Не гаси свет - Бернар Миньер

«Не думай об этом. Ты почти у цели».

Еще один шаг.

Она наконец увидела мордочку Игги — в его ласковых глазах была надежда — и едва не расплакалась. Пес тявкнул, махнул хвостом и тут же заскулил. Его когти царапали пластиковые стенки контейнера, но попытка встать обернулась новым страдальческим стоном. «Господь милосердный, что с тобою сделал этот подонок?!» Штайнмайер пыталась сообразить, как эвакуировать Игги: рукой она до него не дотягивалась, нырять головой внутрь не хотелось. Оставалось одно: опрокинуть бак и забраться в него. Она положила нож на пол и взялась за дело.

Задние ножки бака были на колесиках, что осложняло процесс, но в конце концов бок начал медленно крениться вниз. Кристина почувствовала запах лимонного чистящего средства и фекалий — Игги справил нужду, и не раз. Он радостно гавкнул, потом заскулил, а потом залаял так отчаянно, что его хозяйка едва не оглохла. Ей вдруг показалось, что тяжелая металлическая дверь открылась, и страх ледяными когтями вцепился ей в позвоночник. «Замри…» До ножа не дотянуться, слишком далеко. Женщина снова прислушалась, но вокруг было тихо — только кровь стучала у нее в ушах. Она продвинулась чуть дальше, коснулась жесткой шерстки Игги и хотела взять его на руки, но пес внезапно отпрянул и зарычал.

«Что натворил этот негодяй?!»

Кристина осторожно ощупала правую заднюю лапку собаки, коснулась выгнутых когтей и бугорчатых подушечек и все поняла: у Игги была сломана голень.

— Спокойно, малыш, это я, ничего не бойся, — произнесла она успокаивающим голосом.

Извернувшись, радиожурналистка уперлась затылком в стенку, осторожно, стараясь не задеть покалеченную лапку, подняла песика на руки и прижала его к груди. Игги тут же облизал ей лицо теплым шершавым языком. Кристина беззвучно заплакала, вдохнула знакомый мускусный запах и поползла на коленях назад.

Разглядев рану Игги, она едва не потеряла сознание: осколок кости пробил кожу, и лапа висела, как сломанная нога у куклы. Трудно представить, какую боль испытал ее мохнатый любимец, когда изверг спустил его в мусоропровод! Или он сначала искалечил собаку, а потом уже швырнул ее вниз?

Кто знает, до какого предела может дойти человек, способный на такую жестокость? «Это уже не шутка, дорогая. Еще одной надеждой меньше: у твоего приятеля, господина-пугальщика-женщин, шариков в голове еще меньше, чем ты думала, а ведь воображения тебе не занимать…»

Кристина поежилась, поспешно подобрала нож, вернулась к двери и побежала вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Она выдохнула, только оказавшись в квартире и заперев оба замка. Руки ее дрожали так сильно, что пришлось присесть на диванчик. Игги доверчиво прижимался к хозяйке. К своей спасительнице, защитнице.

«А меня кто спасет?» За что, за какие прегрешения кто-то так на нее ополчился? Причина, безусловно, существует — это не случайный выбор. Мучитель знает, где она работает, знает ее домашний адрес, номер мобильного и — что совсем уж невероятно — прозвища, которые дает ей Жеральд. Да, искать нужно в этом направлении… Кто в окружении Жеральда может так сильно ее ненавидеть? Ответ напрашивался сам собой: Дениза. Но ведь Дениза получила фальшивый мейл от ее преследователя! Неужели эта стерва сама послала себе письмо, чтобы запутать следы? Могла она вломиться к Кристине? Мучить ее собаку? Написать на коврик? Абсурд… И что за мужчина звонил на радио и на домашний номер? Паранойя, бред чистой воды…

Штайнмайер посмотрела на Игги: нужно немедленно что-то сделать с его лапой, иначе будет поздно.

«Жеральд… У Жеральда есть приятель-ветеринар».

Они познакомились на вечеринке: трезвенник, альпинист, горнолыжник, неисправимый бабник и любитель молоденьких, он открыто заявлял, что профессию выбрал не по призванию, а ради быстрого обогащения.

Кристина начала судорожно искать телефон, нашла его и застыла в нерешительности. Вдруг ее жених сейчас не один? Она бросила взгляд на Игги: песик пытался дотащиться до своей корзинки, но получалось у него плохо — мешала сломанная лапа, и он тихонько поскуливал. Женщина нажала на кнопку.

— Кристина? Что случилось? — услышала она в трубке голос своего друга.

Долю секунды журналистка прислушивалась, пытаясь уловить еще чей-нибудь голос, какой-нибудь еще звук, дыхание или движение рядом с ним. Потом она прошептала:

— Игги…

— Что с ним?

Штайнмайер готова была выложить все как есть: кто-то проник в ее квартиру, схватил собаку и выбросил ее в мусоросборник — но тут же поняла, что может подумать Жеральд. «Да ты сходишь с ума…» Именно этого и добивается неизвестный мучитель — хочет ее изолировать, чтобы друзья и близкие сочли ее депрессивной, безумной. Она не станет облегчать ему задачу.

