Божье воинство. Новая история Крестовых походов - Родни Старк

клир заполонили отпрыски аристократов. От них больше не требовался определенный нравственный облик, достаточно было одного «призвания». Занятие важных церковных должностей стало прежде всего вопросом влиятельности, коммерции, а в дальнейшем и наследования. Распространилась симония: церковные должности продавались и покупались за большие деньги, причем это касалось не только серьезных постов, например епископств, но даже мест приходских священников. Скоро сложились могущественные семьи клириков, в которых сыновья получали по наследству должности своих отцов, дядьев или дедов: не было исключением и папство [263]. В результате на высоких церковных постах постоянно оказывались люди распущенные, коррумпированные и неискренние: так, папа Бенедикт IX (1012–1055), племянник двоих предыдущих пап, получил свой сан, даже не будучи рукоположен, и так скандализировал общество своими «бесчинствами», что ему выплатили отступные, чтобы он отказался от папства [264].

Разумеется, многие из тех, кто избирал религиозный путь, не были ни карьеристами, ни распутниками: даже среди отпрысков клерикальных семейств встречались люди глубоко верующие. Так постепенно сложились по сути две параллельные церкви. Можно назвать их «Церковью Власти» и «Церковью Благочестия». Церковью Власти была основная церковная структура, сложившаяся под влиянием огромной власти и богатства, дарованных клирикам Константином. В нее входило подавляющее большинство священников, епископов, кардиналов и пап, управлявших Церковью большую часть времени вплоть до Контрреформации XVI столетия. Во многих случаях Церковь Благочестия была реакцией против Церкви Власти. И ей не так-то просто было заткнуть рот или отодвинуть – ведь ее основой служило монашество, в свою очередь пользовавшееся очень серьезной поддержкой у правящей элиты: три четверти средневековых святых были сыновьями и дочерями знати, немало было среди них и детей королей [265].

Интересно отметить, что в одно время с «наплывом» сыновей привилегированных сословий в священство отмечается стремительный рост монашества: к середине IV века мы видим уже много тысяч монахов и монахинь, причем почти все они живут организованными общинами. Естественно, те, кто вел аскетическую жизнь, ощущали себя духовно выше остальных, как это, фактически, признано и в католическом богословии. Однако их противостояние обычному клиру и в особенности церковным иерархам имело другую основу: проблема была не в том, что эти люди не вели аскетическую жизнь, а в том, что многие из них отличались откровенной распущенностью. Ни решить, ни приглушить эту проблему не удавалось. Снова и снова вожди Церкви Благочестия предпринимали попытки реформировать Церковь Власти, и бывали примечательные периоды, когда им удавалось захватить контроль над папством и инициировать серьезные перемены. Во время одной из таких интерлюдий Престол святого Петра и занял папа Урбан II.

Отон (или Одон) из Лажери родился в 1042 году на севере Франции, в знатной семье. Еще подростком он двинулся по церковной стезе и быстро дослужился до архидиакона собора в Реймсе. В 1067 году он поступил в монастырь Клюни, быстро ставший самой крупной и воинственной из европейских монашеских организаций. Здесь Отон скоро получил место великого приора, второго человека после аббата, а в 1078 году папа Григорий VII (также бывший монах и пламенный член Церкви Благочестия) назначил его кардиналом-епископом Остии. В 1088 году он был избран папой и принял имя Урбан II. Умер он 29 июля 1099 года, через две недели после того, как крестоносцы взяли Иерусалим; весть об этой победе еще не успела дойти до Запада.

То, что Урбан II был видным членом Церкви Благочестия, было важно, поскольку возвышало его в глазах монахов – тех немногих, кто пытался проповедовать в средневековой Европе: «Проповедь мирянам была в те времена в лучшем случае спорадической» [266]. Местные приходские священники проповедью почти не занимались. Она не была обязательным элементом мессы, да и, в любом случае, на мессу почти никто не ходил [267]. Эффективно проповедовали исключительно монахи и странствующие братья, как правило, не в церкви, а на рыночной площади; и именно они откликнулись на призыв папы проповедовать крестовый поход. Сотни (а быть может, и тысячи) монахов и странствующих проповедников разнесли призыв папы по всем замкам, городам и селам. Были среди них трое выдающихся людей, отвергших блестящую церковную карьеру ради подвижнической жизни в Кранском лесу: Робер из Арбисселя, Виталий из Мортена и Бернар из Тирона. По приглашению папы все они покинули свое уединение, чтобы проповедовать Первый крестовый поход – и в дальнейшем каждый успешно основал новый монашеский орден.

Эти трое, как и сам папа, происходили из высших слоев общества; то же было верно и для большинства монахов, и это позволяло им проповедовать крестовый поход напрямую своим знатным родичам. В ту эпоху монах, как правило, входил в орден через процедуру облации (предложения): мальчика (гораздо реже девочку) записывали в монастырь родители, внося за него значительный взнос. Слишком часто эта практика неверно интерпретируется как способ избавиться от «лишних» сыновей, которым не хватало наследства [268]. Но вступительный взнос, как правило, по размерам не уступал весьма значительному наследству [269]. Так или иначе, облация была настолько распространенной практикой, что у большей части знати в ближайших обителях были дяди, сыновья, братья или племянники, с которыми, как правило, поддерживалась тесная связь. В результате Церковь Благочестия была тесно связана со светской знатью, что оказывало очень значительный эффект на религиозность семейств из высшего общества.

Однако папа не просто поручил другим проповедь крестового похода. Из Клермона он снова отправился в дорогу и следующие девять месяцев путешествовал по Франции, «приезжая в провинциальные городки, жители которых никогда не видывали королей или подобных им по значению фигур… окруженный кардиналами, архиепископами и епископами… пышной свитой, которая растягивалась на мили» [270]. Всюду, куда приезжал, папа освящал местные часовни, церкви, соборы, монастыри и кладбища, благословлял местные алтари и реликвии. По большей части эти события становились публичными церемониями, на них собирались огромные толпы – по крайней мере, «огромные» в масштабах местного населения (население Парижа в то время составляло около двадцати пяти тысяч человек) [271]. Все эти возможности папа использовал, чтобы проповедовать крестовый поход. Быть может, еще важнее, что посещение папы и его проповедь побуждали многих местных жителей, начиная с епископов, продолжать проповедь крестового похода и после того, как папа со своей свитой отбывал [272]. Более того, пока папа «объезжал Францию, папские послания и легаты спешили в Англию, Нормандию и Фландрию, в Геную и Болонью, увещевая, приказывая и убеждая… Позже в том