Клинический случай - Карл Хайасен

– Читателей скорее заинтересует рабби Левин.

– Тогда спихни его в Городские Новости, – предлагаю я.

Эмму эта идея, конечно, не впечатлила. Она на ножах с редактором этого раздела.

– Сегодня воскресенье, – напоминаю я, – по выходным в мире ничего не происходит. Пусть «Городские новости» проводят досточтимого раввина в последний путь.

– Этот твой музыкант – сколько ему было?

– Тридцать девять.

– Надо же!

Похоже, она заглотнула наживку.

– А как он умер? – равнодушно спрашивает она.

– Понятия не имею.

– Наверняка от наркотиков, – предполагает она. – Или самоубийство. А ты ведь знаешь правила, Джек.

В газетах не принято писать о самоубийствах – считается, что это может спровоцировать других депрессивных граждан с неустойчивой психикой и они тут же кинутся сводить счеты с жизнью. А в наше время газеты не могут позволить себе терять подписчиков.

Но даже из этого древнего журналистского правила есть свое исключение.

– Он был знаменит, Эмма. Так что к черту правила.

– Да уж, знаменит! Я, например, никогда о нем не слышала.

И снова она заставляет меня оскорблять ее.

– А про Сильвию Плат[7] ты слышала?

– Естественно.

– А знаешь, почему ты про нее слышала, Эмма? Потому что она засунула голову в духовку. И этим прославилась.

– Джек, это не смешно.

– А в остальном она была просто еще одной талантливой, но невразумительной и непризнанной поэтессой, – продолжаю я. – Слава придает блеск смерти, но и смерть придает блеск славе. Факт.

Эмма беззвучно открывает и закрывает рот. Ей безумно хочется послать меня ко всем чертям, но она сдерживается, потому что это будет серьезным нарушением корпоративной этики и подпортит личное дело в остальном безупречной и перспективной сотрудницы. Я ей сочувствую. Честное слово.

– Эмма, дай мне время выяснить кой-какие детали о Стомарти.

– Выясняй, – резко отвечает она. – Но я все равно придержу двенадцать дюймов для рабби Левина.

Объявление о смерти – это совсем не то что некролог. Объявление о смерти считается рекламой, его сочиняют и оплачивают родственники покойного, а затем похоронное бюро рассылает в газеты – это входит в пакет предоставляемых услуг. Объявления о смерти обычно печатают шрифтом «агат»,[8] но они могут быть сколь угодно пространными и витиеватыми – газеты только рады продать рекламное место. Объявление о смерти Джимми Стомы отличалось краткостью. И отсутствием подробностей.

СТОМАРТИ, Джеймс Брэдли, 39 лет, скончался в четверг на Берри-Айлендс. Джим проживал в Силвер-Бич с 1993 года, был успешным бизнесменом, добрым прихожанином и активным участником местной общественной жизни. Он любил играть в гольф, ходить под парусом и плавать с аквалангом. Он собрал несколько тысяч долларов на восстановление коралловых рифов у Флорида-Киз и Багамских островов. Добрый друг, преданный брат и любимый супруг, он оставил безутешными жену, Синтию Джейн, и сестру, Дженет Стомарти Траш из Беккервилля. Панихида состоится во вторник утром в церкви Св. Стефана, затем последует краткая церемония на борту корабля около маяка Рипли – именно там, согласно воле Джима, будет развеян его прах. Родственники просят скорбящих воздержаться от покупки венков и сделать пожертвования в Фонд Кусто в память о Джиме.

Странно. Ни слова о «Блудливых Юнцах», ни слова о шести миллионах проданных дисков, ни слова о наградах «Эм-ти-ви» за лучшие видеоклипы, ни слова о «Грэмми». В списке его увлечений музыка даже не упомянута.

Возможно, этого хотел сам Джимми Стома; возможно, он старался забыть о своей разгульной молодости, и ничто, даже его смерть, не должно было воскресить прошлого.

Извини, приятель. Обещаю – больно не будет.

В телефонной книге округа нет ни «Джеймса», ни «Дж. Стомарти», но я нашел Дженет Траш из Беккервилля. Она сняла трубку после третьего гудка. Я представился и объяснил, в чем дело.

– Вы сестра Джимми?

– Да. Послушайте, не могли бы вы перезвонить через пару дней?

Итак, я ступаю на скользкую почву и начинаю объяснять – весьма деликатно, – что когда речь идет о некрологах, их или печатают сейчас, или не печатают никогда. Через каких-то сорок восемь часов никто в редакции не даст и хвоста дохлой крысы за вашего не менее дохлого брата.

И ничего личного. Таков уж мир новостей.

– Статья выйдет завтра, – говорю я сестрице. – Мне очень неудобно вас беспокоить, и вы совершенно правы, я мог бы взять информацию из архива, но…

Я даю ей время, чтобы она осознала весь ужас подобной идеи. Никто не заслуживает некролога из обрывков старых газетных заметок.

