Очищение духом. Трилогия - Никита Марычев

Без сомнения, Стекольщик что-то знал и про убийства, но весь вопрос был в том, насколько охотно и за сколько он будет готов об этом рассказать.

А дождь всё не кончался, он смешался с ночной темнотой, и теперь зрение могло отдыхать в абсолютном отсутствии чего-нибудь. Шаги Ривелсеи шумно отдавались в камне дороги и только лишь поэтому она знала, что не сбилась с пути и не ушла куда-нибудь в сторону.

Ривелсея не сразу заметила, как сзади мелькнул какой-то свет, и обернулась только тогда, когда услышала стук и грохот повозки по камням. Не было видно ничего, кроме фонаря, который тускло освещал путь. Ривелсея отошла на обочину, чтобы её не сшибли в темноте, но тот, кто правил лошадью, тащившей повозку, успел её заметить и крикнул в пустоту:

– Кто там бродит ночью под дождём? Выходи на дорогу, я остановлюсь!

Лошадь и правда встала. Ривелсея неторопливо вышла на дорогу и встала в узкую полоску света, чтобы её было видно. Сама она в состоянии была разглядеть только лошадь, но никак не того, кто ею правил. Голос невидимого человека был мужской и по-молодому звонкий.

– Ты кто? – спросила Ривелсея темноту.

– Я? Я Рила́н, я везу зерно на склад в Анрельт. А вот ты кто такая и куда направляешься ночью, под дождём и одна?

– Я тоже в Анрельт, – ответила Ривелсея, – но вряд ли я доберусь туда быстрее, чем дня через два.

– Ну почему же, – сказал Рилан. – Может, и доберёшься. Дай-ка я на тебя вблизи взгляну.

Миг спустя тёмная фигура отделилась от общего контура повозки и спрыгнула на землю. Ривелсея увидела высокого парня в капюшоне. В свете фонаря были видны только его блестящие глаза и немного загнутый нос. Он оглядел Ривелсею довольно пристально и сказал с невидимой улыбкой:

– Ну, вроде не опасная. Только смелая чересчур. Я и то бы не рискнул пойти в Анрельт ночью пешком. А девушки вообще не должны в одиночку бродить. Ты знаешь, сколько разбойников развелось на дорогах?

– Слышала, слышала, – сказала Ривелсея. – Только разбойников, по-моему, везде можно встретить. Так что, вообще из дома не выходить? Не боюсь я никаких разбойников.

– Правильно, незачем нас бояться, – хохотнул парень. – Пошутил, пошутил. Ты вот что: скидывай давай свой плащ, он мокрый весь, и залезай наверх, на мешки с зерном. Только аккуратно, не разорви ничего, а то будешь сама зерно по всей дороге собирать, – он снова хохотнул. – Завтра утром будем, думаю, уже в Анрельте.

– Правда? Это было бы очень хорошо, – сказала Ривелсея. – Я уже весь день топаю от самого Келирона и, мягко говоря, устала.

– Ну вот видишь, как повезло, что ты меня встретила! – воскликнул Рилан. – Залезай, подвезу. Тебя ведь уже подвозили сегодня, ведь так?

– Нет, – сказала Ривелсея, залезая на мешки и стараясь не разорвать их. – Почему ты так решил?

– То есть как нет? От Келирона досюда десять часов на лошади, за день ты даже бегом не пробежишь. Ты что же, как лошадь бегаешь?

– А почему бы и нет? Быстрый бег трусцой, говорят, необычайно полезен для здоровья.

Парень рассмеялся и тронул лошадь.

– Ты интересная и своеобразная очень, – сказал он. – Как тебя зовут?

– Я Ривелсея.

– Приятное имя. Хорошее. Ну, я уже, кажется, представился.

– А твоя лошадка нет, – заметила Ривелсея.

– Ха-ха-ха-ха-ха! Хороша бы она была, если бы это сделала! Она умная, всё понимает, но вот говорю за неё я. Лошадку Рябинкой зовут, из-за цвета, конечно. Она очень сильная и выносливая. Я её давным-давно на семь мешков муки обменял. И не жалею нисколько.

Дождь ровно шумел по крыше повозки, Ривелсея лежала на мешках и вдыхала прелый и тёплый запах зерна. Рябинка шла мерной рысью, колёса не скрипели – видимо, были смазаны. И вообще здесь Ривелсее показалось очень уютно и хорошо.

– Мы с Рябинкой, – не замолкал Рилан, – уже четыре года вместе работаем, грузы развозим в Анрельт и в Невильн. Крупные города, красивые, Анрельт особенно, но люди там как бешеные, мечутся, бегают туда-сюда; такое ощущение, что они вообще никогда не останавливаются и не отдыхают. В Невильне не настолько это заметно, но всё равно есть. Говорят, Келдар самый спокойный город, но не знаю, не приходилось там бывать. Я целый год возил муку…

– Нет, в Келдаре то же самое, – сказала Ривелсея, отстёгивая меч и кладя ножны рядом, чтобы можно было нормально лечь. – Там меня на улице два раза с ног сшибли какие-то люди с корзинами. А на базаре – раз десять.

