Шрам - Марина Дяченко

Как ни сложен, изломан и извилист оказался путь наблюдаемого Торией человека – но целью его был, похоже, университет. Медленно, но неуклонно незнакомец подходил все ближе и ближе; она сумела, наконец, разглядеть его лицо.

Тяжело, сильно ударило сердце, приостановилось было – и снова забилось, глухо, будто обернутый в тряпку молот по деревянной наковальне. Тория еще не успела понять, в чем дело – а теплый день уже отдавал тянущим, промозглым холодом.

Лицо странного человека было знакомо ей – во всяком случае, так показалось в первую секунду. Уже в следующее мгновение, привычно закусив рубец на нижней губе, она мысленно сказала себе: не он.

Не он; у ТОГО не было никакого шрама на щеке, а главное – глаза ТОГО никогда не вместили бы такой тоски и затравленности. Не он: ЭТОТ грязный, неухоженный, истощенный, в то время как ТОТ лоснился довольством и достатком, прямо лопался от сознания собственной красоты и неотразимости, и был-таки красив – Тория с отвращением скривила губы – да, красив, в то время как ЭТОТ…

Бродяга подошел совсем близко, весенний ветер трепал его спутанные светлые волосы. Нерешительно, напряженно стоял он перед зданием университета, будто не решаясь приблизиться к двери.

Не он, сказала себе Тория. Не он, повторила ожесточеннее, но сердце билось все так же ускоренно и глухо. Исхудавшее, болезненное лицо с ужасным шрамом во всю щеку, неуверенность в каждом движении, грязные лохмотья…

Тория подалась вперед, глядя на незнакомца – пристально, будто желая разъять его одним только взглядом. И незнакомец почувствовал этот взгляд. Он вздрогнул и поднял голову.

Стоящий под окном был Эгерт Солль – в мгновение ока у Тории не осталось никаких сомнений. Пальцы ее сами собой вцепились в подоконник, загоняя под ногти занозы и не чувствуя боли; тот, кто стоял внизу, мертвенно побледнел под слоем пыли и загара.

Казалось, ничего более ужасного не могло явиться его глазам – вид молодой девушки в высоком окне заставил его задрожать так, будто прямо перед ним разверзлась пропасть и оттуда, истекая желчью, высунула рыло праматерь всех чудовищ. На несколько секунд замерев, будто пригвожденный к месту, он вдруг повернулся и бросился прочь – в толпе закричали потревоженные цветочницы. Миг – и его уже не было на площади, которая все так же празднично вертелась каруселью…

Тория долго стояла у окна, бездумно сунув в рот оцарапанный палец. Потом, позабыв о груженной книгами тележке, повернулась и медленно вышла прочь из библиотеки.

Эгерт вошел в город на рассвете, едва поднялись городские ворота. Защитные ритуалы, придуманные им в изобилии, кое-как помогали справляться со страхом – крепко сжав в кулаке уцелевшую пуговицу рубашки, он намечал себе путь заранее, двигался от вехи к вехе, от маяка к маяку; путь его при этом значительно удлинялся, но зато в душе укреплялась надежда, что таким образом удастся избежать опасности.

Каваррен, огромный блестящий Каваррен оказался на поверку просто крошечным и тихим провинциальным городишком – Эгерт понял это, блуждая теперь шумными, тесными от людей и повозок улицами. От обилия народу у Солля, долгое время жившего в уединении, начала кружиться голова; то и дело приходилось прислоняться к стене или столбу и отдыхать, зажмурив воспаленные глаза.

Отшельник проводил его наилучшим образом, дав в дорогу сыра и лепешек. Путь в город оказался долгим, полным тревоги и страха; лепешки кончились позавчера, и Эгерта мутило еще и от голода.

Целью мучительных странствий был университет: Соллю сказали, что там он сможет встретиться с настоящим большим магом. К несчастью, имени его или звания Эгерту так и не удалось узнать. Сердобольные прохожие, которым Солль решался задать вопрос, в один голос отправляли его на главную площадь – там, дескать, и университет, и еще много всяких диковин, страннику будет интересно… Сжимая пуговицу и двигаясь от вехи к вехе, Эгерт шел дальше.

Главная площадь показалась ему кипящим котлом; изо всех сил борясь с головокружением, Эгерт пробирался сквозь толпу, и в глаза ему лезли отдельные, оторванные от прочего детали: огромный, перепачканный кремом рот… оброненная подкова… выпученный глаз лошади… чахлый кустик травы в щели между булыжниками… Потом он едва не налетел на круглую черную тумбу, поднял голову – и к ужасу своему обнаружил, что стоит под миниатюрной виселицей, и казненная кукла равнодушно глядит на него стеклянными глазами.

Отшатнувшись, он едва не столкнулся с человеком в сером плаще – тот удивленно обернулся, но лица, скрытого капюшоном, Эгерт так и не смог разглядеть. Снова дорога сквозь толпу; на этот раз извилистый путь от вехи к вехе вывел Эгерта на патруль – пятеро вооруженных, в красно-белом одеянии, хмурых и грозных людей только и ждали, какого бы бродягу схватить. Солль, перед глазами которого моментально возникли тюрьма, кнут и каторга, метнулся прочь.

Пятеро или шестеро мужчин в серых плащах с капюшонами стояли кружком, о чем-то беседуя; Солль успел заметить, что толпа расступается вокруг, подобно бурлящей реке, огибающей скалистый остров. Лица плащеносцев терялись в тени капюшонов, и это придавало серым фигурам несколько зловещий вид; Эгерт испугался даже сильнее, нежели при виде патруля, и постарался обойти беседующую группку десятой дорогой.

Вот, наконец, и здание университета. Эгерт остановился, переводя дыхание; у входа в храм науки застыли в величественных позах железная змея и деревянная обезьяна. Эгерт удивился – он не знал, что сии изваяния символизируют мудрость и стремление к познанию.

Надо было просто подняться по ступенькам и взяться за медную, отполированную до блеска ручку двери – но Солль стоял, не в силах сделать и шага. Здание подавляло его своим величием; там, за дверью, скрывалась тайна, там поджидал Эгерта «большой колдун», великий маг, и кто знает, что сулит несчастному бродяге предстоящая встреча… Мелькнула в голове слышанная когда-то фраза о том, что всех студентов оскопляют во славу науки; обомлевшему Соллю показалось, что железная змея смотрит пронзительно и зло, а обезьяна издевательски скалится.

Залитый липким потом, Эгерт все еще топтался на месте, когда новое, тревожащее чувство заставило его вздрогнуть и поднять голову.

Из высокого, распахнутого настежь окна на Солля неотрывно, пристально глядела бледная темноволосая женщина.

…Он несся сквозь толпу, оглушаемый руганью, опрокидывая лотки, ловя на ходу раздраженные тычки. Он бежал прочь от площади, от университета с распахнутым окном, где все еще белеет, будто призрак, лицо Тории, невесты когда-то убитого им студента. Прочь. Это дурное, несчастное предзнаменование; он не должен был являться в город, теперь ему следует как можно скорее добраться до ворот, вырваться из сети узких, извилистых, переполненных людом улиц…