Клинический случай - Карл Хайасен

Карл Хайасен

Клинический случай

Моим сестрам Джуди и Барб

Благодарности

За советы, квалифицированную помощь и терпение я хочу поблагодарить Кевина Клиша, Майкла Крампера из «Артемис Рекорда», бесподобного Уоррена Зевона, доктора Чарльза Уэлти из Центра судебной экспертизы округа Саффолк, доктора Джозефа Дэвиса из Центра судебной экспертизы Майами-Дейд, Джимми Баффетта, Дэйва Федера, Стива Уэлена, Роджера Макгуинна и ужасающе плодовитого Джона Кэмпа. И особенно я хочу выразить признательность моей жене Фении за то, что вдохновляла группу.

Эта книга – плод фантазии. Все имена и персонажи были либо вымышлены, либо помещены в вымышленные обстоятельства.

И тем не менее сцена с замороженным вараном отчасти основана на гибели вполне реального прожорливого капского варана по кличке Коготь, который ныне спит с батончиками «Дав».

1

Почему именно смерть Джеймса Брэдли Стомарти? Ну, во-первых, мне бросился в глаза возраст.

Тридцать девять. На семь лет моложе меня.

Слишком молодые и слишком старые – вот кто меня интересует. Да и не только меня. Люди всегда обращают внимание на некрологи тех, чья жизнь прервалась чересчур рано, и тех, кто протянул наперекор всем мыслимым ожиданиям.

Почему они? В чем их секрет? Или их роковая ошибка? Может ли такое случиться со мной?

Хотел бы я знать.

И еще кое-что насчет Джеймса Брэдли Стомарти: его имя. Я уверен, что слышал его раньше.

Но в факсе из похоронной конторы нет ни малейшей зацепки. Частная панихида состоится во вторник. Прах развеют над Атлантикой. Родственники просят скорбящих не покупать венков, а сэкономленные деньги перечислить в Фонд Кусто.[1] Круто.

Я просматриваю список осиротевших родственников и вижу там жену, сестру, дядю и мать; никаких детей – странновато для 39-летнего парня традиционной ориентации, каковым, надо полагать (ведь он был женат), являлся Джеймс Брэдли Стомарти.

Я тычу в клавиатуру и тут же попадаю на наше кладбище – я единственный в отделе новостей так его называю. «Информационный центр» – так он обозначен в служебном справочнике редакции, но мне кажется, что «кладбище» вернее отражает суть этого отдела. Там хранятся все почившие в бозе истории с 1975 года; для газеты они такие же ископаемые, как дерьмо какого-нибудь динозавра.

Я набираю в строке поиска имя умершего. Ага!

Я воздерживаюсь от смеха и даже от улыбки, потому что не хочу привлекать внимание моего неустанно бдящего редактора. Наша газета печатает только одну специальную статью-некролог в день; о прочих смертях сообщают в сжатом виде или вовсе не упоминают. Многие годы газета публиковала два подробнейших некролога, но недавно раздел Смертей уступил одну из своих полос разделу Погоды, которому, в свою очередь, пришлось потесниться в пользу Жизни знаменитостей, который вынужден был поделиться с Гороскопами. Жесткие рамки заставляют меня ответственнее выбирать персонажа. Мой редактор не из тех, у кого семь пятниц на неделе. Стоит только сказать ей, о ком я пишу, и у меня не будет пути к отступлению, даже если потом обнаружится клиент поинтересней.

Есть и еще одна причина, почему я вынужден скрывать свою радость: пусть не думают, будто я считаю, что смерть Джеймса Брэдли Стомарти – это новость; иначе мой редактор отнимет у меня материал и отдаст его кому-нибудь из наших звезд-журналистов, как кошка приносит хозяевам свежепойманную мышь. У меня из-под носа уводят все стоящие задания, лишний раз напоминая мне, что я все еще возглавляю черный список и буду возглавлять его, пока рак на горе не свистнет; иными словами, моя подпись никогда больше не осквернит собой первую полосу.

Итак, я молчу в тряпочку. Сижу за компьютером и собираю из разноцветных кусочков мозаику жизни Джеймса Брэдли Стомарти, больше известного как Джимми Стома.

Да-да. Тот самый Джимми Стома.

Из «Джимми и Блудливых Юнцов».

Где-то у меня дома валяется один из их ранних альбомов – «Рептилии и амфибии Северной Америки». Джимми был солистом и иногда играл на ритм-гитаре. А еще на губной гармошке. Помнится, мне очень нравилась песня «Клинический случай» из альбома «Плавучая богадельня». Этот диск стащила одна из моих бывших подружек. Джимми, конечно, не чета Дону Хенли,[2] но девчонкам нравился. К тому же умел петь не фальшивя.

