Крылатые защитники Севастополя - Александр Дорохов

В какой обстановке это происходило даже и представить трудно. Гитлеровцы освещали аэродромы прожекторами и почти беспрерывно обстреливали и бомбили их. В Казачьей бухте из воды торчали остовы разбитых барж, катеров. Они, как рифы, таили опасность. Ведь взлетать надо было только ночью. Вражеская авиация бомбила плавучую батарею, прозванную «Не тронь меня», которая находилась поблизости. Одна бомба упала недалеко от самолета, взорвалась и сильно повредила его. С помощью техников 6‑го гвардейского полка повреждения устранили. Законопатили пробоины, проволокой [108] связали лонжероны, срастили шпангоуты. В мирное время выпускать в полет машину в таком состоянии да еще с пассажирами невозможно. Но война есть война.

Наступил вечер. На наиболее опасные препятствия в бухте поставили жаровни, налили в них масло и зажгли. Сверху огонь замаскировали. Спустили МБР‑2 на воду, взяли на борт пятерых пассажиров, и летчик повел лодку на взлет.

«Видимость была плохая, — вспоминал Николай Тарасенко, — разбег маленький. Наш «эмбээрушка» не выходит на редан. Дал полный газ. Противник открыл огонь. Снаряды падают совсем близко. Наконец мы оторвались от воды. Но едва я набрал высоту до 70 метров, появился вражеский ночной истребитель. Стараюсь на бреющем уйти подальше в море. Море для нас — спасение. Гитлеровец отстал. А мы продолжали свой путь к берегам Кавказа».

В таких же примерно условиях вырывались и остальные экипажи.

На 25 июня в Севастополе осталось только 32 самолета. Все они и обеспечивающие части были отведены на аэродром Херсонес. Отсюда, с последнего клочка крымской земли продолжали выполнять свой долг до последней возможности истребители и штурмовики.

Обстановка с каждым часом ухудшалась. Дальнейшее пребывание авиации на мысе Херсонес потеряло смысл. Поэтому летчикам, имевшим самолеты, командование приказало вылететь на Кавказ.

На рассвете улетели штурмовики. Над аэродромом их прикрывали истребители. Последним выруливал капитан Федор Тургенев. В фюзеляж самолета он взял техника и механика, которые обеспечили ему более сотни боевых вылетов. Для штурмовика два пассажира — нагрузка, близкая к предельной. Но когда Федор Николаевич подрулил к летному полю, то в утренней пелене увидел инженера эскадрильи Василия Знаменского, стоявшего с поникшей головой. Инженер выпускал самолеты на Кавказ, а теперь понял, что самому улететь не на чем: последний штурмовик загружен, а на транспортные самолеты надежда слабая.

Летчик остановил самолет, подозвал инженера и сказал:

— Давай–ка, брат, садись и ты в фюзеляж, будешь третьим. Правда, конструктор на такую нагрузку не рассчитывал, ну а что делать? Ведь не могу же я покинуть тебя здесь!

И, обращаясь уже ко всем, добавил: [109]

— Только на взлете попрошу всех податься вперед, чтобы легче оторваться от земли.

Он нажал сектор газа, мотор взревел, и «ильюшин», содрогаясь, помчался по полосе. В это время гитлеровцы начали вновь обстрел аэродрома. Вокруг мелькали вспышки разрывов. Но самолет несся все быстрее и быстрее. В конце взлетной полосы он последний раз слегка коснулся земли и взмыл в воздух, взяв курс на Анапу.

Вслед за штурмовиками улетели летчики 9‑го полка. Их было трое: капитан Константин Яковлев, старший лейтенант Николай Кисляк и лейтенант Осипенко. Они улетели последними.

Опасные рейсы

Доставка в Севастополь продовольствия и боезапасов, эвакуация на Кавказ защитников Севастополя в последние дни обороны приняли сложный и опасный характер. Эту задачу первостепенной важности решали корабли, гидроавиация флота и транспортные самолеты ПС‑84 («дугласы») авиагруппы особого назначения.

Группа базировалась на Кубани. Привести транспортный самолет в осажденный город ночью, сесть на аэродром, обстреливаемый фашистами, и взлететь с него — дело непростое. Оно требовало от пилотов высокого мастерства.

Успешное решение задачи зависело не только от летчиков, но и в не меньшей степени от штурманов. Ведь действовать предстояло ночью, полеты совершать над морем, где нет ориентиров. А опытных штурманов в группе явно не хватало. Тогда, по ходатайству руководителей МАОН — командира майора В. М. Короткова и военкома старшего батальонного комиссара И. М. Карпенко — из 119‑го полка туда командировали нескольких штурманов. В их числе были капитан Василий Дроздов, старшие лейтенанты Александр Курасов, Михаил Лисин, лейтенанты Прокофий Бердичевский, Александр Землянский, Нухим Тартаковский и другие. Все они вошли в состав экипажей «дугласов» и с задачей справились успешно.

