. Тишину нарушал лишь стук капель по крыше.

– Вот кабинет Джима, – сообщила вдова, распахивая дверь.

Комната выглядела так, будто сквозь нее пронесся торнадо. Все ящики выдвинуты и вывернуты, шкафы опустошены. Пол устилали финансовые документы вперемешку с томами в кожаных переплетах, когда-то стоявшими на полках вдоль стен. Книги лежали раскрытыми, словно крылья погибших птиц. Посреди выметенного дочиста рабочего стола стоял монитор, и его экран тускло освещал воцарившийся в комнате хаос.

Соломон ступил внутрь, вдохнул, уловив запахи плесени, старого дерева и кожи. На них, как и в гостиной, накладывался запах машинного масла и сена, принесенных на коже человека, в поте лица разорявшего дом.

– Вы сказали, что хотите узнать, кто вы такой, – произнесла Холли, подойдя к дальней стене. – Джим тоже хотел узнать, кто он.

Стену целиком покрывали карточки из дел, клочки бумаги, карты, фотографии. Отчетливо различались две колонки. Слева – большая карта местности, покрытая старыми фотографиями и ксерокопиями страниц из журнала со старомодным шрифтом. Шрифт напоминал рукописное посвящение в книге мемуаров Джека Кэссиди, лежащей у Соломона в кармане. Справа от пола до потолка бежала череда карточек с именами и датами, начиная от 1850 года до наших дней. Сверху между колонками висела страница из старой Библии – отрывок из Притч Соломона, где были подчеркнуты слова: «Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота».

– Это семейное древо Джима, – сказала Холли, указывая на правую сторону стены. – Все, что он пока сумел отследить. В последнее время Джим связывался со многими людьми. Возможно, вы были одним из них.

Соломон подошел ближе. Биение сердца тяжко отдавалось в висках при мысли о том, что стена может подсказать, кто же такой мистер Крид. Рядом с некоторыми именами висели фотографии. В основном современные. Но было и несколько стального цвета дагеротипов, запечатлевших сосредоточенные, устремленные в никуда взгляды давно умерших. Соломон жадно вглядывался, впитывая мельчайшие детали, но своего имени так и не нашел и не обнаружил своего лица в россыпи картинок. Он повернулся к документам и картам, заполнявшим левую часть стены:

– Что это?

– Материалы для книги о потерянных сокровищах Кэссиди, которую писал Джим. Вы знаете, что это?

Соломон вспомнил все книги и карты из сувенирных лавок. И места в книге Кэссиди, где основатель города намекал на сокровище.

– «Я стал знаменитым при жизни оттого, что отыскал сокровище в пустыне, но, воистину, есть другое сокровище, гораздо большее первого, найденное на закате моей жизни после долгих и трудных изысков», – процитировал Соломон.

– Вы читали его мемуары.

– Да.

– Их читали многие. Со времени первого издания сюда зачастили искатели сокровищ. До сих пор прибывают полные автобусы тех, кто не прочь попытать счастья.

Соломон внимательно рассмотрел карты, документы, фотокопии страниц из Библии с пометками на полях.

– Ваш муж тоже искал сокровище?

– Может быть. – Холли пожала плечами. – Я не знаю, верил ли он в сокровище. Джиму нравилась самая мысль о нем. Мой муж был романтиком. Но он забросил работу над книгой, когда узнал о своей настоящей семье.

– И как долго он работал над своей генеалогией? – спросил Соломон, снова взглянув на колонку имен.

– Недолго. С тех пор, как его выбрали. Месяц, наверное. Как избранный шериф, он получил доступ к закрытым городским архивам, чтобы ознакомиться с финансовыми делами и благотворительными фондами, которыми предстояло распоряжаться. А заодно и к остальным частям архива, включая бумаги на прием в «Дом Кэссиди».

– Что это – «Дом Кэссиди»?

– Сиротский приют. Он закрылся десять лет назад, когда стало плохо с деньгами. Джим вырос там. Он был сиротой.

Это слово было как яркий прожектор, показавший все по-новому: и белый штакетник снаружи, и белые фронтоны, и кресло-качалку на крыльце. Все – проекция, детское желание идеального дома, воображенная и претворенная в жизнь тем, у кого никогда не было дома. Это объясняло и идею фикс Джима Коронадо: выяснить, кто он и откуда. Уж это Соломон понимал отлично.

