Нулевая версия - Вильям Михайлович Вальдман

уезжавшую отдыхать. У него не было никакого определенного плана, просто решил перед отъездом откровенно с ней поговорить. Но когда Костя увидел ее у вагона — худенькую, в плаще и косынке, с чемоданом, который она неуклюже держала обеими руками, — он решил, что Валя никуда не поедет.

Валя сразу не поняла, что ей предлагают остаться, потом эта перспектива показалась ей романтичной — похоже на сцену из фильма: мокрый от дождя перрон, красивый и влюбленный Костя, гудки тепловозов на дальних путях... «Подумаешь. Поеду завтра», — подумала Валя и согласилась. Костя взял у нее чемодан. Они вышли на привокзальную площадь, сели в такси и через десять минут подъехали к его дому.

Это был самый счастливый день его жизни. И самый несчастный. Весь вечер они болтали о всяких пустяках, потом Костя жарил котлеты и Валя восторгалась кулинарными способностями хозяина. Несколько раз он порывался начать разговор, но никак не мог решиться. «Размазня, тряпка», — ругал он себя.

Валя осталась у него. Утром, когда она проснулась, Костя стоял у окна и курил. Он обернулся и, увидев, что Валя не спит, подошел к ней.

— Ты чего такой пасмурный? — улыбнулась она и погладила его руку.

— С кем связалась, знаешь? Вор я. Понимаешь, вор! — неожиданно с надрывом выкрикнул Костя. Ему стало легче, а лицо Вали сразу посерело. — Валюша, дорогая, не бойся. Я был им, но сейчас с этим покончено. Завязал. Только люби меня. Мы будем вместе, начнем новую жизнь.

Костя попытался взять ее руку, но Валя в страхе отодвинулась от него и молча начала одеваться. Костя смотрел на нее и думал, что вот сейчас уходит из его жизни самое дорогое, самое главное...

Валя оделась, схватила сумочку и, забыв про чемодан, выбежала из комнаты...

* * *

В фотографии, присланной из Хорезма, на которой был изображен некто Дьяков, дети опознали «того самого парня».

На фоне установленных фактов фигура Дьякова начинала приобретать зловещие очертания, хотя возможные мотивы убийства оставались неясными. Ограбление исключалось: сумочка осталась нетронутой. Тогда, может быть, месть? Но откуда мог знать Смолину Дьяков, который жил совсем в другом городе? Валя же никогда в Хорезме не бывала, это подтвердила ее мать.

Причастен ли Дьяков к смерти Смолиной? Этот главный вопрос ждал своего разрешения, и предстоящий допрос должен был приоткрыть завесу над таинственным исчезновением Вали.

Туйчиев и Соснин с нетерпением ждали, когда наконец Дьяков будет доставлен в их распоряжение.

Из обрывков фраз, которые Дьяков уловил, когда его в Хорезме вызывали в милицию, он понял, что интересуются его пребыванием в доме отдыха, и решил ни в чем не признаваться.

Войдя в кабинет, не снимая соломенной шляпы, Дьяков развалился на стуле. Это был высокий молодой человек с большими ушами и тонкими губами. Губы непрерывно шевелились — как у человека, который начинает учиться читать про себя.

Соснин слегка усмехнулся и, не говоря ни слова, молча стал изучать парня. Заметив это, Дьяков осмотрел свою одежду, нет ли в ней каких-либо неполадок. Ничего не обнаружив, он не выдержал и спросил:

— Что вы на меня так смотрите?

— Я жду, когда вы как следует сядете, — ответил Соснин. Дьяков поспешно принял нормальную позу.

Николай продолжал молчать.

— Ну а теперь?.. — спросил Дьяков.

— А теперь я жду, когда вы снимете шляпу. Мы ведь в комнате, — сказал Соснин.

Дьяков снова смутился, быстро снял шляпу и положил ее на стол поверх бумаг.

— Уберите шляпу, — спокойно предложил Соснин.

Дьяков окончательно растерялся, начал бессвязно извиняться, от его показной беспечности не осталось и следа.

Соснин попытался подавить в себе возникшую неприязнь к Дьякову. Он хорошо знал, что в расследовании прежде всего нужны беспристрастность и объективность. Но что поделаешь. Человек, даже если он и облечен высокими полномочиями, остается человеком...

Николай на протяжении всего допроса старался быть максимально объективным и вежливым, последовательно выяснял обстоятельства, интересующие следствие.

Дьяков уклонялся от откровенного разговора. По его словам, в доме отдыха никаких особенных событий с ним не произошло. Что касается исчезновения девушки, то он только слышал об этом, кто она такая — ему не известно. Он даже не помнит ее в лицо, ведь она пропала в самом начале смены.

Рассказывая подробно о каждом из двенадцати дней своего отдыха в «Красных камнях», Дьяков ни разу не упомянул о том, что ходил к речке — к тому месту, где раньше был мост. Соснин решил воскресить в памяти Дьякова этот эпизод, но допрашиваемый проявил поразительную забывчивость. Он не мог вспомнить это место даже по фотоснимку.

Убедившись, что Дьяков ничего не скажет и, более того, вообще категорически отрицает сам факт посещения переправы, Соснин был вынужден провести опознание Дьякова. При соблюдении необходимых формальностей, дети уверенно указали на Дьякова: у речки был именно этот парень.

— Как видите, Дьяков, — Николай отодвинул протоколы только что проведенного опознания, — дальнейшее отрицание очевидных фактов лишь неблагоприятно характеризует вас.

Дьяков был подавлен. Бледный и растерянный, сидел он перед Сосниным, нервно комкая в руках носовой платок, которым ежеминутно вытирал пот.

— Должен вам прямо сказать, — продолжал Соснин, — что ваше поведение на берегу речки более чем удивительно. А в сочетании с криком женщины, который слышали дети, к тому же и дамская сумочка...

— Нет, нет! Я не виноват. Я ничего плохого не сделал, — Дьяков закрыл лицо руками. — Я... Я ничего не мог поделать... Поверьте, прошу вас...

Соснин протянул Дьякову стакан с водой.

— Выпейте.

Отбивая зубами дробь о край стакана, Дьяков отпил несколько глотков и поставил стакан на стол.

— Рассказывайте, — властно нарушил молчание Николай.

— Да, да... Я сейчас, — с готовностью