Василий Алексеевич Дроздов, входивший в экипаж капитана И. Д. Полосухина, вспоминает:

«В Севастополь каждый самолет брал 2506 килограммов груза. При подходе к Херсонесу мы давали сигнал и, чтобы не попасть в ловушку, ждали ответ. Но как только боец–финишер зажигал посадочное «Т», по нему сразу же противник открывал огонь изо всех видов оружия. Гитлеровцы [110] направляли луч прожектора навстречу летчику, чтобы ослепить его. В ответ мы включали фары самолета, что ослабляло свет прожектора. Лишних заходов на посадку и случаев аварии не было. Нормальная нагрузка «Дугласа» — 14 пассажиров. Мы же брали на Херсонесе гораздо больше».

С 21 июня по 1 июля экипажи транспортной авиации доставили в Севастополь около 220 тонн боеприпасов и продовольствия. А вывезли на Кавказ 2162 человека, в том числе 1542 раненых и 11,7 тонны груза государственного значения{17}.

На экипажи гидросамолетов, также действовавших с аэродромов Кавказа, возлагалась двойная задача: бомбить гитлеровцев и эвакуировать в тыл бойцов. Рейсы в Севастополь и обратно были каждый раз сопряжены с большим риском. Особенно памятным оказался последний из них.

В конце июня командир 12‑й авиабазы Вениамин Пустыльник получил приказ: подобрать группу начсостава и медработников базы и вместе с ней отбыть на Кавказ на самолете 80‑й эскадрильи. Остальной состав и имущество передать в 20‑ю авиабазу.

80‑я эскадрилья базировалась в Геленджике. Ряды ее таяли. 20 июня, вылетая на помощь защитникам Севастополя, погибли командир капитан Иван Трофимович Чебаник и второй пилот из его экипажа старший сержант Александр Сергеевич Кавун.

Вновь назначенный командир эскадрильи майор Александр Андреев поставил перед своим заместителем капитаном Григорием Малаховым и его экипажем задачу:

— С наступлением сумерек вам надлежит вылететь в Крым с бомбовой нагрузкой. Бомбы сбросить в районе Мекензиевых гор, в этом квадрате, — майор указал на карте. — Затем сесть в Казачьей бухте, взять на борт пассажиров с двенадцатой базы и доставить их в Геленджик. Не исключено, что бухта уже может оказаться в руках противника. Кроме вас, полетят еще три самолета — наша «чайка»{18} и два «эмбээра» соседней части. Прошу это иметь в виду.

Когда на поблекшем небосводе угасли последние отсветы летнего заката и Геленджик стали окутывать вечерние сумерки, самолет поднялся в воздух и взял курс на запад. Он нес двенадцать стокилограммовых фугасок, подвешенных под плоскостями. А в кабинах борт–техника, стрелка–радиста и стрелка лежали бомбы поменьше. [111]

До Крыма самолет пилотировал второй летчик старший лейтенант Петр Ковалев, а затем управление взял на себя капитан Малахов. Вот и нужный квадрат. ГСТ лег на боевой курс. Штурман лейтенант Григорий Кисиленко точно послал фугаски в цель. Мелкие бомбы сбрасывали вручную.

Выполнив первую задачу, гидросамолет пошел в Казачью бухту. Там члены экипажа увидели потрясающую картину: последняя пядь крымской земли походила на огнедышащий вулкан. Ближе к морю в ночном небе кружились «чайка» и «эмбээры», по ним и по аэродрому фашисты вели огонь. Внезапно обстрел прекратился.

На аэродроме должны были знать, что прилетят самолеты с Кавказа. Однако принять их, казалось, никто не собирался. Экипажи напряженно искали луч прожектора. Его не было. Что делать? Садиться нельзя, а возвращаться ни с чем — обидно. Ведь это значит оставить на гибель десятки людей.

Что же происходило на аэродроме? Участник этих событий полковник в отставке Вениамин Пустыльник сообщил следующее:

«Случилось так, что тот, которому было поручено принимать прилетевшие самолеты, почему–то не оказался вовремя на месте. А «летающие лодки» долго ждать не имели возможности и в любую минуту могли лечь на обратный курс. Положение создалось критическое.

Старшиной прожектора был храбрый воин Владимир Ошкадер. Он обратился ко мне с настоятельной просьбой разрешить включить прожектор. Я не имел на это права. Но, учитывая обстановку, дал команду: «Луч в зенит!»

Яркий столб света взметнулся в небо. Первым его заметил борттехник ГСТ Александр Воронин и доложил:

— Вижу луч прожектора!

Луч лег светлой полосой на бухту, приглашая на посадку. Первой села «чайка». Ее пилотировал опытный летчик капитан Николай Наумов. Вслед за «чайкой» сел ГСТ. А «эмбээрам» посадку не разрешили из–за большого наката волн, и они улетели без пассажиров.