– Джим боролся за то, чтобы «Дом Кэссиди» открыли снова. Говорил, это вернет сердце городу, возвратит его к тому идеалу, какого всегда желал Джек Кэссиди: быть местом благотворительности и христианских добродетелей. Изначально Джек Кэссиди учредил «Дом» и в самом деле как жилище для брошенных детей и женщин. Но с годами «Дом» сделался сиротским приютом. Он был домом Джима первые семнадцать лет его жизни, ближайшим к тому, что можно называть семьей. Но архивные бумаги открыли дверь к настоящей семье.

Холли сняла фотокопию официального формуляра, передала его Соломону. Формуляр описывал детали поступления младенца Джеймса Коронадо. Внизу страницы стояла круглая девичья роспись в разделе «ближайшие родственники»: «Кэрол Нильсен». Затем, в скобках: «Мать».

– Джим сумел отыскать, где она жила – в трейлерном парке к северу от Ногалеса. Кэрол долго жила там с каким-то парнем, но несколько лет тому назад умерла от рака. У парня остались ее вещи, и он с радостью от них избавился.

Холли посмотрела на опустошенную книжную полку, затем на груду вещей на полу, присела, вытащила из нее прозрачный пластиковый пакет и передала Соломону:

– Джим нашел вот это среди ее вещей.

Пакет явно открыли, а потом закрыли снова, – видимо, искавший не нашел там ничего для себя интересного. Внутри лежала маленькая черная книга. Соломон вскрыл пакет, и в ноздри ударил застарелый сигаретный запах – точно джинн вырвался из бутылки. Вытянул книгу, повертел в руках. Старая, потрепанная, в переплете из тонкой, когда-то голубой кожи, но теперь сделавшейся пятнистой, засаленной, серо-синей от множества грязных рук, годами хватавших ее. На корешке – трещины; золото букв стерлось, оставив лишь тисненые контуры. Библия.

Соломон открыл книгу и увидел выписанную мельчайшим почерком семейную историю – от середины девятнадцатого столетия. Тот же самый список имен был и на стене. Но с одним существенным различием. В Библии семейное древо заканчивалось на Кэрол Нильсен. Она не отметила там рождения сына.

– Посмотрите, когда она родилась и когда Джим. Кэрол стала матерью в шестнадцать лет. Наверное, забеременела случайно, а отец либо не хотел и слышать о ребенке, либо вовсе не жил в городе, и тогда Кэрол принесла сына в «Дом Кэссиди» и оставила, дав на прощание лишь имя, которое взяла у старейшего родственника.

Холли указала на первое имя в засаленной Библии: «Джеймс Коронадо, 1857–?».

– Кэрол была совсем юна и, должно быть, очень напугана. Я и представить не могу, каково это: войти куда-то с ребенком на руках, а выйти без него.

В этих словах Соломон заново услышал и оценил, насколько же огромна потеря Холли. Со смертью Джеймса Коронадо она потеряла не просто мужа – но и свое будущее: годы, которые они могли прожить вместе, детей, которых могли завести. Соломон посмотрел на самый верх стены, где рядом с именами Джеймса и Холли была карточка с пятью пустыми строчками.

– Это была наша шутка, – пояснила Холли, заметив, куда он смотрит. – Джим всегда говорил, что хочет потомства на полную юниорскую футбольную команду.

– А вы? Скольких хотели вы?

Холли посмотрела на пустую карточку, и в глазах заблестели слезы.

– Хотя бы одного было бы здорово.

Соломон подумал, что, наверное, зря затронул эту тему. Холли и так больно. Он глянул на квадратик бумаги, на который обратил внимание, как только вошел в комнату. Квадратик лежал, полузаваленный кучей бумаг, у стола. Может, и не стоило бы лезть не в свое дело, но что-то подсказывало: стоило и стоит.

– Так что случилось? – спросил Соломон.

– Вы о чем?

Он подошел к столу, поднял бумагу и протянул женщине:

– Что случилось с вашим ребенком?

Когда она увидела, у нее перехватило дыхание. Холли взяла квадратик и медленно осела в кресло.