Соломон Крид. Искупление - Саймон Тойн

– Вы имеете в виду то, что я несколько часов назад похоронила мужа?

– Я уже говорил, что мне очень жаль, – сказал Донни, немного опустив пистолет, – но вам лучше пойти с нами ради вашего же блага. Нельзя вас оставлять в такое время одну рядом с заряженным ружьем.

– Она не одна, – послышалось из-за двери.

Донни посмотрел мимо Холли, та обернулась и ощутила прилив радости и облегчения. Там стоял Соломон. Если он и галлюцинация, то очень уж устойчивая.

– Вы его видите? – поинтересовалась женщина у копа.

– Конечно, – сконфуженно подтвердил тот.

– То есть вы видите, что я не одна. Спасибо большое за заботу.

Она снова попыталась закрыть дверь, но Донни не отступал. Он сунул оружие в кобуру, хотя коп за его спиной оставался настороже. Холли почти не сомневалась, что его имя – Том, а значит все неизбежно называют его «Томми».

– Послушайте, миссис Коронадо, – изрек Донни, изо всех сил изображая дружелюбие и смиренный призыв к благоразумию. – Вы уж простите, что мы так вот пришли стучать в вашу дверь, но вы разрядили дробовик в грудь шефа полиции Моргана. Нас отправили привезти вас и удостовериться, что с вами все нормально. Но если вы не пойдете с нами по своей воле, мы вас заставим. То есть арестуем. Не хотелось бы, но если придется – я это сделаю. Мне очень жаль.

– Вы все время повторяете, что вам жаль, – заметила Холли, прислушиваясь к тому, как журчит вода в кювете. – Если вам действительно жаль, тогда извинитесь и оставьте меня в покое.

– Извините, не могу, – неловко и трудно выговорил Донни. – Мне это совсем не нравится, но ведь для вашего же блага. Где дробовик?

Холли посмотрела на улицу, на дождь. Он слабел, сквозь прорехи в облаках проглядывало солнце. Капли падали сквозь лучи света, сияли бриллиантами на мокрой дороге и темных домах напротив. Наверное, где-то поблизости радуга, но ее не разглядеть с крыльца.

– Миссис Коронадо, дробовик, – напомнил коп.

Холли посмотрела в его простодушное лицо, вздохнула, затем широко раскрыла дверь и указала внутрь:

– Там, за кушеткой. Он на предохранителе.

Донни прошел мимо, вежливо кивнул, входя в дом, словно на обычном воскресном обходе, вынул из кармана большой пакет для улик, развернул его, встряхнув, и спросил, глядя на беспорядок в комнате:

– Что здесь произошло?

– Не это ли вам и стоило бы выяснять? – осведомился Соломон.

Второй коп шагнул внутрь, прикрывая напарника, словно милый пригородный дом был нарколабораторией и в любой момент могли явиться вооруженные бандиты. Донни вывернул пакет и взял дробовик через полиэтилен.

– Что пропало? – спросил коп.

– Не знаю. У меня не было возможности проверить. Быть может, вам стоило бы спросить об этом шефа Моргана. Он не казался слишком уж удивленным, когда я сообщила ему о взломе.

Донни встал, завернув ружье в пакет и запечатав его:

– Если хотите, мы потом вышлем кого-нибудь обследовать.

– Вы все уже здесь, – заметил Соломон. – Почему бы вам не взглянуть?

– Нам приказали доставить миссис Коронадо и привезти вот это, – ответил Донни, поднимая мешок с ружьем.

– Кто приказал? Морган?

Донни посмотрел на Соломона, но ничего не ответил.

– А меня он приказал привезти?

– Нет. Только миссис Коронадо и дробовик.

– А если она не захочет ехать?

– Тогда мы ее арестуем.

– Все в порядке, – сказала Холли, выходя вперед и покоряясь, словно усталый пловец течению. – Я поеду с вами. Но можно мне сперва переодеться?

Она приподняла разодранный подол платья.

– Конечно, – заверил Донни.

Холли вышла из комнаты, оставив Соломона и копов глядеть друг на друга. Зайдя в спальню, она тут же содрала платье и швырнула на пол душа, чтобы ничего не запачкать. От платья на боку остался грязный потек, и Холли захотелось принять душ. Но лучше не искушать терпения полицейских. Поэтому она лишь плеснула водой на лицо, нашла в шкафу серые джинсы и синюю рабочую рубашку. Холли вздрогнула, заметив пакет раздавленных таблеток снотворного рядом с бутылкой виски. Интересно, что случилось бы, повернись события по-другому? Если бы дом не оказался разоренным, если бы не явился Морган и не взбесил ее, если бы Соломон не отказался уйти? Возможно, сейчас она лежала бы на кровати, одурманенная, полупьяная, со стаканом мутного от таблеток скотча на прикроватной тумбочке.

