Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин

В ночь на 27 января 1945 года один из батальонов дивизии с ходу форсировал Одер севернее города Штейнау и занял плацдарм полтора километра по фронту и 800 метров в глубину. В тот же вечер к реке вышла наша рота под командованием капитана Переверзева с заданием срочно навести переправу.

Один батальон плацдарм не удержит, требовалась срочная переброска других частей и артиллерии. Здесь, на Одере, немцы твердо намеревались остановить русских и перейти в контрнаступление. Несколько офицеров и сержантов вышли на берег, чтобы наметить будущую переправу.

Что меня поразило, это железобетонные доты, врытые на другом берегу у самой кромки воды. Мощные приземистые сооружения, с толщиной стен не менее метра, стояли сплошной цепочкой на расстоянии перекрестного огня друг от друга. Позже мы узнали, что большинство дотов были рассчитаны на установку одного орудия, трех пулеметов, а гарнизон мог бы вести бой в полной изоляции в течение месяца.

Бросок наших войск был настолько быстрым, что немцы не смогли использовать эти доты. Но бой только начинался. По своей ожесточенности переправа через Одер навсегда врезалась в память. Неужели это было со мной, и как я сумел уцелеть?

Подошли еще две роты нашего саперного батальона. По тонкому позеленевшему льду переходили на правый берег небольшие группы пехотинцев. Лед проваливался и не мог удержать даже легкие 45-миллиметровые пушки, которые пытались перебросить на западный берег. Все три роты в спешном порядке рубили и укладывали тонкие деревья и жерди, укрепляя лед. К середине ночи, когда жердевая дорога была наполовину готова, немцы пошли в атаку и оттеснили прорвавшихся бойцов к воде.

Бой шел совсем рядом, пули пролетали над головой, впивались в стволы деревьев. Мы находились под защитой берега. Тогда начался орудийный обстрел переправы. Одно, второе прямое попадание. В воздух взлетали обломки жердей, куски льда. Двоих саперов, работавших недалеко от меня, накрыло взрывом. Когда мы подбежали, в дымящейся полынье с черной водой плавали только щепки. Оба бойца погибли, их сразу затянуло под лед.

Были убиты и ранены еще несколько человек. Наращивание дороги приостановилось, мы лежали под огнем. С плацдарма прибежал офицер, сообщил нашему комбату, что без поддержки бойцы долго не продержатся. Мы снова взялись за топоры и пилы. Но огонь был слишком сильный. Осколки находили новые жертвы. Снаряды рвались на берегу, и комки мерзлой земли разлетались на десятки метров.

Лед на том месте, где наводили переправу, был разбит. В огромной промоине бурлила темная вода, крутило обломки бревен, досок, солдатские шапки. Не то что работать, голову не поднимешь. Имелось несколько «сорокапяток» с запасом снарядов, но поддержка их была малоэффективна. Наш берег был пологий, а западный — высокий и крутой. Кому-то пришла мысль сколотить сани из жердей. «Сорокапятки» весят 600 килограммов, а лед выше переправы был довольно прочный.

Сделали сани, и штук семь-восемь пушек переправили под огнем на другой берег. Эти орудия, без преувеличения, спасли и нас, и плацдарм. Ведь немцы приблизились к берегу метров на 300 и вели огонь из всех стволов. Вода от пуль кипела, а пулеметные очереди не давали поднять голову.

Мы головы не поднимали, но пули находили все новые жертвы. Пробивали насквозь бревна, доски, добивали пытавшихся уползти раненых. В это время открыли огонь с фланга переправленные «сорокапятки». Снаряды у них небольшие, всего два килограмма весом, зато скорострельность 20 выстрелов в минуту. Целый град снарядов обрушили.

Переправилась по льду и часть пехоты, отогнали немцев от берега. Мы снова взялись за мост. Глубина в том месте была метров пять. И в нормальной обстановке не просто в зимних условиях сваи с плотов забивать. Орудийный огонь немцы не прекращали. А как только умолкали нагревшиеся орудия, налетали самолеты и почти в упор забрасывали строящийся мост небольшими бомбами, обстреливали саперов из пулеметов.

За каждым человеком гонялись, патронов не жалели. Нашей авиации не было. Скорее всего аэродромы располагались слишком далеко, а может, какая другая причина имелась. А ведь шел январь сорок пятого. Считай, конец войны, а мы без поддержки авиации под огнем вперед пробивались. Поэтому не люблю я громких фраз, как «фашисты драпали», а в сорок четвертом и сорок пятом году мы победы не успевали считать.

Побеждали, двигались вперед. Но какой ценой? В ночь с 27 на 28 января мы уже заканчивали строительство этого проклятого моста. Контуженые, мокрые, в обледеневшем обмундировании, саперы мечтали, что вот-вот прекратится эта огненная карусель, пойдут танки, а мы сможем обсушиться.

Но 28 января повторился вчерашний день. Только самолетов стало больше. Развернутым строем «Юнкерсы-87» в сопровождении «Мессершмиттов» охватили всю ширину плацдарма и реки. Шли на бреющем, снова сбрасывая бомбы и расстреливая все живое. Многие бойцы в бессильной ярости били по самолетам из винтовок и автоматов.

Изготовленная часть моста получила множество пробоин. Строительство стояло на месте, так как самолеты, меняя друг друга, не прекращали обстрела. К вечеру мы снова вышли на полуразрушенный мост. Длина его составляла 280 метров. Работали торопливо, зная, что завтра с рассвета опять появятся немецкие самолеты. Снаряды, которые продолжали падать, по сравнению с бомбежкой казались не такими страшными. Хотя люди гибли.

Я первый раз увидел, как человек предчувствует свою смерть. К берегу подошли автомашины с досками. Немцы перенесли огонь на них. Помкомвзвода выкликнул несколько фамилий для срочной разгрузки. Среди них оказался Толя Горбунов, молодой парень. Он побледнел и стал просить:

— Товарищ старший сержант! Убьют меня. Замени!

Но заменять его не стали, и Анатолий вместе с несколькими саперами побежал к автомашинам. Осколок снаряда убил его наповал, двое саперов были ранены. Вот и не верь в предчувствия! Толя едва не со слезами упрашивал помкомвзвода не посылать его на разгрузку, а ведь трусом никогда не был.

Что заговорило в нем? Страх или предчувствие Смерти? Черноволосый, с небольшими усиками и детскими веснушками, он был похож на мальчишку. Только военная форма делала его взрослым. Тело Толи Горбунова вместе с другими погибшими и ранеными погрузили на автомашины и увезли.

Работа шла лихорадочно. Мост вот-вот должен был соединить оба берега. На рассвете, увидев, что упрямство русских не перебороть, немцы пошли на крайность. В верховьях Одера они взорвали дамбу, и уровень воды в реке резко поднялся. Огромная масса воды трехметровой высоты вышла из берегов, сметая все на своем пути, сразу покатилась на мост.