Полимат. История универсальных людей от Леонардо да Винчи до Сьюзен Сонтаг - Берк Питер

В XVIII веке уничижительный термин Декарта приобрел популярность благодаря профессору из Лейпцига Иоганну Буркхардту Менке. Книга Менке «О шарлатанстве ученых» (De Charlataneria Eruditorum, 1715) – уморительное описание приемов, к которым прибегали ученые того времени в целях саморекламы (хотя и в наши дни можно наблюдать если не все, то многое из описанного Менке)[314]. Вопрос о псевдоученых и шарлатанах был центральным для «публичной деятельности „Республики ученых“ в XVIII столетии»[315]. Даже граф де Бюффон, главная фигура в области естественной истории, был обвинен в шарлатанстве своим коллегой-полиматом, маркизом де Кондорсе[316].

Тех, кто стремился к обширным познаниям, все чаще обвиняли в дерзости и непомерной гордыне. Сэмюэль Джонсон, который сам был человеком с широкими интересами, объяснял своим читателям, что «круг знаний слишком велик даже для самого активного и усердного ума» и что «даже те, которых Провидение наделило большой силой ума, могут надеяться лишь на то, чтобы продвинуть вперед только одну науку. Во всех остальных областях знания им следует удовлетворяться мнениями, которые они не в силах проверить, и следовать им»[317]. А в 1805 году биограф Джеймса Титлера, редактора приложения к «Британской энциклопедии», в том же духе заметил, что «ни один человек, сколь бы удивительным ни был его талант и великим – прилежание, не может всерьез рассчитывать на то, чтобы стать ходячей энциклопедией»[318].

Новый идеал

В эти годы идеал разностороннего ученого не был отброшен окончательно. Он был ограничен, что заметно снизило планку для претендентов на такое звание. Поскольку, как утверждалось во французской «Энциклопедии», «универсальное знание теперь лежит за пределами возможностей человека» (la science universelle n'est plus à la portée de l'homme), на его месте появился новый идеал, господствовавший в XVIII и начале XIX века. Этот новый идеал пытались воплотить в жизнь gens de letters – образованные люди (в основном, но не всегда, мужчины), которые избегали педантизма и демонстрировали свои познания в блестящих салонных беседах или в очерках, написанных на родном языке и адресованных широкой образованной публике.

Значение салонов (главным образом парижских, но существовавших также в Милане, Берлине, Лондоне и других местах) для культуры XVIII и начала XIX века отмечается уже давно. Такая форма общения, закрепившаяся на практике для людей обоих полов, помогала оттачивать и стиль письма, и манеру речи участников. Некоторые журналы воспроизводили этот разговорный стиль. Ранним примером служит Nouvelles de la Ré publique des Lettres Бейля, предназначенный для публики из высших слоев общества, которую сам автор называл светскими людьми (gens du monde). Лессинг, поклонник Бейля и его легкого стиля, подражал этому изданию в своем журнале с похожим названием – Critischen Nachrichten aus dem Reiche der Gelehrsamkeit («Критические новости из Республики ученых», 1751).

В XVIII веке выходило немало культурных журналов, среди них – Spectator (основанный в 1711 году), Gentleman's Magazine (1731) и Allgemeine Deutsche Bibliothek (1765). Все они старались публиковать тексты, доступные для того читательского круга, который впоследствии будут называть «обывателями». В первом выпуске журнала Spectator Джозеф Аддисон писал: «Я буду стремиться к тому, чтобы прослыть человеком, который вывел философию из шкафов и библиотек, школ и колледжей и поселил ее в клубах и ассамблеях, у чайных столиков и в кофейнях». В том же духе в предисловии к другому посвященному культуре журналу отмечалось, что «публика хочет получать знания в приятной манере и находит сухой анализ скучным»[319]. Одним из мастеров этой «приятной манеры» был, несомненно, Вольтер. Журналы помогали создать ту аудиторию, которая, в свою очередь, делала возможным существование самих «интеллектуалов-литераторов», писавших о научных вопросах (men of letters).

Интеллектуалы-литераторы

Термин man of letters в те времена был неоднозначным, поскольку letters часто означало «ученость», о чем напоминает само словосочетание «Республика ученых» – Respublica Literaria. Однако его значение постепенно смещалось в сторону belles-lettres – «художественная литература, беллетристика» в современном смысле слова, в то время как от самих авторов все чаще ожидали представления их работ в понятной и изящной манере, предназначенной для широкой образованной публики.

В итальянском языке словосочетание uomo di lettere еще в 1645 году было использовано в названии книги иезуита Даниэле Бартоли. Такого определения заслуживали два итальянских полимата XVII века, Франческо Реди и Лоренцо Магалотти. Реди получил известность отчасти благодаря исследованию паразитов, а отчасти – хвалебной поэме о тосканских винах Bacco di Toscana (1685). Магалотти писал стихи и рассказы, а также публиковал результаты экспериментов и письма «на научные и просветительские» темы[320].

Но несмотря на эти ранние примеры, именно период с начала XVIII и до конца XIX столетия был подлинным веком интеллектуалов-литераторов, иными словами, людей, которые (помимо сочинения поэм, пьес или романов) вносили вклад в гуманитарные науки и проявляли интерес к наукам естественным[321].

Писательницы-интеллектуалки

Как предполагает гендерно-нейтральное словосочетание gens de lettres, новая ученость отводила женщинам более важную, чем прежде, роль, а точнее – сразу две роли: организаторов-вдохновительниц и ученых.

Середина XVIII столетия в Париже стала великой эрой расцвета салонов, которые создавали образованные дамы, такие как мадам Дюпен, мадам Жоффрен, маркиза дю Деффан и ее племянница и бывшая помощница мадемуазель де Леспинас, известная как «Муза Энциклопедии». На этих собраниях можно было часто видеть и слышать полиматов, например Монтескье, Вольтера, Бюффона, Дидро и д'Аламбера. Для успеха салона его хозяйка должна была обладать широкими интересами, а сами салоны увеличивали круг знаний их завсегдатаев, как мужчин, так и женщин[322].

Салоны такого типа существовали и в других странах и играли важную роль в интеллектуальной жизни нескольких поколений. Например, в Лондоне 60-х годов XVIII века синими чулками называли именно посетителей салонов, сначала обоих полов, а затем только образованных женщин. Самый знаменитый салон держала Элизабет Монтагю, «королева синих чулков», у которой часто бывали полимат Сэмюэль Джонсон, Джошуа Рейнольдс, Дэвид Гаррик, Эдмунд Бёрк и Гораций Уолпол[323]. Что касается Берлина, то в 80-е годы XVIII века среди завсегдатаев берлинского салона Генриетты Герц и Рахели Левин появились еще не ставшие полиматами братья Гумбольдты.

Некоторые женщины той эпохи демонстрировали очень широкую образованность. Леди Мэри Уортли Монтегю, в преклонных годах державшая салон в Венеции (1750-е годы), знала латынь и несколько современных языков, писала стихи, романы и критические эссе, познакомила Западную Европу с прививками от оспы, участвовала в дискуссиях об образовании и положении женщин и планировала издать в виде книги свои письма с описаниями Османской империи, где она жила в 1716–1718 годах[324].