Стому регулярно арестовывали, и в протоколах он всегда фигурировал под своим настоящим именем. Поэтому запрос «Джеймс Брэдли Стомарти» оказался столь результативным.

Вот что я откопал на кладбище:

13 декабря 1984 года. В присутствии Стивена Тайлера, Джона Энтуистла и Джоан Джетт[3] Джимми Стома сочетался браком с хористкой, которая стала профессиональной борчихой в Лас-Вегасе. Чуть позднее тем же вечером он был арестован за то, что помочился на лимузин Энгельберта Хампер-динка.[4]

14 февраля 1986 года. Миссис Стома подает на развод, обвинив мужа в половой распущенности и пристрастии к алкоголю и кокаину. «Блудливые Юнцы» открывают серию из трех концертов в «Мэдисон-сквер-гарден», и там Джимми со сцены представляет новую подружку, девушку из подтанцовки, известную как мадемуазель Шприц.

14 мая 1986 года. Стому арестовывают за непристойное поведение на концерте в Шарлотте, Северная Каролина, где он выходит на бис практически голым – на нем лишь светящийся презерватив и хэллоуинская маска, имеющая несомненное сходство с лицом преподобного Пэта Робертсона.[5]

19 января 1987 года. Несмотря на то что четвертый альбом «Блудливых Юнцов» «Болезненное жжение» имел все шансы стать трижды платиновым, Джимми Стома отменяет долгожданное турне группы. Источники, приближенные к группе, сообщают, что Стома, завязав с кокаином, стал весить 247 фунтов и теперь стесняется показываться на публике. Сам Стома утверждает, что он просто хочет отдохнуть от концертов и «всерьез поработать в студии».

5 ноября 1987 года. Стому арестовывают в Скоттсдейле, штат Аризона, за то, что ударил по лицу фотографа журнала «Пипл», который следил за ним до самых ворот «Джила Спрингз Ранч», частной спа-клиники, специализирующейся на эксклюзивных программах экспресс-похудения.

11 ноября 1987 года. Стому арестовывают второй раз за неделю. На этот раз он хотел украсть кекс и два шоколадных эклера из булочной в центре Феникса.

25 февраля 1989 года. Стома и неизвестная женщина получают травмы в результате столкновения водного мотоцикла Стомы с круизным лайнером «Норвегия» в порту Майами. Лайнеру хоть бы хны, а вот Джимми Стома, по словам хирургов, не сможет играть на гитаре несколько месяцев.

25 сентября 1991 года. Выходит первый сольный альбом Стомы «Стоматозник», раскритикованный в пух и прах и «Спин», и «Роллинг Стоун». Сразу после релиза альбом занял 22 место в хит-параде «Биллборд»[6] и в течение двух недель слетел на 97 позицию, еще до того как…

– Джек?

Это мой редактор – Эмма Невозможная.

– Что ты сделала с волосами? – интересуюсь я.

– Ничего.

– Да я же вижу.

– Джек, мне нужно знать, о чем ты пишешь, для планерки.

– Короче, – говорю я. Эмма ненавидит, когда я делаю вид, что флиртую. – Твои волосы явно стали короче.

Эмма краснеет, но дальше хмурого взгляда дело не заходит.

– Я подровняла челку. Так что у тебя?

– Пока ничего, – вру я.

Эмма придвигается ближе – хочет подглядеть, что там у меня на экране. Она подозревает, что я гуляю по порносайтам, а за это ведь вполне и уволить можно. Эмма никогда никого не выгоняла, но ради меня с удовольствием сломает целку. Она не первый младший редактор, который хочет на мне попрактиковаться.

Эмма молода и обладает всесокрушающим стремлением подняться по редакционной служебной лестнице. Она мечтает о кабинете с окном, о высокой должности и о преимущественном праве на покупку акций.

Бедняжка! Я пытался подтолкнуть ее к профессии, более для нее подходящей – продавщица обуви, например, – но она и слышать не желает.

Вытянув лебединую шею, Эмма говорит:

– Рабби Левин умер вчера в-Восточном округе.

– А в понедельник умер рабби Кляйн, – напоминаю я. – Не больше одного мертвого религиозного деятеля в неделю, Эмма. Это оговорено в моем контракте.

– Значит, потрудись найти что-нибудь получше, Джек.

– Я именно этим и занимаюсь.

– Кто такой Джеймс Стомарти? – спрашивает она, бросив взгляд на мой монитор. Нефритовые глаза делают Эмму похожей на экзотического сокола.

Я говорю:

– А ты не знаешь? Был такой музыкант.

– Наш, местный?

– У него был дом в Силвер-Бич, – отвечаю я, – и еще один – на Багамах.

– Никогда о нем не слышала, – констатирует Эмма.

– Ты слишком молода.

Эмма смотрит на меня скептически: польстить не удалось.