А дальше только океан - Юрий Платонычев

— Есть! — с хрипотцой гаркнул Серов и уже тише, чтобы слышал один Чулков, добавил: — Будь моя воля, стащил бы с тебя портки, выпорол и оставил заместо дорожного знака.

Было видно, что Чулков груз как следует так и не разместил, оттого и вышла катавасия.

Хоть и получалась немалая задержка, к обрывам все-таки поднялись. Метель даже чуть отпустила, и потому повороты около них укротили, показалось, легко. Но становилось труднее вести машины дальше, труднее следить за дорогой, подступало утомление у водителей. Перегретые двигатели не скупились на душное тепло, рождавшее сонливость.

«Нельзя, не поддавайся. Сзади целая колонна!» Городков встряхивался, опускал стекло, позволяя вместе с ветром влетать и снегу, зорко смотрел вперед, часто оборачивался, слушал приемник. Ему казалось, что он, как и Тульчинский, сросся с машиной, привык к неудобствам рейса. Но это только казалось. Усталость брала свое, и страшно хотелось поскорее добраться домой.

Прошло еще долгих три часа. Впереди замельтешили огоньки. Они были далеки, предстояло еще выдержать спуск и подъем. Но их узнали, от них уже веяло домашним теплом.

Утром непогода кончилась, на этот раз она была непродолжительной, и Павлова с Ветровым вызвали в штаб.

— Почему бросили машину? — Жилин как выстрелил, подавляя Павлова тяжелым взглядом исподлобья.

Волков, все еще остававшийся за Панкратова, по дорожной карте старался определить, как далеко находится «восьмая», а Жилин без конца вытирал платком шею и не спускал с Павлова цепких осуждающих глаз.

— Вы что, забыли наставление? — Жилин перенес платок ко лбу.

— Не хотели подвергать людей опасности, — мрачно сказал Павлов. — Стали бы греться, могли бы угореть от мотора.

— А как вы думаете, имеет право военный водитель бросать свою технику?

— А разве не бросает свою технику военный летчик, вынужденный катапультироваться? — попытался так оправдать решение Городкова Павлов.

— Ну уж ты загнул, Виктор Федорович! — Волков поставил карандаш торчком над найденной точкой. — Летчик покидает самолет, когда не может его спасти. И потом, для летчика существует смертельная опасность, а тут что?

Ветров, примостившийся у стены, проговорил:

— Нашу машину спасать не надо. За ней уже поехали. А вот для людей была прямая опасность замерзнуть или задохнуться. Мы помним приказ о подобном же случае!

— Так то в гараже, — не принял довода Волков. — В наглухо закрытом гараже.

— Едва ли под снегом лучше…

Наступило напряженное молчание. Лишь мерное тиканье старинных настенных часов в кабинете Волкова нарушало его, настраивало лучше подумать, лучше взвесить и уж потом делать выводы.

— Вас предупреждали, что ожидается циклон? — опять холодно спросил Жилин, пристально рассматривая свои ногти.

— Да, именно вы и предупреждали, — согласился Павлов. — Считаю своей ошибкой, что послал колонну, не имея запаса времени.

Держа под мышкой две толстые темно-синие книги, в комнату вошел Терехов.

Волков сообщил ему, о чем велась беседа. Но Терехов не спешил высказать свое мнение. Всеми пальцами, туда и обратно, как по клавишам, проходил он по синему переплету, покачивал ногой.

— Значит так… — Терехов стал перечислять: — Охлаждение слили. Забрали все, что можно забрать. Кабину заперли. Шест с флагом поставили. Что же выходит? Выходит, сделали все, чтобы машина была в сохранности. А что сняли людей, считаю вполне оправданным.

— В общем-то, Иван Васильевич, — согласно отозвался Волков, — дело обстоит именно так. — Он даже пожалел, что поддался уговорам Жилина заслушать «на ковре» Павлова с Ветровым, оторвав их от дела.

Но Терехов поднял палец, будто вспомнил существенную деталь:

— Городков действовал в целом толково, а вот вам, Виктор Федорович, не следовало его отпускать. Пургу не опередишь! Не поехали бы, переждали, не было бы и этого разговора. Плохо, если вы с Ветровым не извлечете ничего из этого урока.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зимнее солнце, крадучись, заглядывает в оттаявшие стекла, отражается на желтых половицах и стекле шкафа с новыми книгами. В комнате тихо, тепло.

Наташа любит эти послеобеденные часы, когда посетители заходят редко и можно спокойно почитать. Книги — единственное утешение. Они отгоняют тягостные думы и, как настоящие друзья, помогают не падать духом, помогают находить в себе силы жить.