– Так ты что, в Келдаре живёшь? – спросил Рилан.

– Нет, не в Келдаре. Но я в тех краях родилась, в деревне неподалёку.

– А я тоже в деревне, деревня Песчанка, около Невильна. Там два больших озера и лес рядом, в нём орехов полно растёт. О, ты бы знала, какие там белки! А живёшь-то ты сейчас где, Ривелсея?

– В пустыне, – ответила она. Ратлеры не должны лгать. Да и зачем это, если правде так часто всё равно не верят?

Рилан, разумеется, и не поверил. Он сам любил шутить в этом стиле и поэтому сказал:

– А, понимаю. В норке, вроде суслика. Так?

– Ага, – ответила Ривелсея. Она развязала рюкзак и достала хлеб и несколько кусков жареного мяса. – Рилан, хочешь есть?

– Не, мы недавно ужинали, – сказал Рилан, указывая на лошадку. – Я могу ещё яблок дать, если хочешь. И сыра.

– Давай, если тебе не жалко, – настроение у Ривелсеи быстро улучшалось. Она с удовольствием ужинала и отдыхала от долгого пути. Поев, она достала кожаную фляжку с купленным ею в Цитадели напитком, который считался чисто ратлерским и состоял из трёх равных частей сока какой-то сладкой травы, воды и вина. Он быстро распространял тепло по всему телу и наполнял разум спокойствием и умиротворённостью.

– Живу я пусть без роскоши, – говорил Рилан, – но всё-таки нормально. Недавно домик себе новый купил, маленький, уютный. И дверь сам сколотил из досок и краской жёлтой покрасил. Только бываю я там раз в неделю, не чаще, и делать ничего не успеваю. Мне жениться бы пора, да всё никак не надумаю. Вот тебя встретил, снова мысли такие в голову полезли. И дядя мне всё говорит: женись да женись. Видимо, и вправду надо.

– Вполне возможно, – ответила Ривелсея.

Рилан хмыкнул.

– Надо, оно, может, и надо, – сказал он, – да никого себе приглядеть не могу. Вот, Ривелсея, скажи честно: ты бы за меня пошла?

Такого вопроса Ривелсея не ожидала и потому долго не могла найти, что ответить, а Рилан ждал.

– Не знаю, Рилан. Если бы собиралась замуж, то может быть. Но я совершенно пока не собираюсь. Сейчас меня занимают совсем другие вещи.

– Но какие? – удивлённо спросил Рилан. – Какие ещё вещи могут занимать такую красивую молодую девушку?

– Рилан, вот скажи, ты знаешь в Анрельте человека по имени Дейвис?

– Ни разу не слышал, – ответил тот.

– Да? Я почему-то думала, что его все знают. Он посуду на Восточной улице продаёт.

– Дейвис? Посуду? Это кто, Стекольщик, что ли? В жизни не думал, что его так зовут! Конечно, ты права: Хитрого Стекольщика в Анрельте знают абсолютно все. А тебе-то вот только он зачем? Некоторые находят его довольно обаятельным, но это уж я не знаю, не сказал бы. Втираться в доверие он умеет, это правда, но и обманывать умеет не хуже. И не такой уж он молодой, кстати, ему уже за тридцать. А мне через год только двадцать шесть будет.

Ривелсея засмеялась. Рилан явно посчитал, что к Дейвису у неё дело личного плана и, возможно, почувствовал себя обиженным.

– Нет, Рилан, – сказала она. – Ничего личного. Стекольщик мне вообще-то не особо нужен, и дела у меня в Анрельте совсем другие.

– А какие, если не секрет? – спросил Рилан.

– Секрет, и к сожалению, Рилан, не мой. Вообще в Анрельт я еду не по своему желанию.

Рилан помолчал некоторое время.

– Таинственна, как ночь, – сказал он, – отважна и смела, и убегает прочь – секретные дела…

Услышав такую характеристику в свой адрес, Ривелсея так зашлась от смеха, что едва не свалилась с мешков на дорогу.

– Ты что, часто такие стихи сочиняешь? – спросила она сквозь приступы хохота, который у неё больше всего вызывали слова «таинственна, как ночь».

– Нечасто, но бывает, – сказал Рилан. – Что ещё делать в пути целый день? Или с Рябинкой разговариваю, или сочиняю что-нибудь. Вот ещё и про Рябинку сочинил: она понятлива, сильна, умна и хороша, и очень добрая она – лошадкина душа…

– Красиво, – оценила Ривелсея. – И очень хорошо. – Моя мама когда-то любила читать мне стихи, но это было уже очень давно. Особенно одно всегда очень любила: про ласточек что-то и про колокольчики… Но я уже даже не помню.

Ривелсея замолчала. Вспоминать родителей ей до сих пор было тяжело. Это чувство было единственным, которое не вытеснил из её разума ратлерский закон и ратлерская мощь. Сейчас она снова загрустила, и грусть эта была тёплой и красивой, как лёгкий весенний дождь.