Холли поежилась и поспешила спрятать таблетки, словно стыдную тайну, которую не хочется раскрывать никому.

Соломон стоял посреди гостиной, глядя на полицейских, а те рассматривали стены, пол, улицу – что угодно, кроме Соломона. На него никто не бросил и взгляда. Все молчали.

– Вы не хотите снять мои показания? – спросил он.

– Нет, – ответил Донни, по-прежнему избегая смотреть на Соломона.

– Отчего же нет? Я свидетель произошедшего.

– Нам сказали только привезти миссис Коронадо.

– А вот и я, – откликнулась та, появляясь в гостиной и вручая Соломону пару рабочих сапог. – У Джима одиннадцатый размер, у вас, похоже, такой же. Вам не следует ходить босиком. Люди подумают странное.

– Но я и есть странный, – принимая сапоги, ответил Соломон.

– Там внутри толстые носки на случай, если размер все-таки слишком велик. Если хотите, забирайте сапоги. Они хорошие. Кому-то нужно их носить.

– Вы хотите, чтобы я ушел? – спросил он, хмурясь.

– Нет, вовсе нет, – сконфуженно проговорила Холли. – Пожалуйста, оставайтесь. Гляньте снова на расследования Джима – вдруг что-нибудь всколыхнет вашу память? Я хочу помочь вам, чем смогу.

– Я ведь ненадолго? – обратилась она к полицейским.

– Наверное, нет, – пожав плечами, ответил Донни.

– Хорошо, – заключила Холли, шагая к дверям. – Давайте побыстрее с этим покончим.

39

Глядя, как они уезжают, Соломон прислушался к тишине, снова затопившей дом. Дождь почти стих. Его барабанная дробь по крыше сменилась журчанием и бульканьем ручейков, сбегавших по спекшейся от солнца земле.

Соломон глубоко вдохнул и различил запахи оружейного масла и ваксы, принесенные копами, слабый цитрусовый аромат Холли и жирные, с оттенком сенного духа, нотки вони, оставленой непрошеным гостем, разорившим дом.

Копы странным образом игнорировали Соломона. Если бы это была обычная неприязнь жителей захолустного городка к чужим, она бы проявилась в демонстрации силы – мол, знай, кто тут хозяин, – и в подозрительности. Но копы попросту игнорировали чужака. Соломон задумался над этим, садясь на диван, отряхивая землю и пыль с ног, натягивая носки, а потом сапоги. В них было приятно пройтись. Сшиты основательно, но кожа мягкая. И разношены хорошо. В памяти Соломона всплыла поговорка индейцев чироки, украденная белыми колонизаторами вместе со всем остальным: «Не суди человека, пока не прошел милю в его обуви».

В сапогах Джона Коронадо Соломон чувствовал себя хорошо. Непонятно почему, но носить его обувь казалось правильным. Твердая кожа подошв приятно стучала по доскам пола. Соломон подошел к закрытой задней двери и остановился, задумавшись. В спешке Холли оставила дверь спальни открытой. Оттуда плыл цитрусовый аромат, смешанный с запахами мыла и сухой меловой нотой таблеток снотворного. Соломон зашел в спальню, ведомый обонянием, открыл дверь шкафа и взял оттуда мешочек с белым порошком – достаточно, чтобы навсегда усыпить взрослого человека. Соломон подумал о событиях, приведших его сюда, и заключил, что его решимость поговорить с Холли наверняка спасла ей жизнь. В ванной лежало ее траурное платье, мокрое и разодранное, словно сброшенная кожа. Холли едет сейчас в машине с двумя полицейскими, не пожелавшими посмотреть ему в глаза.

Соломон нахмурился, повернулся и вышел из комнаты.

Малкэй подождал, пока полицейская машина отдалится, затем посмотрел на дом. На улице тихо. Ни машин, ни людей. Дождь слабеет – на радость празднующим спасение города и к продолжению веселья. Но все равно следует поторапливаться. Фотография обгорелого черепа ушла к Тио. Теперь нужно показать ему свою значимость и ценность. И уж постараться, чтобы гнев Тио, увидевшего доказательство смерти сына, не обернулся против папы и самого Малкэя.

Он в последний раз проверил «беретту», затем сунул пистолет, непомерно длинный из-за привинченного глушителя, в карман пиджака, открыл дверцу и шагнул наружу.

40

Соломон вернулся в кабинет и пошел прямо к карте на стене. Сердце билось учащенно, хотя отчего именно – сказать он не мог. То ли возбуждение, то ли страх.

Он внимательно изучил контуры местности к северу от аэродрома. Рассекавшая пустыню прямая линия дождевого стока отмечала границу летного поля. За ней хаотично метили ровную как стол землю несколько проселков. В миле с небольшим от города они сходились к сборищу строений, помеченному как «ранчо Такера». Соломон вспомнил последние слова умирающего: «Элли Такер… Элли, прости».