Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
III
Я не успел соскучиться по Люде. Но неожиданно рано соскучилась она. В Ярославле ей почему-то стало неспокойно, и вместо недели она провела там только три дня. Я подумал, что телепатические каналы все-таки существуют, а доступ к ним имеют не только особо одаренные люди. Короче, она прилетела ко мне, но никого не застала, и то ли в качестве компенсации за неправедные подозрения, то ли потому, что за три дня сама стосковалась, постаралась устроить мне фестиваль, в котором я (какое дивное совпадение!) снова получил право заказывать, что мне угодно. И мне действительно захотелось воспользоваться этим и не ограничивать себя, подобно мужу, вынужденному считаться с воспитанием и моральными представлениями жены — жертвы устаревших традиций. В итоге я по-новому ощутил внутреннюю, тайную жизнь ее плоти, обычно слабо ощущаемую мужчинами, которые думают преимущественно о себе, не подозревая о том, какими бы они действительно могли быть молодцами и как много нового сами могли бы испытать, если бы знали, чтó способны вызвать в глубинных недрах, так сказать, в самом ядре женской Земли. Сравнивая двух женщин, в постелях которых я побывал с разницей в два дня, я пришел к выводу, что истовое рвение украсило их обеих. Люда, которая обычно была менее сдержанна, нежели Вика, на сей раз выигрывала не так много. Как бы то ни было, обе мои женщины, видимо, по наущению свыше, дружно напомнили мне, что мужчине в возрасте самого начала пятого десятка следует хорошо подумать, прежде чем лишать себя таких дивных удовольствий. Готовности к добровольному монашеству во мне было ноль целых ноль десятых — какие-то сотые или тысячные доли процента.
Не честнее ли сразу признать, что воздержание не пойдет на пользу ни мне, ни моей литературной работе? Если образы соблазнительных женщин (в пору долгого одиночества) целиком заполнят мой мозг, что мне тогда удастся сделать и написать? Для чего затевать само бегство? Ведь не от женщин же я собирался удрать! Только от суеты, от пьяного срама, от тех, кого не хочется видеть, — но не от женщин, нежных женщин, готовых разделить со мной ложе и в какой-то степени саму жизнь. Вот, собственно, против чего надо было нацеливать главный удар. А дальше открывалось уже много возможностей. Не обязательно поселяться в околополярных широтах или бороздить исключительно полярные моря, как бы сказочно ни звучали их названия (а ведь мировые названия, что ни говори!) — Баренцево, Карское, море Лаптевых, Восточно-Сибирское, Чукотское, Берингово… Можно поселиться в деревне — хоть на родимой Вятке, хоть на Вологодчине, как Астафьев, хоть где-нибудь под Тверью или на Беломорье. А можно, как давно мечталось, сделать яхту и ходить на ней по всей Европейской России от Белого моря, Онеги и Ладоги до Каспия и Азова, от Москвы до Камы и Уфы.
И даже не обязательно мотаться туда-сюда. Выбрать акваторию покрасивей и жить там, делая небольшие переходы в свое удовольствие и в хорошую погоду, и в штормовую, если понадобиться освежить в памяти ощущения прежних времен. А, главное, там и женщина могла бы быть со мной! Это же уму непостижимо, как здорово! Уверен, что человечество еще ничего лучшего не придумало для соединения восхитительной будуарной атмосферы с пребыванием на природе. На что многие разумные богачи и направляют свои деньги. Конечно, им доступен весь Мировой океан, любые воды, но и мне, советскому подданному, можно найти, где пожить, что посмотреть, — вплоть до Байкала, хотя возни с переправкой яхты по железной дороге через Сибирь, наверно, не оберешься. Теперь вот даже до верхней Лены можно довезти. Дорого будет, не спорю, но не дороже же, чем самолетами и вертолетами перебрасывать через всю страну груз под тонну весом, да еще и одному.
Вот только зимовать на борту почему-то не улыбалось. А, собственно, почему? Яхта, если заранее предусмотреть, да сделать все с умом, будет поуютней избушки. Поставь ее заранее, своевременно, в тихий затон, заготовь на берегу дров, растопи камелек и сиди себе пиши или думай, глядя на огонь и время от времени встречаясь глазами с женщиной. Лишь бы ей не было скучно. А для этого ей тоже надо иметь не только терпение, но и сколько-нибудь устраивающее ее занятие — вязать, читать, петь, шить, бегать с тобой на лыжах, париться в походной бане, ловить рыбу или охотиться с тобой на пару. Пожалуй, Люда для этого могла подойти после некоторой тренировки и привыкания, Вика — нет. Никакой особой тяги к природе я в ней не замечал.
Бывшую деревенскую жительницу природой не соблазнишь. Ей это на фиг не нужно. А нужно, чтобы муж был заметный в обществе человек и делал там все, что полагалось. А посему в отношениях с Викой могли иметь место только визиты по формуле, близкой к Цезаревой: пришел, поговорил, переспал. Связывать свою жизнь с ее жизнью чем-нибудь более прочным не было никакого смысла. Ни для нее, ни для меня. А с Людой — кто знает? Если я ограничусь «полуисчезновением», то Люда может и подойти, хотя полной уверенности у меня не было. С походной жизнью даже в туристской версии она так и не познакомилась, а общением с другими людьми, в отличие от меня, не пресытилась. Какая уж тут уверенность! Нет, женскую вакансию, по логике вещей, должна занять какая-то другая особа. Какая? Кого я бы мог назвать в качестве кандидатки? Сейчас, пожалуй, что никого.
Знала бы Люда об этих моих рассуждениях! Что бы она в них усмотрела: цинизм, обман? Наверно, и то и другое. Но ведь она знала, с кем связывается. Моя жизнь без странствий пока, к счастью, представляется невозможной, да и недостойной. Мои писательские занятия питаются ими и напрямую зависят от них. Все это ей известно. И нет принципиальной разницы, сколько времени мне потребуется на тот или иной поход — три месяца или год. И если она хочет быть со мной, ей надо находиться именно рядом со мной. Тогда не будет никакого обмана. Ну, а если она усмотрит цинизм, то это ее дело. В конце концов,
