Нулевая версия - Вильям Михайлович Вальдман

волосам, закрыл глаза. — Валя исчезает из дома отдыха и одновременно продолжает оставаться там... Зачем это ей столь непонятным образом исчезать, а затем мистифицировать мать почтовым посланием? Нет, тут что-то не так... Может быть, вся эта история кому-то понадобилась? Валю заставляют написать письмо, отправляют его из дома отдыха... Для чего? Создать видимость, что Валя находится именно здесь, а не в другом месте... Но чтобы согласиться с таким утверждением, надо решить, кому и зачем это понадобилось. И, наконец, выяснить, где прячут Валю. Короче, речь должна идти о похищении. Значит, похищение... Но позвольте: похитить дочь, чтобы получить от матери выкуп. В отношении Полины Ивановны это просто смехотворно... Значит, похищение отпадает, отъезд из дома отдыха — тоже: Валя написала бы матери об этом, не стала бы обманывать... Что же тогда? Убийство?.. А как быть с письмом? Оно-то ведь свидетельствует, что Валя после исчезновения была жива... Текст письма написан Валей, это категорически подтвердила Полина Ивановна. Ну, назначим экспертизу для объективности, а дальше что?»

Николай сел за стол, положил перед собой конверт и письмо Вали, в который раз стал их изучать. Взгляд его медленно переходил с конверта на письмо, выхватывая отдельные строчки, и снова останавливался на почтовом штемпеле.

«Как же это я сразу не заметил! Адрес на конверте и письмо написаны разными чернилами! Постой, постой... Да и почерк вроде бы разный...»

* * *

Обыск, проведенный на квартире Пряхина, был не напрасным: за исключением пятнадцати штук часов и двух мужских костюмов, работники милиции обнаружили почти все вещи, похищенные из магазина.

Изобличенный неопровержимыми уликами, Пряхин заговорил:

— Месяца четыре назад я выехал во вторую смену. День выдался неудачный, одно слово — понедельник: пассажиры попадались какие-то короткометражные — 30-40 копеек на счетчике, не больше. Разозлился, плана мне не видать, как собственной спины. Подъехал к скверу на стоянку. Стою, часов семь вечера уже. Подходит парень, спрашивает: «Скучаешь?» — «Отдыхаю», — говорю. «Как насчет заработать, не против?» — «А кто против?» — «Поехали». Прокатались мы целый вечер, он мне три красненьких бросил на сиденье. «Завтра жди здесь, в шесть». С тех пор часто я возил Василия, фамилии его не знаю. Понимал, конечно, что здесь нечисто, но... Рассчитывался он уж больно по-королевски. Короче, влип я, как индейка в борщ... Однажды, в конце прошлого месяца, Василий сказал, чтобы на следующий день я подъехал к кирпичному заводу. Что ж, отправился на окраину города. Василий уже ждал там с мешком. «Ты, — говорит, — имеешь шанс откусить с моего ва-банка. Шмотки спрячешь?» Я, в общем, согласился, отвез мешок к себе. Дал он мне шесть штук часов. «Поосторожней, — говорит, — с продажей, они меченые». Решил я тогда на базар их не нести, в скупочный тоже, а продать пассажирам. Все продал, последние остались... Вы и приобрели, — горько усмехнувшись, закончил Пряхин.

Невысокий, узкоплечий, Пряхин чем-то напоминал ребенка. Говорил он медленно, нараспев, не сводя глаз со следователя и время от времени заискивающе улыбаясь.

— А непосредственное участие в кражах вы принимали?

— Что вы! — в глазах Пряхина промелькнул неподдельный испуг. — Я разве решусь на такое...

— Где живет ваш Василий?

— Никогда не подвозил его к дому, — виновато ответил Пряхин. — Думаю, живет он в районе улицы Октябрьской, несколько раз его там высаживал. Да, наверняка где-то там, — добавил, подумав, шофер.

— Как он выглядит? — спросил Соснин.

— Высокий, глаза темные, светлый волос, на переносице шрам... Одевается хорошо. Вроде, все.

— Когда вы последний раз видели его? — задал вопрос Соснин, записывая что-то в блокнот.

— В прошлую среду. Он сказал, чтобы я через неделю, в следующую среду, подъехал в семь вечера к летнему кафе «Фиалка».

— Когда? — сдерживая волнение, спросил Соснин. — Сегодня?

— Выходит, сегодня.

— Что ж, Пряхин, — Туйчиев встал с дивана и подошел к водителю. — У вас появилась возможность заработать, на этот раз честно, смягчающее обстоятельство, которое суд учтет при вынесении приговора.

...Был день большого футбола. Лавина болельщиков запрудила улицы. Перед самым стадионом поток людей разбивался на мелкие ручейки, обтекая вереницы стоящих автомашин, и снова стекался в единое русло у центрального входа.

Пряхину, заядлому болельщику, сейчас, конечно, было не до игры. Он, не поворачивая головы, сидел за рулем машины, вперив взгляд в спидометр. Тягостное ожидание сковывало тело, страх перед предстоящей встречей был настолько велик, что его подташнивало. Клиент опаздывал: десять минут восьмого, а его еще нет. Подошла молодая женщина с ребенком.

— Вы свободны?

— Занят, — буркнул Пряхин, обычно вежливый с пассажирами.

«Тик-так, тик-так» — отсчитывал копейки включенный счетчик таксометра.

Четверть восьмого. «Они где-то здесь и все время следят за мной...» Пряхин поежился. Он никогда не предполагал, что минуты такие длинные.

Наконец долгожданный клиент появился. Пряхин посмотрел в зеркальце. Василий влез в машину, сел на заднее сиденье и захлопнул за собой дверцу. «Сейчас скажет: «Привет, Петро!» — мелькнуло в голове.

— Привет, Петро!

— Здрасьте, — вымученно улыбнулся водитель. — Куда прикажете?

— Давай к скверу.

Машина мягко тронулась с места.

«Почему не задерживают машину, чего тянут?» — лихорадочно думал Пряхин, чувствуя, что нервное напряжение достигло предела.

«Атакуют хозяева поля, — доносился из приемника голос комментатора. — Вот мяч навешивается на вратарскую площадку... Ну, кто будет бить?...»

Огибая сквер, Пряхин чуть не наехал на зазевавшегося мальчишку. Он резко затормозил, глянул в зеркальце и увидел внимательные, изучающие глаза пассажира: Василий настороженно присматривался к Пряхину.

— Останови, — внезапно сказал Василий, когда они подъехали к гастроному на Пушкинской. — Я за сигаретами.

Водитель проводил глазами высокую фигуру Василия, входившего в магазин, и оглянулся: какая из стоящих за ним машин — милицейская?..