По зову сердца - Николай Алексеев

Тут в землянку вошел Никитушкин, неся в походном ящике – типа ящика для подручного инструмента – и чай, и завтрак, и посуду, и для обогрева бутылку «Московской». Но, увидев коньяк, «Московскую» оставил в ящике. Расставив на столе завтрак, удалился.

– По такому случаю, Фома Сергеевич, – Железнов протянул Хватову стакан с коньяком, – положено по русскому обычаю. – От коньяка аппетит разгорелся, и Яков Иванович с удовольствием взялся за перловую кашу, приятно пахнувшую жареным луком и шкварками.

– Что же дальше? – любопытствовал Хватов.

– Дальше? Дай поесть. И ты ешь. – Яков Иванович пододвинул Хватову коньяк. – А дальше было так. Верховный поблагодарил генерала Короткова. Тот сел. Затем Иосиф Виссарионович, проводя мундштуком трубки по усам, сказал, что настало время послушать полковника Железнова, то есть меня.

Должен тебе сказать, как я ни держал себя в руках, все же заволновался. С большим трудом я подавил в себе это неприятное чувство и, подобно генералу Короткову, представился по всем правилам. Начал я с того, чем окончил Геннадий Петрович – с построения глубокоэшелонированной обороны. Основательно раскритиковал оборону ячейковых окопов, обстоятельно изложил систему траншей как на основной, так и на отсечных позициях. Развил понятие о наблюдательных и командных пунктах, об их значении и устройстве, а также их удалении от переднего края.

Верховный то прохаживался вдоль нашего стола, внимательно слушая, а то вдруг останавливался и спрашивал, нужны ли и где, по-нашему, должны находиться наблюдательные пункты комвзвода, комроты?

– Там, откуда удобнее командовать и управлять, – ответил я, – и чтобы с них и командир взвода и командир роты видели бы весь свой район обороны и своих людей. – В общем, я обстоятельно доложил всё, что касается обороны.

Верховный поблагодарил меня и указал на моего другого соседа, чтобы и тот высказался по этому вопросу.

Полковник Кузьмин – я с ним в пути познакомился – старый большевик, бывший ленинградский рабочий. В нем еще многое сохранилось от того времени. Он участник обеих революций. Служил тогда в 1-м пулеметном полку. Этот полк был главной опорой большевиков. В тяжелое время семнадцатого года его солдаты охраняли «Правду», «Пролетарий», «Рабочий Путь», Смольный. Кузьмин там не раз встречался с Лениным и Сталиным. Поэтому он начал смелее, чем я. Эдак молодцевато встал, провел щепотью по усам, кашлянул и пошел как по писаному:

– Правильно докладывал полковник Железнов. Надо, чтобы командир взвода, командир роты управляли огнем своих подразделений. А у нас что иногда получается? Напрасная трата патронов.

Затем Сталин спросил, где в обороне должен находиться командир, и выразительно посмотрел на комбрига Алехина Евгения Степановича.

Ты его знаешь. У него три ордена Красного Знамени. Он, не долго думая, ответил:

– Там, где лучше всего руководить боем – в центре расположения взвода. Здесь весь взвод на его глазах и в руках. По-моему, НП комвзвода должен находиться где-нибудь в тупичке хода сообщения, так шагах в десяти. Здесь же должна быть и его землянка. Тогда мимо него никто не пройдет незамеченным.

С тем же вопросом Сталин обратился к Кочетову. И представь себе, Микола как ни в чем не бывало встал, выпрямился и по-солдатски ответил:

– А я, товарищ Сталин, так и делаю. Командиров взводов посадил вблизи первой траншеи, а сам – на своем НП, за второй траншеей, невдалеке от хода сообщения. А свою землянку расположил так, что, кто бы ни шел по ходу сообщения, я всегда вижу. В жизни передовой – это очень нужно…

Слушая Николая и других комрот и комбатов, я невольно подумал, как плохо мы знаем свои кадры. При оценке их подходим со странной, я бы сказал со стариковской меркой, с какой-то перестраховочкой. Боже сохрани предложить начальству Кочетова на батальон. «На батальон, а почему не на полк?» – хлестанет начальство. А помнишь, как в гражданскую войну? Нас, совсем молодых солдат и унтеров, революция ставила и на полки, и на бригады, и даже на целые армии. Вон Тухачевский – двадцати девяти лет – командовал фронтом, да еще каким! Западным! Ты скажешь – талант! Но таланты познаются в делах. Вот так-то, дорогой мой комиссар! Прости, я отвлекся.

