Ерёменко Вблизи сильных мира сего - Неизвестно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда вызывали в "родной" отдел (без вызовов не являлся!), забегал обязательно в его комнатушку на пятом этаже.
Но его часто не было. "Сидит на даче, пишет..." — отвечали бывшие коллеги.
Как-то вечером заскочил в наш ЦДЛ и в вестибюле столкнулся с пьяненьким Леоном. Тянет в дубовый зал.
— Сижу с друзьями. Там и твои писатели...
— Нет, Леон, не хожу туда.
— А-а-а, — понимающе тянет Леон. — Нельзя, разорвут?
— Вот именно.
— А мне говорили, что тебя видели с Гришей Баклановым в Доме кино. В ЦДРИ тоже...
— Какая потрясающая осведомлённость!
Леон хохочет:
— Наша школа!
Я соглашаюсь:
— Да, бываю. Но редко. Давай лучше про тебя, Леон. Твой лучший друг Горби рулит и ты теперь рядом? В партийном раю?
— Да, да, — заливается Леон. — В раю, но на краю! На самом краю, Володя. — И вдруг, ухватив меня за обе руки, пьяно притягивает себе и горячо шепчет: — Знаешь, я понимаю, тебе нельзя сюда вечером. Но давай утром. В пять утра. Мы каждую неделю здесь собираемся на хаш... Да! В вашем ресторане! Отличные ребята... Посидим... Я тебе позвоню, когда у нас будет следующий сбор. Идёт?
— Идёт!
Обнимаемся. А Леона уже разыскивают его друзья...
Больше встреч не было. Лет через шесть-семь, уже при издыхании горбачёвской перестройки, когда рухнула КПСС и ельцинские нувориши вопили в СМИ о "деньгах партии", в "Правде" прочёл трёхколонник за подписью "Леон Оников".
Читал взахлёб, будто встретил друга. В статье делается попытка анализа краха партии коммунистов в нашей стране.
О, жив курилка! Прямо слышу его интонацию.
Но ведь я и сам, да и другие это знают. Главный итог — рухнула! А причин много. В том числе и те, про которые пишет Леон...
И совсем недавно, летом 1998 года, прохожу к родному зданию ТАСС, и вдруг из подъезда выскакивает с папкой под мышкой озабоченный Леон. Обрадовался! Хотел крикнуть. Нет, нагоню и обниму сзади. Прибавляю шаг, а он, постаревший, но такой же шустрый, шмыг в чёрную "Волгу" и был таков.
Смотрю на удаляющийся номер машины. Кажется, теперь такие номера на машинах администрации Президента. А машины-то из бывшего гаража ЦК.
И всё равно порадовался за друга. "Жив курилка! И где-то служит. Жить-то надо..."
...Я уже говорил, что мой ангел-хранитель — писательство. Те, кому доведётся читать мои книги, увидят и поймут, чем и как я жил в разные годы. И каким было это раздвоение между службой и писательством.
Иногда они разбегались дорогами в разных направлениях (служба в ЦК), иногда шли параллельно (журналистика), а часто и сливались в одно русло (работа в издательстве, общение с писателями). Вот лишь один пример раздвоения. За время работы в аппарате ЦК я написал и издал четыре книги и одну пьесу "Опять Гаранин". И её соавтором был мой друг — Феликс Серавин из отдела машиностроения ЦК, который выверял производственную интригу. Пьеса по тем временам острая и спорная.
В центре — трагическая фигура начальника ОТК крупнейшего машиностроительного завода. Он восстал против руководства и застопорил выпуск некачественных машин. Пьеса уже репетировалась артистами МХАТа, и я подумал, куда же мы, два работника аппарата ЦК, очертя голову, лезем?
Но ничего не сказал своему коллеге-соавтору. Ай, волков бояться... Пусть Феликс надеется, что нас спасут фиговые листочки-псевдонимы, которыми мы прикрыли наши подлинные имена.
Около года шла волынка с постановкой пьесы и снятием фильма. За это время Яковлев оказался уже в Канаде. А снятый фильм вдруг понравился высокому начальству на телевидении. И они решили им начать передачи, посвящённые открытию XXV съезда партии.
У фильма была хорошая пресса. Его сразу показали по нескольким программам. Да и потом он держался на телевидении лет пять. Скоро и наши друзья узнали, кто скрывается под псевдонимами Ф.Александров и В.Николаев. Помню, друзья по службе, вычитав в программах ТВ об очередном показе нашего фильма, распахивали двери кабинета и дурашливо кричали:
— А сегодня опять Гаранин!
При Тяжельникове я проработал года четыре, и в последний, когда отмечалось мое пятидесятилетие, он больше говорил о юбиляре не как о работнике отдела, а как о писателе, упоминая и эту пьесу.
Думаю, это было единственное, что он знал из мною написанного. После того, как закончилось это скучное "мероприятие", ко мне подошли наши отдельские ребята:
— Что бы это значило? — гадали они.
Женя Велтистов (он тогда недавно пришёл в сектор ТВ) обрадованно сказал:
— А, может, это сигнал к послаблению. Может, и не надо теперь нам прятать свое писательство?
— Ой, вряд ли! — усомнился я. — Скорее сигнал к выявлению, сколько нас таких в отделе.
— Точно! — со смехом подхватил Виктор Бакланов. — Видели, как заерзали на стульях зав секторами. Мой Иван (Зубков) так и впился в меня, когда тебя славили.
Виктор время от времени и, конечно, под псевдонимом, печатал юмористические рассказы и байки на шестнадцатой полосе "Литературки".
— Ну, знаешь, — успокаивал всех Велтистов. — Главное — теперь есть прецедент. Случай чего, можно сослаться. Бог не выдаст... раз из уст самого...
Мы поговорили ещё о великой силе прецедента в нашей работе. Если что-то "полукрамольное" прошло в печати или обнародовано на ТВ и радио, значит, можно уже ссылаться, как на разрешённое. Это великое спасительное правило "всесильного прецедента" много раз выручало меня и позже, в издательской работе. Сотрудникам, а также и писателям всегда говорил:
— Хотите пробить в печать повесть, роман, рассказ... ищите прецедент! Доказывайте: "Такое уже было!" Уловка всегда действовала безотказно.
Не знаю, помог ли Жене Велтистову тот юбилейный прецедент в экранизации его хорошей повести "Приключения Электроника". Фильм вышел, когда Женя ещё работал в ЦК, но это произошло, видимо, через год или два после моего ухода.
Женя продолжал работать там же, в секторе ТВ, и он там же, в числе других авторов фильма, как сценарист, получил Государственную премию за эту картину.
А это уже было прецедентом из прецедентов. Такое в идеологическом отделе ЦК случалось впервые. Жалко, что Велтистов рано умер. Но знаменитый детский фильм показывают по ТВ и сейчас.
Начав эту главу с упоминания о переходе на новую работу, я всё время возвращаюсь к службе на старом месте. И это не случайно. Попав в совершенно другую, как сейчас говорят, неадекватную среду и иную рабочую ситуацию, я всё время обращался к тому опыту общения с творческой интеллигенцией, который приобрёл на старой работе.
Не разбираясь в тонкостях издательского дела, я доверял мнениям специалистов, но понимал, что этому можно следовать недолго. Если сам не вникнешь в существо дела, то рискуешь оказаться обманутым.