Держи меня крепче - Рида Сукре

Какая же она молодец, про Аннушку запомнила, это я месяца два назад пересказывала ей сюжет одного из своих любимых произведений Булгакова.

— Не желай другому то, что не хочешь, чтобы произошло с тобой, — озвучила я прописную истину, не ожидая раскаяния, скорее, по привычке.

— Типа, земля квадратная, за углом встретимся?

— Типа… — я невинно ткнула пальцем в мигающую красным лампочку на камере Сени, намекая на готовый компромат.

— Шпана малолетняя, быстро стёр последнюю запись! Ничего компрометирующего. Да я тебя закопаю. Живьём. И ещё спляшу на твоей могиле! А потом откопаю, воскрешу и снова убью, на этот раз медленно, растягивая удовольствие.

Шкета как ветром сдуло, Леську, помчавшуюся за ним следом, тоже. Репутация — единственное, что её волнует больше шмоток и парней, но стоит учитывать, что это взаимосвязано и каждое новое является следствием, вытекающим из предыдущего пункта, бесконечная циркуляция. Спасать мелкого от взбесившейся фурии я не стала, рассудив, что данный урок будет ему полезен.

7

Наконец-то оказавшись одна в комнате, я облегчённо выдохнула и принялась искать вместительную сумку, чтобы сбежать на некоторое время из дома. Перспектива поехать к бабушке, не самая радужная, хотя я и люблю её до безумия, дорожу ею, но её общество частенько оказывается слишком настырным в плане властного отношения к детям и внукам. Есть у неё один бзик, как и у любой особы подобного возраста, — маниакальная озабоченность здоровьем. Ладно бы своим, но стоит приехать к ней в гости, как она начинает усиленно тебя лечить от всевозможных болячек, в большинстве своём, несуществующих, укладывает в постель, делает отвары, компрессы. Одно радует, к ней народ валом валит. Она у нас знахарка, хорошая. Всегда вылечивает, её любят и местные, и приезжие. Никому не отказывает, работая за бесплатно, для души. Бывает обеспокоена любым случаем, даже незначительно больным человеком. Если не её увлечённость работой всей жизни, сейчас я бы была сильно счастлива в предвкушении нашей встречи. Но мне хватало и того, что моё волнение достигло пика взбудораженности по поводу побега. Не найдя в шкафу ничего отдалённо напоминающего сумку, мой взгляд упал на кровать Сони, где покоился коричневый рюкзак с голубыми вставками. Вывалив его содержимое на кровать, я понапихала в него кое-какую одежду, деньги, телефон и выскочила в коридор, нацелившись прямиком в прихожую. Из комнаты мальчишек доносились приглушенные дверью звуки: звонкий, срывающийся альт, периодически прерываемый устрашающим шипением, Леська поймала свою жертву.

Я на цыпочках проскочила мимо и попала в царящий полумрак прихожей. Естественно, не без приключений. Я отбила себе правую ногу, стукнувшись о злосчастную полку с обувью, и пока прыгала на другой ноге, пытаясь не шуметь больше, чем уже успела, отдавила чью-то мягкую конечность, а после чужого болезненного вскрика оказалась облитой вязкой тёплой жидкостью со сладким запахом. И кому пришло в голову шастать по коридору, патрулируя без мигалок и сирен? Я бы поняла, если человек надумал сбежать, это весомая причина, нельзя быть замеченным, но ходить в темноте с полной чашкой противного отвара. Гадко и нечестно по отношению ко мне. Я завалилась на бок, и никто не знает, что бы ещё снесла на своём пути, но сильные руки схватили меня за плечи. Яркий свет, оборвав возмущение «блин, опять кисель заваривать», вспыхнул неожиданно, ослепил уже привыкшие к темноте глаза, которые выцепили силуэт, оказавшийся шипящим Стасиком, который держал в руках чашку таких необъятных размеров, что мне сначала показалось, это тарелка для супа, если бы не ручка сбоку.

— А, дядя Род, здассте, — возмущённое шипение Стаса сменилось на приветствие.

— Привет, ребят. А вы что в темноте, а, Ленок?

Оказалось, что папа, воюя с выключателем, снимал обувь, в это время с чашкой по коридору шествовал мой кузен, и тут появилась я, разбавив компанию. Как знать, чашка могла оказаться на голове папы, но удар на себя приняла я.

Ко мне уже вернулось зрение, а вместе с ним и радость — я давно не видела папу, ужасно соскучилась по нему и кинулась на шею. Бедняга, он пришёл чистенький, красивый, а тут я в киселе, мокрая и неопрятная, использую его в качестве полотенца. Как обычно, это пришло в мою голову через тысячу световых лет, когда было уже поздно о чём-нибудь жалеть. Но отец бы меня никогда не оттолкнул, пусть даже бы у меня выросла вторая голова. Отвратительное было бы зрелище.

— Как дела? Собралась куда? — покосился папа на возвышающийся за моей спиной рюкзак.

— Я? Да нет…

— Это же Сонин, — отметил любитель киселя Стас.

— Сонин. Да, так и есть. Она попросила меня принести ей, — пустилась я в путаную ложь.

Мне не хотелось признаваться в своём неоправданном и неудавшемся побеге, глупом воровстве, выглядело это позорно. Меня бы обсмеяли, а Леська бы к батарее наручниками прицепила, с неё станется, в порядке профилактики, чтобы больше мне подобные идеи в голову не лезли, даже говорить не буду, откуда у неё наручники, но не сомневаюсь, что она не забыла их взять с собою. А как бы мне отомстила сестрёнка за пользование её бесценного имущества и вовсе представить страшно.

Стас указал в направлении ванной комнаты, где пребывала сейчас сестра:

— Интересно, зачем он ей в душе? Наверное, постирать хочет, — съехидничал братишка.

— Точно, постирать, — вот и мой прокол — я не знала, что Соня сейчас в ванной комнате.

О её «любви» к стирке знают все. Чтобы она хотя бы носок замочила? Вот уж враки, любой подтвердит. У неё аллергия на стиральный порошок и хозяйственное мыло, а про отбеливатель я молчу. Лучше бы правду сказала, или хотя бы то, что она мне его одолжила. Но это тоже фантастично. Как впрочем и то, что я бы его ей отнесла. В плане взаимопомощи — мы ноль. Я не против изменить ситуацию, даже пыталась наладить мир между нашими враждующими войсками, вот только все попытки терпят крах ещё на подлёте своих белых крыльев мира, дружбы и жвачки. Попытки канули в лету, и я сейчас пребывала в крайне идиотском положении, пытаясь придумать отговорки. Я продолжила нести чушь:

— Или не стирать, и не знаю я зачем. Может у неё там бельё нижнее лежит-хранится, — я пожала плечами, Стас хрюкнул:

— Трусики или лифчики?

— Всё! — оборвала резко я, заглянула в глаза папе, прося помощи, не в состоянии самой придумать достойный ответ. Он прочёл в них нужное и спас положение:

— А да ну его, этот рюкзак.