Клинический случай - Карл Хайасен

Я отталкиваю снимки прочь и обещаю ничего не говорить ее матери.

– Да ладно тебе, Черный Джек. Это настоящая жизнь. Тебя такое не заставляет задуматься о роде людском?

– На самом деле такое вгоняет меня в депрессию. Эти извращенцы получают больше удовольствия от жизни, чем я.

– Даже собачка довольна, – отмечает Карла, проглядывая фотографии. – Кстати, кто зарядил тебе в морду? Похоже, какая-то девица.

– Ага. Моя начальница.

Карла качает головой и смеется:

– Ты неподражаем, Джек.

– Скажи, с кем твоя мать ездила в Англию.

– Тебе не стоит вникать. – А ведь могла бы и грубее ответить.

– Да что-то не получается. И это очень прискорбный факт.

– Ну ладно. – Карла убирает выкраденное портфолио терьера обратно в сумку. – Сказать тебе правду или соврать? Я должна знать, кого ты вынесешь.

– Врача, адвоката и университетского профессора – если у последнего нет публикаций.

– То есть любого, кроме писателя.

– Короче говоря, да, – соглашаюсь я.

Карла смотрит на меня с сочувствием; и я снова вижу перед собой глаза Анны.

– Значит, мне придется солгать, Джек, – говорит она.

– Ты шутишь. Она ездила в Лондон с писакой?

Карла кивает.

– Он журналист? – содрогаюсь я.

– Не-а.

– Что он пишет? Стихи? Прозу? Пьесы?

– Прозу, – отвечает Карла.

– С ума сойти. Я о нем слышал?

– Может статься.

– Не называй мне его имени.

– Об этом не беспокойся, – говорит Карла.

– И ради бога, не говори матери, что я спрашивал.

– Джек, они собираются пожениться.

Я даже не вздрогнул.

– Дай еще раз взглянуть на фотки.

– Мне пора возвращаться на работу, – говорит Карла.

Я покупаю ей молочный коктейль «мокко» и провожаю до ее закутка. Она гладит меня по щеке и признается, что ей жаль, что она сообщила мне эту новость. Она решила, я должен знать правду, на тот случай, если решу снова звонить Анне и выставлять себя идиотом.

– Сколько лет этому писаке? – невинно интересуюсь я.

– Сорок четыре.

– Ха!

– Что «ха!»? – переспрашивает Карла. – Что плохого в сорока четырех?

– Не важно, – отвечаю я, а сам думаю: «Роберт Луис Стивенсон».

Я звоню домой и проверяю автоответчик: одно сообщение от Эммы и три от Дженет Траш. У Дженет, как обычно, занято, поэтому я сразу еду в Беккервилль. Она открывает дверь. На ней вязаная шапочка с прорезями для глаз и облегающий черный спортивный костюм. На шее болтается противогаз, в руке игрушечная М-16.

– Что, теперь спецназ? – спрашиваю я.

– Да, мои извращенцы устали от Королевы парковки. Заходи, Джек. – Дженет снимает шапочку. – Что у тебя с носом?

– Ошибка соединения, – отвечаю я. – Что новенького?

– Ты не поверишь, что произошло!

Мы садимся под осветительными лампами, и она рассказывает, что ее пригласил к себе мужчина по имени Чарлз Чикл – знакомое имя. Крутой адвокат в Силвер-Бич; не крючкотвор и не акула, но солидный юрист, к тому же чистый перед законом. Похоже, Джимми Стома включил в свое завещание пункт о том, что мистер Чикл должен представлять интересы Дженет в суде в случае его, Джимми, смерти. Большинству наследников не нужны адвокаты, но Джимми, очевидно, предполагал, что его сестра столкнется с юридическими проволочками.

– Он оставил мне сто штук, – радостно сообщает Дженет Траш. – Представляешь?

– А сколько получит Клио?

– Столько же.

– Хо-хо. Теперь понятно, зачем понадобился адвокат Чикл.

– Но она еще получает яхту, машины и квартиру, – добавляет Дженет.

– А его записи?

– Ты имеешь в виду новый альбом? Он не рассчитывал, что умрет, не закончив, – говорит Дженет.

– Но он упомянут в завещании?

– Джек, мне даже в голову не пришло об этом спросить.

Что касается дома на Багамах, то, по словам Дженет, ее брат оставил его благотворительной организации под названием «Морские ежи», которая спонсирует лагеря на море для детей из неблагополучных семей. И, как заявил Чарлз Чикл, именно «Морским ежам» Джеймс Брэдли Стомарти завещал свой основной капитал, в том числе 405 000 долларов в акциях и облигациях, свою долю в будущих авторских отчислениях и один миллион долларов по страховке.

– Клио, наверное, в восторге, – замечаю я.

– Думаю, Джимми решил, что после того, как ее песня стала хитом, у нее не будет нужды в деньгах. Он думал, она встала на ноги.