Наташа переворачивает страницу, вся поглощенная драмой, разыгравшейся в Парме, ей хочется поскорее узнать, что будет дальше с Фабрицио, с юной Клелией, с герцогиней Сансеверино, но деликатное покашливание возвращает ее из неспокойных дней Италии давно минувших времен в спокойную гарнизонную библиотеку.

«Опять этот тип пожаловал. Интересно, давно он тут стоит? — Наташа берет со стойки книгу, кладет перед собой и тонкими пальцами машинально перебирает карточки. — Кубидзе, Отар… Взял позавчера. Неужели прочел, такую толстую?..» Наташа молча смотрит на капитан-лейтенанта и ждет.

А Отару Кубидзе больше ничего и не надо. Только бы эти серые, самые красивые на всем белом свете, глаза смотрели на него. Пусть даже так сердито, но чтоб смотрели.

Кубидзе часто наведывается в библиотеку. Как выдается свободный час, он тут как тут. Раскроет первый попавшийся журнал, делает вид, что читает, а сам следит и следит за неулыбчивым Наташиным лицом, за льняными волосами, которые она то и дело откидывает назад, открывая высокий, чистый лоб. Вся она будто сошла с картинки к северным сказкам. Он следит за ее неторопкими движениями и чувствует себя счастливым, а иногда несчастным… Как часто темными вечерами, словно невзначай, он бродит под окнами ее маленькой квартирки, что на Средней улице, в надежде увидеть за прозрачными занавесками Наташин силуэт, бродит до тех пор, пока в окнах не гаснет свет. Но Наташа Зуева его не замечает, как не замечает и многих других. Она все еще не может забыть, не может разлюбить, не может предать забвению теперь уже одно воспоминание, мучительное воспоминание о Николае. А ведь прошло три года! Но Наташа помнит, так помнит, словно случилось это вчера.

…Они вернулись из отпуска, впереди два свободных дня и Наташины именины. Утро в тот день выдалось мягкое. Правда, в воздухе кружились снежинки, но они лишь радовали. На душе было безоблачно и покойно, ничего не предвещало беды.

Зуевы на попутке добрались до города, в гастрономе, на центральной улице, купили полную сетку мандаринов и ореховый, с зеленоватыми цукатами, торт. Какие именины без торта?.. Наташа задумала испечь пирог с яблоками — Коля очень любил яблочный пирог — и спроворить заливного кижуча.

Они сразу нагрузились покупками, но в списке еще не зачеркнули шампанское и варенье, Николай усадил жену с мандаринами и тортом в автобус, последний из тех, что ходили до перерыва — следующий будет только через три часа, — сам навострился за шампанским. Чтобы как-то убить время, несколько сеансов радовался за верткого зайца из «Ну, погоди!», потом встретил бывшего мичмана, который недавно демобилизовался и теперь трудился на рыбоконсервном комбинате. Мичман долго расспрашивал о сослуживцах, о Ветрове — его он знал по лодкам — и никак не хотел с Николаем расставаться. Когда наконец расстались, до отхода автобуса оставалось не больше пяти минут; еле-еле успел добежать до остановки, но под навесом, где всегда многолюдно, не оказалось ни души.

«Неужели часы врут?» — забеспокоился Николай и заглянул в диспетчерскую.

— Зря притопал, мил-человек! — Дородная женщина-диспетчер, в стираной-перестираной, когда-то голубой, кофте и наброшенном поверх пуховом платке, со смаком прихлебывала чай из большой эмалированной кружки и с хрустом кусала сахар, подержав его над паром. — Поворачивай оглобли, не будет автобуса.

— Это почему же?

— Ты что, с луны свалился? — искренне удивилась женщина. — Пурга на носу! Никто в дальний рейс не поедет.

«Вот так влип!» Николай сильно огорчился, хотел на углу к кому-нибудь подсесть, но город как-то сразу опустел. Не было не только попутных машин, но даже попутчиков, что случалось здесь весьма редко.

«Куда податься? — мучительно раздумывал Николай. А!.. Была не была! — Зуев верил в свои молодые силы. — До ночи доберусь. А если по льду, может, и засветло успею. Наташа, поди, ждет, волнуется, места себе не находит. Какие могут быть колебания? Ведь завтра именины!»

Он еще немного помедлил, огляделся, в надежде кого-нибудь встретить, но никого не встретил и решил рискнуть — пустился в долгий путь один. Пойти — пошел, но до Наташи так и не дошел.

Его нашли замерзшим через несколько дней, когда утихла пурга. Нашли на дне оврага, как будто он только присел отдохнуть, а рядом стоял чемоданчик с шампанским и яблочным вареньем для именинного пирога…