Над Кубанью зори полыхают - Фёкла Навозова

— Га–га–га! Тут заболеешь! Да это же, братцы, на целый хутор земли! Две тысячи десятин кубанского чернозёма! — наперебой зашумели в вагоне.

— Ну, а гурты у Шкуриикова тоже забрали? — со скрытой тревогой спросил Митрий.

I — Нет, до скота дело не дошло, — спокойно ответил Петро. — Землю решили разделить между малоземельными и иногородними, а гурты и отары не трогали! Брехать не буду, што не трогали, то не трогали! А тебе, Митрий, и заботы не может быть — вы, Заводновы, сами работящие. — Он улыбнулся. — А вот и я похвастаюсь, братцы, — получил землю, четыре десятины на семью. Засеял. Да все теперь сеют. У нас в станице много хозяйств разорилось за войну. Вот бабы казачки, у которых мужья на фронте, те, бедолаги, ух, и бьются с пахотой, не доведи господи! Новая власть, Советская, значит, им помощь оказывает. Земельные комитеты по станицам организовали, вспашку безлошадным производят, семенами помогли! Так што дело к лучшему пошло!

Никто не перебивал Петра. И для всех то, о чём говорил он, было откровением. А у кого и мелькала думка, не врёт ли этот пришлый казак, то внимание, с каким слушал одностаничника Митрий Заводнов, говорило о том, что знакомый его не из брехливых.

— Ты насчёт баб разъясни нам, — заговорил кто-то. — Сказывают, что красные баб по жеребьёвке разбирают и все прочее, что в дому есть.

Петро рассмеялся.

— По жеребьёвке? Первый раз такое слышу! Кто б на это согласился? А вдруг жребий выпадет на такую холеру, что не дай бог!

Казаки тоже захохотали. Но тот, кто спросил о бабах, опять задал вопрос:

— Говорят, братоубийственная война началась на Кубани?

— Война? — суровая чёрточка прорезалась между бровями Шелухина. — Да, война уже началась, гражданская война. Белые пытаются Кубань захватить, а всякие иностранцы им в том помогают и под шумок хлеб выгребают. Белые генералы им в помощь несознательных казаков подсылают, тех, которые, значит, против революции и Советской власти. Вот и приходится отстаивать народную власть.

Петро замолк и по привычке стал крутить рыжеватый ус.

Справа из угла вагона поднялся крепкий казачина с урядницкими погонами:

— А ты, случайно, не подослан комиссарами?

Петро спокойно обернулся:

— Однополчане ваши тут меня знают. Я приказной, служивый казак и не какой‑нибудь там подосланный. Документы имею. Если сумлеваешься — погляди!

И Петро отстегнул нагрудный карман гимнастёрки. Урядник махнул рукой:

— Не надо мне твоих документов…

В вагоне зашумели, заспорили. Каждый высказывал своё мнение.

Па полустанке мимо вагона прошёл офицерский патруль.

— Посторонних в вагоне нет? — спросил усатый есаул.

— Никак нет, ваше благородие! — отрапортовал урядник. И предложил: — Споем‑ка, братцы!

Низкий, сочный бас затянул:

Ты Кубань, ты наша Родина,Вековой наш богатырь.

Песню подхватили. Она вырвалась из вагона и понеслась по терской степи.

Митька ближе подсел к Петру и шёпотом допытывался:

— У отца моего теперя около тысячи овец. Ты как думаешь, дядя Петро, не отберут овец у нас?

— Да говорят тебе, голова твоя садовая, что скот пока не трогают. А там видно будет. Может, учтут, что ты вон сколько воевал, а што выслужил? Лычку приказного на погонах. А овец‑то у твоего отца сейчас и не так много, война съела. Я вот как был дома, заходил к вам.

— А жена как, скажи, дядя Петро, — в голосе Митрия звучала затаённая боль. — По совести, не загуляла там с кем?

-— Да нет! Такого не слыхал. Дитятко только схоронила. Слыхал?

Митька грустно кивнул головой.

— Писали мне!

— Ты, Митро, не горюй, дитя наживёте. Да–а! А так не слыхал, штоб какая охула ложилась на твою Нюрку. Все в порядке. Справная, гладкая стала.

Митька покраснел от радости. И уже другим тоном спросил:

— Ты, дядя, откровенно скажи, что это за новая власть такая?

— Новая власть — есть власть трудового народа, а народ — это мы с тобой, тот, кто трудится. В общем, власть рабочих и крестьян. Ну вот, теперь слухай: ты побогаче, но тоже трудишься, а я победней, а есть и такие, что совсем ничего не имеют, пролетариями такие зовутся. Ну вот, этим людям и нам, значит, Советская власть и принадлежит.

Ковыряя сапогом прилипшую к полу грязь, Митька задумался. А Петро заговорил уже громче, чтобы слышали и другие казаки.

