ДНИ ПОРАЖЕНИЙ И ПОБЕД - Егор Гайдар

Если ничтожное количество золота делало продовольственную ситуацию тяжелой, то состояние валютных резервов и огромный объем внешней задолженности, казалось, ухудшали положение до безнадежности.

Спустя неделю после того, как я приступил к работе в правительстве, заместитель председателя Внешэкономбанка Ю.Полетаев официально сообщил:

"Состояние расчетов СССР в свободно конвертируемой валюте за 9 месяцев 1991 года складывалось следующим образом. Поступление свободно конвертируемой валюты от текущего экспорта составило 26,3 млрд долларов США. Из них в централизованный фонд для погашения внешнего долга и оплаты центрального импорта поступило 15,9 млрд долларов США, в валютные фонды экспортеров – 10,4 млрд долларов США. В то же время платежи из централизованных валютных фондов составили 26 млрд долларов США. При этом ситуация дополнительно осложняется оттоком депозитов и краткосрочных финансовых кредитов, которые с начала года составили на базе нетто 4,1 млрд долларов США.

Таким образом, недостаток поступлений от экспорта для осуществления платежей по централизованным фондам составил 10,6 млрд долларов США. В этой связи на основании принимавшихся в течение года решений руководства страны данный недостаток покрывался за счет проведения операций "своп" с золотом (т.е. займов под залог золота) и его реализации – 3,4 млрд долларов США, привлечения новых финансовых кредитов – 1,7 млрд долларов США и использования со счетов Внешэкономбанка СССР средств валютных фондов предприятий, организаций, республик и местных органов власти – 5,5 млрд долларов США.

В связи с крайним обострением платежной ситуации страна в течение года неоднократно оказывалась на грани неплатежеспособности ввиду недостатка ликвидных ресурсов в свободно конвертируемой валюте, о чем неоднократно докладывалось руководству страны.

И в конце октября 1991 года ликвидные валютные ресурсы были полностью исчерпаны, в связи с чем Внешэкономбанк СССР был вынужден приостановить все платежи за границу, за исключением платежей по обслуживанию внешнего долга, о чем было доложено Комитету по оперативному управлению народным хозяйством СССР.

Недостаток поступлений от текущего экспорта для платежей за границу только за имеющиеся на 1 декабря 1991 года обязательства (даже без учета минимальной потребности в свободно конвертируемой валюте для оплаты импорта, включая перевозки) может составить более 3,5 млрд долларов США, в том числе в ноябре – 1,3 млрд долларов США. К концу второй декады ноября ликвидных валютных ресурсов ожидается недостаточно даже для выполнения безусловных обязательств государства и страна может быть объявлена неплатежеспособной".

Итак, последний год своего правления коммунисты закончили тем самым, с чего начинали 74 года назад, – реквизицией валютных счетов предприятий, организаций и граждан, хранившихся во Внешэкономбанке.

В общем, нет ни хлеба, ни золота. И нет возможности платить по кредитам. А новых ждать неоткуда. Потрясающим сюрпризом для меня это-не явилось, и все же до прихода в правительство оставались какие-то иллюзии, надежды, что, может, дела чуть лучше, чем кажется, что есть тайные, подкожные резервы. Но нет, ничего нет!

Знаете, как бывает, когда видишь кошмарный сон? Конечно, страшно, но где-то в подсознании теплится надежда: ничего, стоит сделать усилие, проснуться, и ужасы исчезнут… А здесь делаешь это чертово усилие, открываешь глаза, а кошмар – вот он, рядом.

Рассуждения о "мягких", "социально безболезненных" реформах, при которых можно в одночасье решить проблемы так, что всем станет хорошо и это никому ничего не будет стоить, упреки в наш адрес, заполнившие вскоре страницы газет и зазвучавшие с научных трибун, даже не обижали. Открывшаяся в деталях картина подтвердила печальную истину: ресурсов, позволяющих сгладить социальные издержки запуска нового механизма хозяйствования, не было. Откладывать либерализацию экономики до тех пор, пока удастся продвинуть медленные структурные реформы, невозможно. Еще два-три месяца пассивности, и мы получим экономическую и политическую катастрофу, распад страны и гражданскую войну. Это мое твердое убеждение.

Даже те, кто с симпатией относились к работе нашего правительства, сопереживали, сочувствовали, – даже они очень часто упрекали меня в нежелании и неумении ясно, просто объяснять людям, что мы делаем. Частично принимаю эти упреки. Вероятно, сказывалось отсутствие достаточного опыта общения с непрофессиональными аудиториями. Кроме того, мешала постоянная, непроходящая усталость, особенно в первое время работы правительства, когда навалились огромные перегрузки: голова была забита сотнями забот, тут уж было не до красноречия. Из-за всего этого случались иногда довольно комичные казусы.

