Ошибка в объекте - Виктор Пронин

Да, летом здесь повеселей, подумал Николай, разглядывая белые, расплывающиеся в осеннем тумане хатки, голые деревья, жидкое месиво дороги. Он гостил здесь с Любашей вскоре после свадьбы.

— Ну, теща, набирайся духу! — Николай растянул губы в широкую улыбку и толкнул низкую дверь. На него дохнуло иной жизнью, и, может быть, только теперь, ощутив запах навоза, сушеных трав, парного молока и сотен других неуловимых и неразличимых сельских запахов, он остро почувствовал, как далеко забрался. И даже немного оробел, понимая, что рассчитывать на радостный прием не приходится, что Любаша, конечно же, расписала родителям свою жизнь и причины, которые заставили ее удариться в бега от любимого мужа. Но Николай взял себя в руки, улыбнулся простовато и доверчиво, зная, что не у каждого язык повернется сказать грубое слово человеку, улыбающемуся так открыто…

— А вы не ждали нас, а мы приперлися! — нараспев протянул Николай, входя в хату. Увидев, что старики дома и, судя по всему, только начали обедать, он мгновенно преобразился. — Есть хочу, помираю! Дайте поесть, а, Екатерина Степановна!

— Боже! Петро! Ты глянь, кто пришел! — Теща всплеснула руками, вскочила.

Николай тут же обхватил ее поперек туловища, приподнял несколько раз, потом подошел к старику, расцеловался, похлопал того по сухим, тощим лопаткам, что-то сказал о фотографиях на стене, где он снят с Любашей и сыном, громко крякнул, увидев, что тесть вносит бутылку с самогоном. И все говорил, говорил, отодвигая момент, когда ему придется сказать, зачем он, собственно, приехал. Николай шумно плескался, когда теща сливала ему на руки, хохотал, а оглядываясь на старика, не мог не видеть его настороженности. Да, он сразу понял, что его опасаются, ждут, когда скажет главное…

— Ну ладно… Садитесь, — проговорил в усы тесть и, громадной, темной ладонью обхватив бутылку, разлил зелье в стаканы.

Николай восторженно охнул, окинув взглядом стол.

— Ваше здоровье, Петр Спиридонович! Ваше здоровье, дорогая теща! — и торопясь, выпил до дна, чувствуя, что его трезвый запал кончается, что еще немного — и он не сможет так простецки суетиться и тогда придется взглянуть старикам в глаза прямо и серьезно. Выпив, быстро глянул на бутылку, прикинул, что там хватит еще на три-четыре тоста, и вздохнул с облегчением.

А тесть, заметив взгляд Николая, брошенный на бутылку, стыдливо опустил глаза — понял, что гость хочет напиться. Это было знакомо, значит, все остается по-прежнему, значит, дочка права, и поступила она справедливо. И старик взял бутылку узловатыми пальцами, снова налил в стаканы, поймав на себе благодарный взгляд гостя.

Захмелевший Николай уже смелее посмотрел на подобревшего старика, на все еще встревоженную тещу. Его улыбка перестала быть нервной, расплылась, стала естественней и печальнее. Расслабившись, он потянулся было к бутылке, но старик спокойно отставил ее в сторону.

— Погоди, — сказал он. — Сначала скажи — с чем приехал?

— Да вот, думал, Любашу застану у вас…

— Не, она в Москве. На заводе работает.

— На каком?

— Бог ее знает… Там много заводов.

— А живет где?

— В общежитии. Ничего живет. Комнатка на троих, но хорошая комната, светлая.

— Пишет? — спросил Николай почти беззаботно.

— А как же… Все как есть пишет, про знакомых спрашивает…

— Но на конверте же адрес есть? — спросил Николай с такой небрежностью в голосе, с таким вымученным спокойствием, что старик сразу догадался: вот он, главный вопрос.

— Нет, — сказал он. — На главпочту пишем. Говорит, в общежитие поздно письма приносят, да и пропадают иногда — ребята озоруют.

— А пацан с ней живет? В общежитии?

— Нет, здесь пацан. В деревне. У нашей родни… Там детей полная хата, вот и он там… Со стариками чего ему делать… Посмотреть хочешь?

— Можно… Отчего ж не посмотреть на своего-то…

— Сейчас Катерина приведет, — тесть выразительно посмотрел на жену, и она тут же, встав из-за стола, начала одеваться, опасливо поглядывая на Николая. И, уже выходя из темноты сеней, опять бросила на него подозрительный взгляд.

— Ты вот что, хлопец, скажи — с чем приехал? О Любаше узнать? — спросил старик напрямую, когда они остались одни.

— Ну! — кивнул Николай, чувствуя, что и в нем поднимается недовольство.

— Оставь Любашу. Не сложилось у вас. Не будем толковать, кто виноват. Ушла она от тебя. Ушла. Что же ты хочешь, силком ее затащить к себе? Не выйдет. Другая тебе жена нужна. Такая, чтоб в руках тебя, шалопута, держала, чтоб ты и пикнуть не смел. Вот. А Любаша командовать не любит. Но и не потерпит, чтоб ею помыкали. Ты не сможешь жить с нею, и не от тебя это зависит, таким тебя слепили… Может, думаешь, ушла она, чтоб попугать, а потом снова вернуться? Нет. Она и нам адрес свой не оставила — знала, что ты приедешь. Видишь, в этом деле и нам не доверяет. Вдруг, думает, мы со старухой разжалобимся да и выдадим ее. Оставь девку. Ну, найдешь ты ее, вернуться уговоришь, снова под одной крышей заживете… А ведь не простишь ты ей этого побега, чуть что — попрекать будешь. А она попреков терпеть не станет.