Я уже собираюсь рассказать Дженет, что ее невестка вытворяла вчера на балконе квартиры ее умершего брата, когда Дженет вдруг заявляет:

– Думаю, Клио его не убивала.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что она заранее знала, Джек. Знала, что получит, если Джимми умрет. Он сказал ей, что почти все деньги уйдут «Морским ежам» – и это правда отличное решение, – и еще он сказал ей, что она не получит ни цента по страховке. Чем больше я об этом думаю, тем меньше мне верится, что она могла убить его из-за сотни тысяч долларов. Для меня это целое состояние, а для Клио – уикэнд в Каннах.

Тут она права. Такая женщина, как Клио, не станет париться из-за денег – разве что сумма как минимум семизначная.

– Думаю, это был несчастный случай, Джек, как нам и говорили. Ты сам всю дорогу утверждал, что такое возможно.

– Да.

– Хоть они и напортачили со вскрытием.

– А ты уверяла меня, что не поверишь ни единому слову Клио, – напоминаю я. – Что, если я скажу, что у нее роман?

Дженет пожимает плечами:

– А что, если я скажу, что мой брат не был образцовым мужем?

Компьютер на журнальном столике пикает: Дженет звонит очередной кибердрочила. Она вздыхает и угрюмо смотрит на М-16, прислоненную к стене в углу. Я спрашиваю, не знает ли она иного мотива, в силу которого Клио могла убить Джимми. Дженет качает головой.

– Не могла она это сделать потому, что разозлилась из-за завещания?

– Она могла попросту его бросить, – возражает Дженет. – Я уверена, она бы вытряхнула куда больше сотни косарей при бракоразводном процессе.

И в этом Дженет тоже права.

Снова настойчиво пищит компьютер.

– Тебе не жарко в таком прикиде? – спрашиваю я.

– Не волнуйся. Недолго мне в нем щеголять. Этот парень, – Дженет машет рукой в сторону компьютера, – Ронни из Риверсайда, получает сапоги, трусики, лифчик и винтовку. Он все надеется, что я сброшу бельишко, но его ждет большое разочарование. В любом случае сюжет такой: во время захвата особняка колумбийского наркобарона я внезапно решаю принять душ – идиотизм полнейший. Но я не знаю, что один из плохих парней – Ронни, естественно, – прячется в джакузи и за мной подсматривает. И вся эта бодяга тянется аж час.

– Зато четыре бакса в минуту, – оптимистично вставляю я.

– Еще пару месяцев, – говорит Дженет. – Мистер Чикл обещал, что столько уйдет на вступление в права наследства.

– Если Клио не опротестует завещание.

– Мистер Чикл говорит, что нет. Он знаком с ее адвокатом.

– И с большинством судей по делам о наследстве, – прибавляю я. – Он с ними на короткой ноге.

– Джимми всегда обо мне заботился. – В голосе Дженет нежность. – Теперь его нет, но он все равно обо мне заботится.

Ронни из Риверсайда снова напоминает о себе.

– Черт. – Дженет включает освещение и гостиную заливает яркий свет.

Она натягивает шапочку, и надевает противогаз. Мне пора уходить.

– Так что нам делать со статьей? – спрашиваю я. – Ты не обязана решать прямо сейчас. Утро вечера мудренее, поговорим в выходные.

Слова Дженет заглушаются шапкой и противогазом, но все-таки я их слышу. Лучше бы не слышал.

– Какой статьей? – спрашивает она.

Свет выключен. Я лежу в кровати и слушаю «Болезненное жжение», последний альбом Джимми и «Блудливых Юнцов». Голос Джимми мощен, потому что в то время он сам был мощен – двести сорок с лишним фунтов постреабилитационного обжорства. Затем он круто изменил свою жизнь И умер здоровым как бык – все мужчины об этом мечтают. Джимми вряд ли планировал отдать концы в тридцать девять, зато поклонники будут помнить его загорелым и подтянутым. Многие звезды все на свете бы отдали, чтобы так же здорово выглядеть.

Малыш, напрасно ты ждешь заверений,Я лучше буду сам себя любить и щупать,Люблю, кого хочу, кого люблю – тот счастлив,Не зли меня, кончай реветь и хлюпать.

Это была песня под названием «Пресмыкающаяся любовь», и я прямо видел, как Джимми поет «меня-я-я», растягивая слово до невозможности, как это сделал бы Джаггер.[64] Вот это мне нравится у «Блудливых Юнцов» – большинство их песен совсем простенькие и бесхитростно смешные, без никаких претензий. Даже «Пресмыкающаяся любовь», почти один в один слизанная с «Под каблуком»,[65] подкупает самоиронией. Чем больше я слушаю эти записи, тем больше верю, что мне понравился бы Джимми Стома.

И я все равно сомневаюсь, что он утонул случайно. К сожалению, пока я остаюсь единственным, кто сомневается, мне нечего опубликовать в газете.