Осенью 1992-го, в очень напряженное время, по личной просьбе Бориса Николаевича вынужден был отложить все дела и на день вылететь в Якутию, Провел там непростые переговоры с руководством республики, выступил на Верховном Совете, потом вместе с президентом Николаевым вылетел из Якутска в село Черепча, дальше километров на пятьсот к востоку. Поздно вечером встретился с общественностью. Я рассказывал о работе правительства, о перспективах развития Якутии, их района, о строительстве водовода – важнейшей местной проблеме. Потом – масса вопросов. Кто-то из собравшихся спрашивает меня о моем вероисповедании. Я откровенно отвечаю – агностик. "Это что, секта такая?" – слышится из зала. Объясняю, что это философское учение. Зал изумлен, а сопровождающие меня московские коллеги не могут спрятать улыбки.

И все же, я думаю, не это главное, суть дела в другом: что, собственно, в конце 1991 – начале 1992 года мы должны были ясно и просто объяснять людям? Что мы летим на самолете с одним крылом? Что нет никаких гарантий того, что приземлимся? Что невозможно прогнозировать уровень инфляции, потому что мы не обладаем контролем над всей рублевой зоной, что все наши усилия завтра могут быть перечеркнуты неожиданными действиями правительств Казахстана или Украины? Что мы сознательно закрываем на все это глаза, идем по пути жесточайшей сдержанности в собственной бюджетной политике, потому что другого выхода нет, – лишь то, что делаем, дает хоть какие-то шансы вывести страну из пике? Думаю, если бы все это было ясно и просто сказано в декабре 1991 – январе 1992-го, ничто не спасло бы нас от гиперинфляции и хозяйственного хаоса.

Вообще, невозможность сказать всю правду людям о положении страны, о том, что делаешь, – это, к сожалению, приходит вместе с реальной властью. Именно здесь хорошо понимаешь точность кантовского принципа: "Все, что ты говоришь, – должно быть правдой, но отсюда не следует, что надо говорить всю правду".

В конце 1991 года, чтобы избежать худшего, необходимо было даже самой дорогой ценой решить две задачи – заставить деньги хоть как-то работать, обеспечив перспективу постепенной нормализации положения на рынке, и добиться такого соглашения с зарубежными кредиторами, которое позволило бы стране дожить до нового урожая.

Отсюда вынужденные меры и решения:

– Опираясь на доминирующую роль экономики России в рублевой зоне, соединить либерализацию цен с резким ужесточением российской бюджетной и денежной политики, компенсировав тем самым последствия вероятных денежных интервенций бывших республик.

– Форсированно вести подготовку к переводу республик на корреспондентские счета, обеспечению контроля Центрального банка России за денежным оборотом на ее территории, к введению национальной валюты.

– Одновременно пытаться добиться, хотя бы временно, соглашения с республиками, позволяющего сдержать их эмиссию.

План этот не был застрахован никакими гарантиями, но давал хотя бы надежду на успех. Пожалуй, это было самым трудным из всех решений. Предельно рискованное, опасное, но, как ни ломай голову, альтернативы не было.

Беспощадная круговерть первых дней и недель. Заканчивается формирование правительства. Молодые министры энергичны, решительны, но только еще входят в ситуацию ведомств, налаживают контакт со своим аппаратом, отраслью, предприятиями. У меня с правительственным опытом тоже не богато, а реформы необходимо начинать без малейшего промедления. Идеи должны обрести вид распоряжений, постановлений, указов… Оперативные вопросы требуют немедленного решения… Поток посетителей, лавина телефонных звонков… Ощущение, что ты под струей пожарного брандспойта и обязан не только удержаться на ногах, но сохранить ясную голову и двигаться не туда, куда тебя гонят обстоятельства, а в избранном тобой направлении. И при всем том, днем и ночью, самое тревожное – хлеб.

Вся стратегическая значимость предстоящих реформ не могла заслонить фундаментального факта: к концу ноября, за семь месяцев до нового урожая, в распоряжении государства остался примерно двух месячный запас зерна. Продовольственные госрезервы – тушенка, масло и сахар, – за счет которых кое-как латали дыры в снабжении крупных городов, на исходе. И, как это ни горько для великой стране,ее возможность выжить до нового урожая зависит от щедрости дальних и близких соседей.