Сжигая за собой мосты - Татьяна Полякова

– Но этого ей показалось мало, и она выходила замуж еще трижды, точно стараясь кого-то запутать, причем мужчин выбирала ничем не примечательных, а иногда попросту пьяниц, игнорируя всех, кто стоял чуть выше на социальной лестнице.

– Среди простых людей легче затеряться, – опять кивнула Марго. – А все, кто был чуть выше, находились под пристальным вниманием сама знаешь кого.

– Точно, – согласилась я. – Факты железные, была у бабки тайна, точно была.

– Опять ты смеешься над старухой, да еще с такой серьезной миной. Скажи на милость, а что я должна была решить?

– Ну… – пожала я плечами. – Ребенок требует сил и средств, верно? В сорок пятом жизнь не сахар, самой бы прокормиться, и куда возьмут бабу с пузом? И вдруг сосед, хороший человек, одинокий и беспомощный. Просто встретились два одиночества… Опять же, комната у него и хоть какая-то пенсия, у деда были ордена, я точно помню. А за ордена, кажется, платили. Бабка действительно была умна и проницательна, но умные люди рождаются во всех сословиях. Может, она на лету все схватывала, обладала чутьем, то, чему многие учились годами, у нее получалось само собой. А мужиков из простых она предпочитала по одной причине: не хотела наживать комплексы, чувство собственной неполноценности, которое могло возникнуть, по ее мнению, свяжи она свою судьбу с режиссером, к примеру. Однако ваша история куда занятнее моей, бабуле уже давно все равно, так что можем остановиться на вашей версии. Кто она была, по-вашему?

– Из репрессированных, однозначно. Ей каким-то образом удалось сбежать, вот она и пряталась. Я даже думаю, она не из простых репрессированных, у нее была интеллигентная семья, более того, не удивлюсь, если она знатного рода. Да-да. Голубая кровь дорогого стоит, уж можешь мне поверить. Она в твоей бабке была. И ты кое-что унаследовала. Просто красивых девок вокруг пруд пруди, а вот ты… не буду, а то еще перехвалю. Возьми, к примеру, твою мачеху, вот уж кто из кожи вон лезет, чтоб произвести впечатление. И что? За версту видно взбесившуюся плебейку, а в бабке все степенно было, с достоинством. Выглядела она очень молодо, ей в пятьдесят больше сорока никто не давал. Я вот и подумала, может, паспорт-то был не ее? Отца она родила в двадцать пять, но ей могло быть и меньше.

– К двадцатому году, предположительной дате ее рождения, с князьями Родина уже покончила.

– Именно. Остается только гадать, кем она была на самом деле.

– И это очень занимало моего отца?

– Он мне этого не говорил, но я уверена, так оно и было. Зачем-то он расспрашивал меня? Я думаю, он начал с выяснения, кто его отец, обнаружив несоответствия в каких-то документах, а потом пришел к той же мысли, что и я: его мать что-то скрывала.

– Я готова согласиться со всем на свете, если бы не одно «но», – улыбнулась я. – Бабуля умерла всего шесть лет назад, в это время княжескую родню прятать было совсем не надо, напротив, этим хвалились, если, конечно, было чем. По крайней мере, мне или отцу она обязана была рассказать. На всякий случай предупреждаю, чтобы уберечь вас от фантазий: срок давности по закону наступает по прошествии двадцати пяти лет, и если бабка совершила в молодости какое-то преступление, уже в семидесятом году она могла вздохнуть свободно, а перед своей смертью написать мемуары. Так что если и была у нее тайна, то, скорее всего, до того банальная, что романа из нее не выйдет.

– Как же вы с ней все-таки похожи, – с неудовольствием глядя на меня, заявила Марго. – Она тоже могла сказать всего несколько слов и все испортить. Полное отсутствие романтизма и сухой расчет.