— Попытка не пытка! — Николай беззаботно махнул рукой.

— Смотри, — холодно сказал старик. — Только вот что я тебе еще скажу… Сюда больше ездить не надо. Породниться нам не удалось, разные мы люди. Не надо ездить, — повторил старик, твердо глядя Николаю в глаза.

— Это что же, и пацана мне уже видеть нельзя?

— Не знаю. Как решит суд. Я бы не позволил.

— Так, — озадаченно протянул Николай, — значит, и до суда дело дошло…

В сенях послышалась возня, дверь открылась, и вошла теща, подталкивая перед собой мальчишку в длинном пальто и теплом платке, повязанном по-женски. Недоуменно озираясь, он посмотрел на Николая и потупился.

— Ну, здоров, Коляш! — Николай присел перед сыном, наклонился, чтобы старики не видели его лица — не владел в эти минуты Николай своим лицом. — К мамке поедем?

Мальчик, не поднимая головы, кивнул.

— А как же дед с бабою? Отпустят? Нет, наверно, не отпустят, — спохватился Николай. — Тогда мы лучше с мамкой к тебе приедем, ладно?

— А что ты мне привез? — мальчишка в упор посмотрел на отца.

— Тут я, брат, оплошал, — откровенно сказал Николай. — Оплошал, прости великодушно! Подарок за мной. Говори прямо, что привезти?

Сын взглянул Николаю в глаза и отвернулся. Что, мол, говорить, все равно не привезешь.

— Да, Коляш, — протянул Николай, — не верят нам с тобой, не верят. — Он подсел к столу, налил себе дымчатого самогона, прикинул оставшееся и выпил, уже не ощущая его крепости. — Так, значит, больше к вам не ездить? — с вызовом спросил Николай. — Ну что ж, придется стороной объезжать, а, Коляш? — Николай с пьяной неуклюжестью повернулся к сыну и увидел, что того уже нет — теща тихонько вывела его во двор и быстро-быстро повела прочь, опасаясь, видно, как бы зять не вздумал увезти его.

— Так, — протянул Николай, опять берясь за бутылку. — Пахана напоили, а пацана спрятали! — Он захохотал, но тут же смолк и уставился на занавеску, которая отгораживала другую комнату. — Кто там? — спросил он.

— Никого, — старик с удивлением посмотрел на Николая.

— Точно никого?! — Николай поднялся, его бросило в сторону, но он удержался на ногах, тяжело прошел к занавеске и с силой отдернул ее. В комнатке действительно никого не было. — Ладно, — проговорил Николай, возвращаясь на место. — Пусть так, пусть никого… Я, правда, не заглядывал под кровать, а наверно, стоило бы, а? — Он посмотрел тестю в глаза, будто хотел уличить того во лжи. — Ладно, сделаем вид, что поверили… Так, говоришь, не ездить больше? Другими словами, убирайся, Коля, ко всем чертям… Я правильно понял?

— Правильно, — кивнул старик. — Все как есть правильно, — лицо его оставалось неподвижным. Видно было, как нелегко давались ему эти слова, не привык он так разговаривать с людьми.

— Ну что ж, батя… — на губах Николая блуждала благодушная пьяная улыбка. — Другой бы плакал, что теряет такого вот родственника, такого прекрасного самогонщика, а я нет, я человек простой… Мне сказано, я — сделано… Верно? Ну ладно, не будем… Расстанемся или сделаем вид… В общем, как самые близкие родственники… Ты не против? Ну, тогда, будь добр, угости напоследок моченым яблочком, я знаю, у тебя всегда есть моченые яблочки… тут в бутылочке кой-чего осталось, выпьем на посошок, а?

— Ну что ж, — вздохнул старик, — коли так… Пусть по-твоему… — Он поднялся, на ходу снял с гвоздя шапку и, пригнувшись, вышел. В окно видно было, как старик под мелким осенним дождем побежал к сараю.

— Вот такушки, — удовлетворенно проговорил Николай.

Быстро пройдя во вторую комнату, он открыл платяной шкаф, просунул руку вглубь и, нащупав в темноте вытертое стариковское пальто, скользнул пальцами во внутренний карман — еще по прошлому приезду Николай знал, что там старик хранит деньги. И сейчас они оказались на месте — плотный сверток размером с пачку сигарет. Николай сунул его в карман, закрыл шкаф, осмотрелся — не осталось ли следов, вышел из комнаты, попридержал занавеску, чтобы не колыхалась, и только тогда позволил себе взглянуть в окно — старик закрывал дверцу сарая. В руке он держал небольшую мисочку с мочеными яблоками — они светились теплым летним светом. Николай сел за стол, подпер щеки кулаками и застыл. Дескать, сидел он вот так все это время и, не приди старик с яблоками, сидел бы до вечера. Тесть уже поставил яблоки на стол, сам сел напротив, а он все смотрел в стол, как бы не замечая ничего вокруг. И лишь когда старик взял бутылку, вроде очнулся.