Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пойма сплошь прорезана довольно глубокими ериками, шириной и 10, и 30 метров. Приходилось строить много мостов для быстрой передислокации «катюш» и артиллерии. Дело непростое, учитывая, что в пойме Волги растет много кленов, дубов, вязов, которые мало пригодны для строительных работ. Деревья рубили и приносили к ерикам порой издалека. Вбивали опоры в илистое дно, подбирали стволы подлиннее, закрепляли их и делали настил.
Глубокой осенью низменность Волго-Ахтубинской поймы раскисала и превращалась во многих местах в болото. Это затрудняло продвижение наших войск к Сталинграду, мешало передислоцировать «катюши» и тяжелые орудия, ведущие огонь по немецким позициям.
Приходилось рубить большое количество деревьев и делать поперечный настил шириной метров пять и длиной по несколько сот метров, а то и по километру (тоже своеобразный мост). Обуты мы были в ботинки с обмотками и вскоре, сами того не замечая, ходили мокрые по колено.
Строили иногда ложные артиллерийские позиции. Очень старались, чтобы орудийные окопы и деревянные пушки были похожи на настоящие. Труды наши даром не пропадали. Мы с удовольствием наблюдали, как, обнаружив «русскую артиллерию», немцы обрушивали на нее с высот на правом берегу десятки снарядов.
Очень они старались стереть эти «батареи» с лица земли и боеприпасов не жалели. Приятно было осознавать, что мы отвлекаем внимание немцев от наших артиллеристов. Но такие «игры» тоже были опасные. Однажды, едва закончив работу, собрали инструмент, отошли шагов на двести, сели перекурить.
А с правого берега уже летят немецкие фугасы и осколочные снаряды, калибром не меньше 105 миллиметров. Бежать было нельзя, залегли в ложбинах и среди деревьев. И хотя фрицы били по «батарее», разброс снарядов был велик. Некоторые взрывались в 20–30 метрах от нас. Осколки свистели над головой, впивались в деревья, срезая мелкие и крупные ветки. Повезло в тот раз, никого не задело. Переждали обстрел и двинулись к месту сбора.
Я не буду сравнивать наши условия с той смертельной опасностью на передовой, но и нашей саперной роте доставалось достаточно тяжестей в обороне Сталинграда. Теряли убитыми и ранеными друзей. Жили все три месяца, включая декабрь, в неотапливаемых палатках, сбиваясь в кучи и грея друг друга телами. Утром выбираешься наружу, руки-ноги не гнутся. Ничего, терпели, работали.
Кормежка была такая. Примерно через день приезжала кухня, и мы получали порцию жидкого пшенного супа с мелкими зелеными помидорами. Мясо и жир в нем почти не наблюдались. Остальное время питались всухомятку. Порцию хлеба, 800 граммов, получали ежедневно, а воды кругом хватало. Хлеб да вода — чем не еда! Так три месяца и прожили.
Хотя мы в боях не участвовали, но оставили в пойме могилы погибших ребят, кто-то лежал в госпиталях с тяжелыми ранами. Мы внесли свою посильную долю в оборону Сталинграда. Отсюда начался наш военный путь, а медаль «За оборону Сталинграда» я всегда ношу с гордостью.
В декабре 1942 года наш полк начал марш на юго-запад. В лицо дул холодный ветер, а разбитый снег под колесами нагруженных телег казался сыпучим песком. В нем мы утопали по щиколотку, а порой по колени. Единственным светлым пятном было то, что путь пролегал мимо моего родного села. Командир роты отпустил меня на ночь к семье. Надо ли говорить, какой неожиданной радостью стала эта встреча!
Вся семья не спала ночь, мы не могли наговориться. Мама напекла свежего хлеба в дорогу, проводила меня до избы, где ночевал командир, и мы простились. Я уходил, не оглядываясь, чтобы не видеть ее слез. Надолго ли? Лучше не загадывать. Казалось, под Сталинградом я уже нагляделся много страшного, но впереди была целая война.
Шли, поднимаясь еще до рассвета и захватывая кусок вечера. Дни в декабре — короткие. Четыреста километров до слободы Николаевская прошагали практически без отдыха. Несколько раз видели немецкие самолеты, но им было не до нас, в Сталинграде добивали 6-ю армию Паулюса. В конце февраля, когда уже закончилась Сталинградская битва, я вместе с группой бойцов был переведен в 240-й отдельный моторизованный инженерный батальон под командованием майора Киневского.
Под Ростовом шли сильные бои, нам дали приказ навести переправу через Дон. Здесь я понял, что такое построить переправу под огнем противника. Я был во второй роте, которой командовал капитан Сытник, опытный инженер и сапер лет пятидесяти. Тогда же я получил звание «младший сержант» и был назначен командиром отделения.
Работу по наведению переправы начали 1 марта 1943 года. В одном из заливов Дона немцы, отступая, оставили тяжелые понтоны и другое оборудование. День выдался по-весеннему теплым и безоблачным. Только радости от этого было мало. Сверху обрушились пикирующие бомбардировщики «Юнкерсы-87» и «Мессершмитты». Авиабомбы они сбросили на другие объекты, зато огонь пушек и пулеметов достался нам.
Самолеты пикировали едва ли не до земли, не обращая внимания на редкие зенитные батареи. Мы укрывались под понтонами, но пули и снаряды насквозь прошивали тонкий металл. Стоял сплошной треск от взрывов 20-миллиметровых снарядов и пулеметных очередей.
У нас появились погибшие и раненые. Нас лежало под понтоном несколько человек. Пулеметная очередь прошла через днище. Страшная лотерея! Сапер, лежавший справа, дернулся, пробитый несколькими пулями. Мне и соседу слева повезло. Другой понтон получил несколько пробоин от 20-миллиметровых снарядов. Из-под него выполз боец, волоча перебитую, почти напрочь оторванную ниже колена ногу. Санитар, попытавшийся оказать помощь, тоже получил ранение.
Никто не отменял приказ насчет наведения переправы. Работали, растаскивая понтоны, выбирая наименее поврежденные под огнем следующей группы немецких бомбардировщиков. На этот раз наряду с зенитками пришли на помощь наши истребители. Они не давали сбрасывать бомбы прицельно и пикировать до земли, как в первый раз.
Но часть моста, которую мы успели навести, была повреждена. Приходилось менять набравшие воды понтоны, ремонтировать настил. Ночью, когда окончательно стемнело, работы прекратили, так как трудно было увидеть пробоины в понтонах. Ужин, короткий отдых. Специальная команда хоронила погибших. Сколько их было? Не помню. Но первый весенний день оказался для многих саперов последним днем жизни.
Переправа через Дон считалась настолько важной (других мостов не было), что на третий день комбат приказал не прекращать работу даже под налетами немецкой авиации. Нас снова поддерживали истребители, но их было недостаточно. По-прежнему гибли люди, тонули или получали пробоины понтоны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});