Наша беседа продолжалась до часу дня. В час отвели нас в специальную комнату, где был накрыт стол. Обедали по заказу, но без спиртного. Ровно в два часа нас снова пригласили к Верховному. Члены Политбюро уже были в сборе. Товарищ Сталин вышел из своей комнаты отдыха и поднятием руки подал знак садиться и, улыбаясь, заметил, что теперь, после обеда, у нас разговор должен пойти веселее и активнее. По его лицу было видно, что беседой он доволен. Да и мы после обеда почувствовали себя свободнее и веселее. Верховный зашел за свой стол и, набивая трубку табаком, оттуда обратился к нам с вопросом, что надо сделать для укрепления фронтовой дисциплины.

По вопросу дисциплины говорили многие. Верховный, прохаживаясь с трубкой мимо нас, молча слушал каждого. Не помню фамилию офицера, который, говоря о поднятии дисциплины, предложил внести в устав наказание. Сталин остановился около него и стал разъяснять, что одними наказаниями дисциплину не поднимешь. Воинская дисциплина нашей армии основывается прежде всего на высокой сознательности и на политическом воспитании воинов.

В общем после обеда пришлось основательно пошевелить мозгами. На каждое высказанное новое положение сыпались вопросы не только от Сталина, но и от членов Политбюро.

После перерыва перешли к обсуждению нового устава пехоты.

Когда беседа закончилась, все вышли в приемную, а Короткова и Булганина товарищ Сталин задержал. О чем он там с ними говорил, не знаю.

За окном была уже ночь, и часы показывали половину десятого, когда вышел генерал Коротков.

Так закончил свое повествование Яков Иванович.

А получилось так. Сталин подозвал генерала Короткова к своему столу, еще раз спросил его о службе, что-то записал в маленькую книжечку и отпустил. После, когда ушел генерал Коротков, Иосиф Виссарионович выразил Николаю Александровичу восхищение офицерами, оставившими его кабинет, и, обращаясь к членам Политбюро, сказал, что следовало бы комбригу и полковникам присвоить звание генералов, а генералу Короткову дать генерал-лейтенанта и назначить на армию.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О присвоении генеральского звания Яков Иванович узнал необычно. Это было на другой день его приезда с КП фронта, утром, когда он вернулся из полка Карпова, где ночью проводился поиск, который закончился безуспешно. Это основательно омрачило Якова Ивановича, и всю дорогу его не покидала мучительная мысль, в чем же причина? Хотя причина была одна: гитлеровцы как никогда бдительно несли службу наблюдения.

Усталый, он вошел в землянку и решил сразу же лечь в постель и хотя бы часок поспать, но у порога застыл: на столе красовался вставленный в снарядную гильзу букет, искусно составленный из золотистых веток дуба и красных гроздьев рябины.

– Александр Никифорович! По какому это случаю? – выразил удивление Железнов.

– Не знаю, – пожал плечами Никитушкин. – Майя-телеграфистка принесла. Под гильзой ее записочка.

– Записочка? – еще более удивился Яков Иванович и, взяв ее, подошел поближе к лампочке. «Товарищ комдив! Я приняла сверху весьма приятное для вас сообщение. Желая до вашего приезда сохранить в тайне, я никому об этом не говорила. Как приедете, позвоните. М.Волгина».

Железнов взял телефонную трубку.

– Майя? Здравствуйте! Что за сообщение?

В ответ последовало:

– Сейчас принесу. – И трубка замолкла.

Вскоре в землянку вошла Майя.

– Поздравляю вас, – обратилась она к Железнову.

– С чем, Майя?

– Разрешите вас, товарищ комдив, ради такого случая назвать по имени и отчеству? – и тут, не дождавшись ответа, промолвила: – Дорогой Яков Иванович, поздравляю вас с присвоением вам звания генерал-майора!.. Вот вам и поздравления Военных Советов фронта и армии, – протянула она телеграмму, а затем и руку.

Это неожиданное сообщение до глубины души тронуло Якова Ивановича, и он не выпускал руку Майи до тех пор, пока не прочел первую телеграмму, а потом, прочтя, поцеловал девушку по-отцовски в щеку. Но получилось так, что Майя сама коснулась губами его щеки и поцеловала. Поцеловала и, словно обжегшись, зарделась вся ярким румянцем. Никитушкин тоже поздравил комдива и с солдатской приверженностью потряс его руку.

Майя вытянулась в струнку:

– Разрешите идти, товарищ генерал?

– Подождите! – задержал ее Яков Иванович. – Милые вы девушки, – и тут же достал из чемодана коробку конфет, купленную вчера на КП фронта. – Примите, Майя, в знак моей признательности за добрую весть.

Весь день шли поздравления. А вечером у Валентиновой собрались боевые друзья Якова Ивановича и за столом, сервированным Ириной Сергеевной – на что она была большая мастерица, – «обмыли» по-фронтовому генеральское звание комдива.