Я возвращалась домой, ухмыляясь над словами Марго, но, если честно, в душе шевелилось сомнение. Отец намекал на некую семейную тайну. И вдруг Марго предлагает моему вниманию целый клубок загадок. Папа расспрашивал ее о своей матери, но, скорее всего, интересовал его отец. Хотя Марго могла присочинить кое-что, однако вопрос все-таки остался: был ли инвалид, за которого вышла замуж моя бабка, в действительности моим дедом или отец ее ребенка кто-то другой? Установить это сейчас, когда, за исключением Марго, не осталось ни одного свидетеля тех событий, а Марго – свидетель весьма ненадежный, по моему мнению, совершенно невозможно. Хотя… если отец заинтересовался своим происхождением, этому должна быть причина, вдруг какие-то документы действительно попали ему в руки? То, что бабуля была какой-нибудь графиней и скрывалась от НКВД, мне казалось глупостью, и причину такого своего отношения к этой идее я предельно ясно изложила Марго. Допустим, в сорок пятом ей следовало опасаться, и даже в семидесятых разумней, с ее точки зрения, было помалкивать, но не через тридцать же лет, когда умерла моя бабка. В конце двадцатого века дворяне, репрессированные и диссиденты всех мастей вошли в моду, так что скрываться ей не было ни малейшего смысла. Да она просто обязана была рассказать мне все, раз мы вдвоем читали «Графа Монте-Кристо» и обливались слезами над его историей. Вот тут бы бабуле кстати вспомнить о своей собственной драматической судьбе. Но ничего подобного, из нее слово клещами нельзя было вытащить, я имею в виду то, что старушка терпеть не могла воспоминания. Об отце, его детстве, юности рассказывала охотно, как большинство матерей, а вот о собственном детстве и юности – ни словечка. Вообще все её рассказы относились к тем временам, когда она уже жила в нашем городе, и я, если честно, понятия не имела, что родилась она вовсе не здесь, а где-то под Воронежем, об этом мне рассказал отец уже после ее смерти. У меня создалось впечатление, что и он тогда впервые узнал об этом. Очень заманчиво поверить, что все упирается в ее происхождение. В самом деле, удобная версия, но мой разум протестовал. Опять же, как связать семейную тайну и гибель папы? Допустим, он узнал нечто, показавшееся ему странным, усомнился в том, что его отец по документам является его биологическим отцом, дальше – больше, и всплыла семейная тайна, но что за тайна такая, за которую и через шестьдесят лет убивают? Если верить Марго, во время войны бабка оказалась в Воронеже, который вскоре заняли немцы. Допустим, бабуля не успела уйти из города, как она рассказывала Марго. Из уроков истории я помню, что бои за Воронеж были страшные, мало чем уступая битве под Сталинградом. Перед тем как покинуть город, немцы погнали под угрозой расстрела все население в глубь оккупированной ими территории, многие оказались на работах в Германии, в лагерях, в общем, судьба их сложилась трагически. Советские войска вошли в пустой город, хотя это был уже не город, а развалины. Бабке удалось избежать угона в рабство. Что ж, вполне вероятно. Ведь не каждый подвал немцы проверяли, в конце концов. К тому же всегда есть место случайностям. К тем, кто оказывался на оккупированной территории, наши власти относились с подозрением, и следующим местом их жительства вполне мог стать лагерь, уже советский. Вот и причина бабкиной скрытности в сорок пятом. Но через двадцать лет это уже вряд ли имело значение. А если документы у нее и впрямь были поддельные? Тогда был повод помалкивать и через двадцать лет. И тут в голову пришла и вовсе неприятная мысль. Срок давности не распространялся на нацистских преступников. Я даже замерла на месте, обдумывая эту мысль. Бабуле было двадцать с небольшим, к тому же представить ее в роли злодейки-преступницы – это выше моих сил. Нет, нет и еще раз нет. Пусть лучше будет графиней, живущей по чужому паспорту.