– Я хотел бы побеседовать с теми, кто был ему особенно близок, – напираю я. – Его смерть станет настоящим ударом для многих людей по всей стране. У вашего брата было много поклонников…

– Поклонников? – Дженет Траш меня проверяет.

– Именно. Я был одним из них.

Моя собеседница погружается в непроницаемое молчание.

– Джимми Стома, – не сдаюсь я. – Из группы «Джимми и Блудливые Юнцы». Ведь это он, так?

Его сестра тихо отвечает:

– Это было очень давно.

– Но люди его помнят. Поверьте мне.

– Что ж, это хорошо. – Голос неуверенный.

И я говорю:

– Объявление о смерти было… э-э-э… несколько суховато.

– При чем тут я? Я его даже не читала.

– Я хочу сказать, там нет ни слова о музыке.

– Вы говорили с Клио?

– Кто это? – вырывается у меня.

– Его жена.

– Ага. В похоронном бюро сказали, что ее зовут Синтия.

– Но все зовут ее Клио, – поясняет сестра Джимми. – Клио Рио. Единственная и неповторимая.

Когда я признался, что первый раз слышу это имя, сестра Джимми усмехнулась. Я слышал, как у нее в комнате бормочет телевизор. По-моему, «Встреча с прессой».[9]

– Лучше бы вам сделать вид, что вы знаете, кто такая Клио, – советует Дженет Траш. – Тогда она точно даст вам интервью.

Сестрица и вдовушка явно недолюбливают друг друга.

– А вы? – интересуюсь я.

– Боже, даже мое имя не упоминайте.

– Я и не собирался, – спешу заверить я, – просто я надеялся поговорить с вами. Задать пару вопросов. Мне страшно неудобно вас беспокоить, но сроки поджимают…

– Перезвоните мне, – говорит она, – после того, как выжмете все из Клио.

– У вас есть ее номер?

– Разумеется. – Она диктует мне номер, а затем добавляет: – У меня еще и адрес есть. Вы могли бы подъехать к ней домой.

– Отличная мысль, – соглашаюсь я, хотя вовсе не планировал покидать редакцию. За то время, что я буду ездить в Силвер-Бич и обратно, я смог бы взять аж пять телефонных интервью.

Сестра Джимми тем временем продолжает:

– Вы обязательно должны встретиться с Клио, если хотите написать нормальную статью. – И затем после паузы: – Впрочем, я не собираюсь учить вас вашей работе.

– Спасибо за помощь. Я хотел бы задать вам всего один вопрос. От чего умер ваш брат? Он был болен?

Она прекрасно понимает, что я имею в виду.

– Джимми завязал с наркотиками девять лет назад, – говорит она.

– Тогда что же произошло?

– Наверное, несчастный случай.

– Несчастный случай?

– Спросите Клио, – советует сестра Джимми и вешает трубку.

Эмма перехватывает меня у самых дверей редакции. Она почти на целый фут ниже меня; и неизмеримо коварнее. Обычно она подкрадывается незаметно.

– Тебе известно, что рабби Левин занимался дельтапланеризмом, и это в его-то семьдесят? Это хороший материал, Джек.

– Он случайно не сыграл в ящик на своем любимом дельтаплане? А, Эмма? Может, он разбился в лепешку о стену синагоги?

– Нет, – признает она, – он умер от инсульта.

Я пожимаю плечами:

– Ты сделала что могла, но я удаляюсь – спешу к вдове Стомарти.

Но от Эммы так легко не отделаешься.

– Мне больше нравится раввин.

Черт! Придется открыть карты. Я окидываю быстрым взглядом отдел и замечаю с некоторым облегчением, что все наши молодые да ранние звезды журналистики сегодня отсутствуют. Это самый большой плюс в работе по воскресеньям – здесь тихо, как в могиле. Эмма хочет отнять у меня мой материал? Что ж, пусть сама над ним парится.

А Эмма, благослови господь ее феминистскую душу, никогда не была репортером. Если судить по натужному синтаксису ее служебных записок, она и поздравительную открытку не сумеет набросать.

Ну, делать нечего.

– Джеймс Стомарти – это Джимми Стома, – говорю я.

Эмма хмурит брови. Она чувствует, что ей следовало бы знать это имя. Но она не собирается показывать свое невежество. Она молча ждет, пока я продолжу.

– Из «Джимми и Блудливых Юнцов», – подсказываю я.

– Ты шутишь!

– Помнишь их песню «Клинический случай»?

– Естественно. – Эмма слегка разворачивается и хищно озирает офисные закутки. Я знаю, что она задумала – отдать Стому другому журналисту и свалить на меня мертвого раввина.