— Игги сломал лапу, у него открытая рана, кость торчит наружу, — стала сбивчиво объяснять женщина. — Нужно что-то делать… Ни один ветеринар не снимет трубку… Разве что… твой приятель — если ты сам ему позвонишь…

— Господи, Кристина, сейчас четыре утра!

— Прошу тебя, Жеральд, ему очень больно!

Тяжелый вздох:

— Кристина… Кристина…

«Ну что, Кристина? Давай, притвора, доведи свою мысль до конца — хоть раз в жизни…» Журналистку удивила собственная враждебность. Она вспомнила встречу с наглой аспиранткой. Возможно ли, что недавние потрясения так на нее повлияли?

— Дениза мне все рассказала, — сообщил Ларше. — О вашем вчерашнем… свидании. Черт возьми, Кристина…

Невидимая рука рывком выдернула затычку, и остатки мужества начали медленно, но верно покидать мадемуазель Штайнмайер.

«Мерзавка!»

— Не могу поверить, что ты написала подобное, — шипел в телефон жених Кристины. — Что на тебя нашло, а?! Безумие какое-то. Ты действительно угрожала Денизе, сказала: «Держись подальше от моего мужчины»? Не молчи!

Теперь понятно, почему Жеральд не ответил на первый звонок. Он был в бешенстве. Как ни странно, журналистку это успокоило — она умела справляться с его «настроениями».

— Обсудим это позже, — виноватым тоном произнесла она. — Я тебе объясню… Поверь, все намного сложнее, чем кажется. Происходят странные вещи…

— Значит, все правда? Ты действительно это сказала? Проклятие! — взорвался Ларше. — И ты действительно послала тот ГРЕБАНЫЙ МЕЙЛ!

— Нет! Умоляю, не сейчас… Позвони своему другу, сейчас важен только Игги, все остальное может подождать… Ну пожалуйста, дорогой…

Невыносимо долгая пауза. Кристина закрыла глаза. «Пожалуйста, пожалуйста…»

— Прости, не в этот раз. Я должен подумать, — заявил ее друг. — Так дальше продолжаться не может…

Женщина оцепенела.

— Мы должны ненадолго расстаться, — сказал Жеральд. — Подвести итоги… Мне нужен перерыв.

Штайнмайер слышала его слова, но не улавливала их смысл. Он правда сказал то, что сказал?

— Мне жаль Игги, но, думаю, за несколько часов с ним ничего не случится. Буду признателен, если не станешь беспокоить меня в ближайшие несколько дней. Я сам позвоню, — сухо сказал Жеральд и повесил трубку.

Кристина смотрела на телефон, оцепенев от изумления.

Он даже не попрощался…

13. Опера-Буфф

Игги разбудил ее на рассвете, облизав ей лицо языком. Она с трудом разлепила веки. Губы у нее растрескались, ей хотелось пить, вкус во рту был премерзкий… Вернувшись к себе после спасательной экспедиции, Кристина долго плакала, а когда совсем выдохлась, заснула, но проспала не больше часа и сейчас чувствовала себя совершенно разбитой.

Песик доверчиво положил голову ей на грудь. Женщина хотела обнять его, но вовремя вспомнила о покалеченной лапе. На одеяле была кровь, но немного, значит, песик тоже спал — несмотря на боль. Ветеринар… Дольше откладывать нельзя.

Кристина осторожно вылезла из кровати, но Игги не последовал за хозяйкой: он только посмотрел ей вслед несчастными глазами и начал вылизывать рану. У журналистки сжалось сердце. Звонить врачу было рано, и она пошла на кухню. Ночью Штайнмайер придвинула к входной двери калошницу и водрузила на нее вазу в надежде, что, если кто-нибудь решит вломиться в квартиру, шаткое сооружение рухнет с жутким грохотом и разбудит ее. В комнате было прохладно. Кристина поежилась, запахнула полы халата и подкрутила кран батареи, а потом налила себе чашку черного кофе и намазала маслом несколько шведских хлебцев. Как ни странно, она проголодалась — чувствовала себя измотанной, но хотела есть. Устроившись на барном стуле, женщина начала завтракать, размышляя над ситуацией. Тоска и ужас, пережитые прошлой ночью, исчерпали ее запасы жалости к себе: в отличие от Игги, она больше не хотела зализывать раны. К ней возвращалось то самое, заветное, эмоциональное состояние, которое она называла «Большой Вспышкой Кристины». Обычно Большую Вспышку провоцировало какое-нибудь испытание — за жизнь такое случалось не раз и не два («Знаю-знаю, что ты сейчас вспомнила, крошка, — произнес голосок у нее в голове, — не смей даже думать об этом!»). Всякий раз, оказываясь на дне пропасти, мадемуазель Штайнмайер испытывала прилив энергии и свирепое желание побороть уныние, как будто ее мозг в такие моменты выбрасывал в кровь специальные «сопротивленческие» антитела.