— Ты вон, Митрий, погляди, сколько в нашей матушке–России земли, и сколько непаханой даром пропадает. А попробуй безземельный запахать из неё полоску — оказывается, не для него земля эта создана богом, а будто бы до конца века отдал бог её помещикам. Ведь не у всех есть землица, как у нас, у казаков. Крестьянство России — большинство безземельное. Вот оно как! Думаешь ты, легко человеку оторваться от своего дома Да топать к нам на Кубань на заработки? Ведь это безземелье, нужда гонят народ.

Другие казаки подвинулись ближе, слушали и задумчиво рассматривали обширную, веками не паханную степь, по которой медленно полз поезд.

Петро снова потянулся к кисету, свернул козью ножку и передал кисет по кругу.

В разговорах поезд незаметно пересёк границы Ставрополья. Казаки нетерпеливо ждали станцию Невинномысская, где предстояла встреча с родной рекой Кубанью.

Но у станции Невинномысская семафор оказался закрытым. Эшелон остановился. Паровоз стал давать прерывистые гудки.

И тут из придорожной лесополосы и кустарников с обеих сторон железнодорожной линии поднялись цепи вооружённых людей, окружая поезд.

— Выходите, товарищи казаки: Разговор есть к вам! — громким голосом крикнул из цепи ладный, подтянутый казак в курпейчатой кубанке.

Он неторопливо шёл к поезду, даже не расстегнув деревянной кобуры с маузером.

В вагонах зашумели:

— Вот так приехали! Выходит, сразу под арест!

— Эй, это что такое? Кто вы? Винтовки уберите, иначе из вагонов не выйдем!

— Оружия у нас тоже есть!

Защелкали затворы винтовок.

Казак с маузером вдруг весело сверкнул белыми зубами и крикнул:

— Не навоевались ещё, казаки?! А мне вот уже аж по горло хватает.

— А кто ты будешь? — спросил голос из вагона.

Добрых два десятка винтовок были направлены на человека с маузером, а тот безмятежно прищурил глаза на заходящее солнце и неторопливо ответил:

— Тот, кто под Карсом воевал. Слыхали, верно, обо мне? Я — Балахонов, Яков Балахонов!

В вагонах зашумели. Винтовки сами собой опустились. В казачьих полках, сражавшихся под Карсом, гремела слава лихого разведчика — казака Якова Балахонова. За удаль Балахонова наградили четырьмя Георгиями и удостоили офицерского чина.

— Выходите, братцы, из вагонов! Поговорить требуется! — так же спокойно, дружески, но твёрдо приказал Балахонов. — Слово вам скажет комиссар товарищ Пономаренко.

Из вагонов посыпались вооружённые казаки.

В это время из классного офицерского вагона хлопнул револьверный выстрел.

— А вот это ни к чему! — нахмурившись, крикнул Балахонов. Пуля просвистела у его виска. — Сидите, господа офицеры, и не рыпайтесь! Иначе в два счета мои пулемёты сделают из вашего вагона решето. Не мешайте нам поговорить с земляками! Комиссар, тебе слово!

Рядом с Балахоновым встал широкоплечий, большерукий человек в кожаной куртке. Его чёрные, горячие глаза окинули взглядом толпу казаков.

— Братья казаки! Товарищи дорогие! — заговорил комиссар. — Враги народа наговорили вам сорок бочек брехни. Генералы и контрреволюционные офицеры уверили вас, будто у трудовых казаков на Кубани и на Дону иногородние отбирают землю. Это ложь! Те, кто сам обрабатывает свою землю, навсегда останутся её хозяевами. А богачам, что используют наёмный труд, придётся потесниться. А сколько тысяч десятин у помещиков, у откупщиков — тавричан? Братья казаки! Я вас спрашиваю, кто на этой земле работает? — Он на мгновение замолк, окинул взглядом толпу. — Работают на этих землях бедняки–казаки да иногородние. А деньги плывут в карманы хозяев–богатеев. Так пусть же эти земли принадлежат тому, кто их обрабатывает, а не тем, кто с них барыши гребёт и на трудовом поте жиреет. Вот в чём наша правда. Вот за что боремся мы. Я твёрдо уверен, что кубанское казачество поможет нам эту власть, Советскую власть трудового народа, прочно установить, поможет выгнать с Кубани врагов трудового народа. А сейчас, братья казаки, дело такое: прут вперёд белые генералы, уже до Армавира дошли. Помогают им оружием буржуи заграничные. Потому мы по-братски просим вас: вступайте в наши ряды, в ряды воинов за Советскую власть, за счастье народное. А кто не Хочет быть с нами, нехай сдаёт оружие и идёт куда вздумается, неволить не станем. Еще сообщаю, что командиром красного отряда назначен известный вам по фронту Яков Филиппыч Балахонов…

И снова зашумели, заволновались казаки. Одни выводили уже лошадей и с оружием строились для вступления в красный балахоновский отряд. Другие, сдав оружие, решили подаваться к своим домам.