История одного поколения - Олег Валентинович Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну хорошо, не хочешь раздеваться на столе, тогда сделаем вот что, — заявил Михаил, пройдясь по номеру и открыв дверь в ванную комнату, — вот смотри: ты становишься в прихожей, прямо напротив ванной, и включаешь там свет. Я закрываю дверь в комнату, которая, на наше счастье, стеклянная, и свет у себя выключаю. Таким образом, мне предстоит чудное зрелище — я буду любоваться тем, как ты раздеваешься, через стекло, причем ты будешь освещена только сбоку — из ванной. Годится?
— Годится, — кивнула Лариса. — Только потом ты сделаешь для меня то же самое.
— Тебе хочется увидеть стриптиз в моем исполнении? — искренне изумился Ястребов. — Не думал, что женщин это возбуждает… Впрочем, как скажешь.
Он закурил и лег на кровать, подложив руку под голову. Лариса прошла в прихожую, лукаво улыбнулась, опершись обеими руками о стеклянную дверь, и спросила:
— Ну что, начинать?
— Давай, мать, не томи! — подбодрил Михаил, роняя пепел себе на грудь от нетерпения. — Эх, жаль, музыки нет, а похоронные марши не очень-то годятся…
Скрестив руки, Лариса медленно стянула с себя свитер, аккуратно повесила его на вешалку и начала расстегивать джинсы. Порочно улыбаясь, она наклонилась и, слегка поерзав пышным задом, не без труда сдернула их с тугих бедер, спустила вниз и не спеша перешагнула.
— Ну как? — обратилась она к единственному зрителю, оставшись в красивой голубовато-белой комбинации.
— Нет слов! — отвечал Михаил, жадно прикуривая новую сигарету. — Жаль только, что кроме меня никто этого больше не видит!
Лариса засмеялась, одним ловким движением плеч освобождаясь от комбинации. Затем снова нагнулась и стянула телесного цвета колготки, поочередно поставив то одну, то другую ногу на приступ вешалки. Теперь оставалось снять только белье — кружевное, порочно-красного цвета, — и Лариса справилась с этим просто блестяще, явно подражая где-то виденным приемам профессиональных стриптизерш. Стоя спиной к Михаилу, она закинула руки за спину, расстегнула бюстгальтер, сдернула его и тут же повернулась лицом, «стыдливо» прикрывая грудь руками. Потом медленно развела их в стороны, снова повернулась спиной и медленно стянула с себя трусики…
У Ястребова больше не было сил сдерживаться. Соскочив с кровати, он бросился в прихожую, рывком открыл дверь и, прежде чем Лариса успела повернуться, упал на колени и принялся жадно целовать ее упругие белые ягодицы.
— Что ты делаешь? — засмеялась она, наклоняя голову и бросая взгляд через плечо.
— Не понял?
— Мы так не договаривались, поэтому я и спрашиваю — что ты сейчас делаешь?
— Сейчас — то есть в эти «тяжелые для всей страны дни, когда все прогрессивное человечество понесло невосполнимую утрату»? — уточнил Ястребов, на секунду отрываясь от своего упоительного занятия. — Пока — целую твою попу, а после этого собираюсь…
О дальнейших его намерениях мы умолчим, но отнюдь не из ложной скромности, а всего лишь потому, что пришло время заняться другими персонажами!
— …В эти тяжелые для нашей Родины дни, когда все прогрессивное человечество понесло невосполнимую утрату в лице выдающегося деятеля международного рабочего и коммунистического движения, дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева, я хотел бы вступить в ряды Коммунистической партии Советского Союза для того, чтобы… — На какое-то мгновение Эдуард Архангельский, стоявший перед партийной комиссией своего института, запнулся, едва не ляпнув фразу, смысл которой сводился к тому, «чтобы в своем лице по мере сил восполнить эту невосполнимую утрату». После такой «политической нескромности» мечту о партбилете пришлось бы отложить надолго! Эх, надо было выучить свою речь заранее — знал же, что обязательно спросят, почему он решил вступить в партию именно в это время.
А ответ был предельно простым: дело близилось к окончанию института! Эдуард уже давно перевелся на дневное отделение и теперь ходил в круглых отличниках, претендуя на «красный» диплом. Однако больше всего его интересовала партийная карьера, поэтому он уделял особое внимание комсомольской работе, как и в школе являясь практически бессменным комсоргом своего курса. Когда же еще и было вступать в партию, как не сейчас, тем более что он успешно выдержал годичный испытательный срок. Но как отвечать на дурацкий вопрос?
Партийная комиссия в составе трех человек — инструктора местного райкома, секретаря парткома и секретаря комсомольской организации института — напряженно замерла, ожидая его дальнейших слов.
— …Чтобы… Чтобы… — как назло, ничего в голову не приходило, поэтому пришлось ляпнуть самую шаблонную фразу, — чтобы быть в первых рядах строителей коммунизма.
Члены комиссии многозначительно переглянулись и стали вполголоса переговариваться. Архангельский нетерпеливо ждал, озлобленный всеми этими нелепыми, но выматывающими душу формальностями. Какого черта они делают столь многозначительные рожи, как будто видят его первый раз в жизни! Для кого, как не для этого «старого хряка» Осетрова — секретаря парткома и горького пьяницы, — он в свое время бегал за коньяком! А разве не этому молодому проходимцу Веселову — секретарю комсомольской организации и отъявленному бабнику — он писал огромные доклады для всевозможных «научно-практических конференций»! Про инструктора райкома и говорить нечего — этот прохвост мечтал о дальнейшем продвижении по партийной линии, для чего учился в Высшей партшколе при ЦК КПСС и неоднократно просил Архангельского сделать ему очередную курсовую или контрольную по общественным наукам. При этом в разговорах тет-а-тет неоднократно обещал, собака, посодействовать в занятии своего места, как только Архангельский закончит институт, а его самого сделают замзавотделом пропаганды и агитации. Все же свои люди, так чего резину тянуть? Наконец Осетров поднял голову, встал и великодушным жестом протянул заждавшемуся Архангельскому широкую и теплую ладонь.
— Комиссия посовещалась и приняла единогласное решение… Поздравляем вас, Эдуард Петрович. В это тяжелое время партия должна еще теснее сплотить свои ряды, вобрав в себя наиболее достойных представителей советской молодежи…
Почти в это же самое время, но на другом конце Москвы, разыгрывалась прямо противоположная сцена. Юрий Корницкий вошел в приемную первого секретаря райкома комсомола.
— По какому делу? — холодно осведомилась молодая и весьма эффектная секретарша, нехотя отрываясь от созерцания своих холеных ногтей.
— По личному, — коротко
